«Отдел разделяет вашу обеспокоенность тем, что участились встречи пум с людьми, — было написано в официальном ответе, — но в ближайшем будущем мы не планируем проводить исследования по пумам». Майкл, прочитав это, был поражен до глубины души.
Впрочем, Отдел не мог оставаться совершенно безучастным. Поэтому было проведено несколько акций, жителям были разосланы буклеты «Что нужно знать о пумах» и успокаивающие письма. «В настоящее время вашей личной безопасности ничто не угрожает», — говорилось в письме. Однако далее, для успокоения родителей, было написано, что, если пумы станут «представлять серьезную угрозу» (что под этим подразумевалось, объяснено не было), сотрудники Отдела дикой природы сделают все, чтобы «устранить эту угрозу» — по-видимому, убив зверя. «Мы считаем, что ваше право — рассчитывать на безопасность в том месте, где вы живете», — было написано в конце письма.
А тем временем, пока политики спорили с чиновниками о том, по чьей вине возникла проблема с пумами и как ее решать, дикие кошки чувствовали себя по-прежнему вольготно.
Вечером в начале июля, через пять недель после случая с Линдой Уолтерс, пума забрела на парковку четырехэтажной Боулдерской больницы, расположенной на многолюдной улице Норт-Бродвей в центре города, а потом перебралась в ее двор. Днем медсестры и санитары обедали там на открытой террасе кафетерия. Уже стемнело, в кафетерии не было никого, за исключением Боба Бэканта, оператора компьютерных систем, работавшего в третью смену. Он сидел на пластиковом стуле и курил «Кэмел» без фильтра и тут вдруг заметил крадущуюся фигуру. «Какая красивая собака!» — подумал он. Но, заметив огромный хвост, Боб вскочил и швырнул в зверя стулом. Пума оскалилась и зашипела. Боб распахнул дверь в кафетерий и метнулся внутрь, а пума перепрыгнула через двухметровую ограду, за которой начиналась Норт-Бродвей. За ней последовали два уже почти взрослых детеныша.
В субботу 14 июля, в шесть утра, Питера Рэмига разбудило громкое рычание под окнами. Дом Питера находился в Пайн-Брук-Хиллз, в квартале современных особняков к западу от Боулдера. Питер, схватив видеокамеру, кинулся вниз, чтобы снять двух взрослых пум, расположившихся на склоне рядом с домом. Выйдя на открытую веранду, он сказал в микрофон: «Ну вот, я вышел, и они меня заметили». Пумы, до которых было шагов пятьдесят, насторожились. Они уставились на Питера, который был в одних трусах, и тот, поняв, насколько он уязвим, испугался. Он немного успокоился, когда одна пума поднялась по склону и скрылась из виду, а вторая лениво подошла к клену у самой веранды, улеглась и стала невозмутимо разглядывать Питера, к которому вскоре подошли его одиннадцатилетняя дочь и сосед. Пума пролежала так с полчаса, зевая и потягиваясь. На людей она взирала с ленивым любопытством — словно смотрела фильм.
Еще одна пума прогуливалась в конце июля у дома Ричарда Партриджа на южном склоне каньона Боулдер. Этот сорокапятикилограммовый самец находился там почти сутки — прыгал на стол, стоявший во дворе, валялся на лужайке, гулял по саду. В восемь вечера в среду четырехлетнему Райану понадобилось в уборную. (В бревенчатом доме Партриджей не было водопровода и удобств.) Уборная находилась метрах в десяти от дома. Ричард решил, что пума уже ушла — за час до этого Ричард, чтобы вспугнуть пуму, швырял в нее камнями — но, на всякий случай все же сунул за пояс револьвер и пошел вместе с сыном.
Когда они уже подошли к уборной, Райан, веснушчатый мальчишка с хвостиком, закричал:
— Вот она!
Пума выглядывала из-за валуна, лежавшего метрах в двенадцати. Они стали медленно отступать. Но как только они делали шаг назад, пума делала шаг вперед, и вот уже огромная кошка вышла из укрытия и приготовилась к прыжку. Ричард, всегда считавший себя защитником природы и диких животных, понял, что у него нет другого выхода. Он выстрелил, и пуля, войдя в пасть пумы, угодила ей прямо в мозг. Ричард подошел к корчившемуся зверю, сделал еще два выстрела, сел рядом, положил ладонь на еще теплое тело и зарыдал.
События июля произвели на Майкла Сандерса удручающее впечатление. Сколько раз он предупреждал об этом, сколько раз ругался с Отделом дикой природы, но предотвратить конфликт между пумами и людьми было не в его силах. Вскоре беда оказалась совсем рядом. Она пришла на его улицу.
Вечер 23 августа выдался теплым. Дело шло к полуночи, и в кампусе Университета Колорадо царило веселье. Через неделю начинался осенний семестр, и по Тринадцатой улице, на Университетском холме гуляли молодые люди в футболках и шортах. Кто-то зашел в бары и пиццерии, многие сидели на верандах и во двориках.
В шести кварталах оттуда, в относительно тихом районе, мирно спал в своей квартире на первом этаже Майкл Сандерс. Зазвонил телефон. Майкл снял трубку.
— В вашем районе замечена пума, — сообщил диспетчер Боулдерского центра чрезвычайных ситуаций, знавший о том, что Майкл занимается пумами.
Пуму увидели прямо на Тринадцатой улице: она, укрывшись в неосвещенном месте, наблюдала за людьми. «Остается только надеяться, что никто не пострадал», — подумал Майкл, вешая трубку. Он быстро оделся и вышел на улицу. Майкл очень опасался, что кошмар, давно мучивший его, станет явью и пума нападет на какого-нибудь подвыпившего студента.
Полицейские тоже были обеспокоены. Дежурный сержант Джим Хьюз, испугавшись, что подгулявший студент «решит погладить кошечку», направил на Университетский холм шестерых полицейских, чтобы те поймали пуму. Поступали сообщения о том, что зверя видели около кинотеатра, на углу Тринадцатой и Колледж-стрит, вскоре после окончания последнего сеанса. Полицейский Дейв Аллен, высокий крепкий мужчина, тихонько пробрался в проулок за кинотеатром, где стояли припаркованные машины. Единственный фонарь отбрасывал длинные тени.
Аллен надеялся, что страшный зверь окажется золотистым ретривером, но, оглядев проулок, он увидел, как из темного угла вышла огромная кошка с длинным хвостом, прошмыгнула по мостовой и снова скрылась во тьме. Пума направлялась к трехэтажному кирпичному комплексу, внутри которого был дворик с бассейном. Из дворика доносились оживленные голоса. Аллен вместе с напарником кинулся туда и крикнул студентам:
— Разойдитесь по домам! Здесь ходит пума!
Студенты тут же разбежались.
Полицейские осторожно проследовали за пумой во двор, где за подъездной дорожкой начиналась нестриженая лужайка. Пуму они обнаружили на вязе. Она сидела на ветке метрах в трех над землей, глаза ее блестели в свете прожекторов, длинный хвост мерно покачивался. Полицейские надеялись, что она сама уйдет из города, но, увидев ее на дереве, поняли, что нужен новый план действий. И решили снять пуму силой.
Прибыл рыжеволосый мужчина, одетый, как и положено охотнику на крупную дичь: в тяжелых ботинках, защитного цвета шортах, серой рубашке. В руках у него было ружье, стрелявшее заряженными снотворным стрелами.
Клея Липера вызывали, когда нужно было обездвижить какое-нибудь животное — чаще всего раненого оленя. С пумами он прежде никогда не работал и не знал, какое нужно количество кетамина. Если ввести слишком мало — пума проснется раньше времени, слишком много — и он убьет зверя. Но у Клея не было времени на размышления. Полицейские боялись, что зверь убежит. Клей приготовил стрелы и зашел во двор в сопровождении двоих полицейских.
Пума смотрела на них совершенно спокойно.
Метрах в десяти от нее они остановились. Клей расставил ноги, поднял ружье и прицелился в правое бедро пумы. Он спустил курок, и стрела с капсулой мягко вошла в тело зверя. Тот дернулся и полез вверх по дереву. Клей быстро вставил вторую стрелу, прицелился и выстрелил. Пума вздрогнула и, почувствовав слабость, сползла с дерева и скрылась в проулке.
Она прошла, шатаясь, по Линкольн-плейс и, обессилев, рухнула на землю. Когда подошли полицейские, пума уже крепко спала.
Том Говард, управляющий Отделом дикой природы, взял заботу о пуме на себя. Сначала он осмотрел зверя (это была двухлетняя самка сорок килограммов весом, судя по всему, она была вполне здорова). После осмотра Говард прикрепил ей к уху бирку с цифрой «10». Он поместил пуму в переносную клетку, прикрепленную ремнями к заднему сиденью его пикапа, и увез за двадцать километров от города. Там он выгрузил пуму и оставил ее у ручья. Еще некоторое время Том понаблюдал за дикой кошкой, чтобы удостовериться, что она не пострадала от всех этих процедур. Около четырех часов утра пума открыла глаза и зарычала. «Вот и отлично, — подумал Том. — С ней все в полном порядке, а мне пора сматываться».
— Я считаю, что с животными так и надо поступать, — сказал Майкл Сандерс. — Зверя выследили, ввели ему снотворное, проверили, здоров ли он, прикрепили к нему бирку, увезли подальше от города и отпустили на волю.
Он надеялся, что после того, что пуме пришлось вынести, она будет держаться от людей подальше. А если пума снова вернется в город и будет вести себя агрессивно, по бирке на ухе можно будет понять, что это пума-рецидивист и к ней нужно применить более серьезные меры, а при необходимости уничтожить.
— Очень жаль, что с пумой в каньоне Коул-Крик мы так не поступили, — переживал Майкл.
Равно как и с другими пумами, которые пожирали собак и выслеживали людей в окрестностях Боулдера.
К концу лета проблема с пумами таинственным образом сошла на нет. Осенью 1990 года пум иногда видели вблизи жилья, бывали случаи нападения на щенков, несколько раз звери задирали домашний скот (в сентябре — ламу, в ноябре — козу), однако встречи пум с человеком случались все реже и были не столь опасными. Словно те пумы, которые были причиной всех тревог, ушли из Боулдера. На самом деле так оно и было.
Достигнув двухлетнего возраста, самцы (а также некоторые самки), покидают места, где они выросли, и выбирают новую территорию. Эти пумы становятся кочевниками, они ищут земли, где удобно жить и охотиться, и отвоевывают их у старших зверей, уже обосновавшихся там. Новое поколение урбанизированных пум Боулдера, те, кто родился летом 1988 года, достигли этого возраста к осени 1990-го. Двухлетнюю самку, пойманную на Университетском холме, через несколько месяцев встретили в Маниту-Спрингс, в ста с лишним километрах от Боулдера. Ее опознали по бирке на ухе.
Странствующие пумы могут преодолевать огромные расстояния — в отдельных случаях до четырехсот километров, но обычно держатся поближе к местам, где родились, и чаще всего уходят оттуда километров на тридцать, а это как раз расстояние по прямой от Боулдера до Айдахо-Спрингс.
Скотт Ланкастер сделал очередную запись в своем дневнике: «Сон — 4—5 ч. Вес — 56. Пульс: пробуждение — 55, подъем — 62. Разница — 7». Осенью 1990 года восемнадцатилетний Скотт вел «Дневник велосипедиста», куда заносил данные о своем физическом состоянии и описывал тренировки.
Тот самый подросток, который в июле 1988 года участвовал в велогонке «Ред Зингер мини-классик», стал юношей, учился в старшем классе школы Клир-Крик в Айдахо-Спрингс, был стройным и мускулистым.
Скотт поставил перед собой цель стать профессиональным гонщиком.
Несколько месяцев назад, в июле, Скотт участвовал в одной из самых выматывающих гонок, маршрут которой проходил по высокогорным шоссе Соединенных Штатов. Начиналась она в Айдахо-Спрингс на высоте 2500 метров, а далее четыремстам велосипедистам предстояло подняться на две с лишним тысячи метров на вершину горы Эванс. Скотт, проделавший этот путь за два часа двадцать четыре минуты, был шестнадцатым в своей возрастной группе, куда вошло двадцать пять человек. Результат неплохой, но не выдающийся. Он обратился к профессиональному тренеру, который разработал для него план занятий и велел вести дневник.
Осенью 1990 года Скотт тренировался постоянно. Он ездил в горы, устраивал заезды на короткие дистанции, где выжимал из себя все, что мог, занимался тяжелой атлетикой и бегом. Прогресс был налицо: Скотт стал более дисциплинированным, набрал силы. В ноябре на Колорадском велокроссе он занял в своей группе второе место. Спорт стал для него делом жизни.
Летом и осенью 1990 года семейство Ланкастер было целиком и полностью поглощено велоспортом, и все разговоры о пумах Боулдера прошли мимо них. Да и какое им было дело до того, что происходит в Боулдере? Этот город либералов и интеллектуалов имел собственный университет и жил своей жизнью, а Айдахо-Спрингс, расположенный у подножия Скалистых гор в пятидесяти километрах к западу от Денвера, был городком «синих воротничков». Викторианские домики с одной стороны были отгорожены лесистыми склонами, а с другой — речкой Клир-Крик, и город на дне каньона имел причудливую, вытянутую форму. «Пять километров в длину и три квартала в ширину» — так описывали его местные жители. В Айдахо-Спрингс и днем-то мало что происходило, а ночью и того меньше.
Ранним холодным утром в пятницу 11 января 1991 года полицейский Даррен Уайт на синем «джипе-чероки» патрулировал восточную часть Айдахо-Спрингс. В 3.30 по рации передали загадочное сообщение о крупном звере, который бродит неподалеку от дома номер 700 по Колорадо-бульвар. Уайт решил, что кто-то его разыгрывает. Он был новичком, и отношения с коллегами никак не складывались, поэтому он вполне допускал, что по указанному адресу его поджидает какой-нибудь коп в маскарадном костюме.
— Вас понял, еду, — отрапортовал он по рации, развернул джип и направился на Колорадо-бульвар, главную улицу города.
На перекрестке Седьмой и Колорадо-бульвар, где за стоянкой трейлеров начинался большой пустырь, Уайт заметил крупного зверя, который точно не был переодетым полицейским. Это оказалась здоровенная пума, сидевшая около туши оленя метрах в пяти от дороги. Зверь с куском мяса в пасти лениво поднял голову, взглянул на машину и как ни в чем не бывало продолжил пир.
Уайт ошарашенно уставился на пуму. Они с отцом много охотились в горах Колорадо, однако пуму так близко он видел впервые и, будучи полицейским маленького городка, никак не ожидал, что ему когда-либо придется столкнуться на работе с подобным зверем. «Из машины не выйду ни за что», — сказал он себе. Левой рукой он опустил стекло, а правой схватил полуавтоматический «глок». Он выставил пистолет в окно и прицелился пуме в голову. Но стрелять не стал.
— Я подумал, что у меня нет никаких оснований убивать зверя, — рассказывал он. — Да, я очень удивился тому, что пума оказалась в таком густонаселенном районе. Ну и что с того? Лицензии на отстрел у меня не было. — Если бы я мог повернуть время вспять, — говорил он потом, — я бы выпустил в нее всю обойму.
Услышав автомобильный гудок, пума медленно поднялась и затрусила в восточном направлении. Уайт развернул машину и какое-то время следовал за ней. Пройдя метров пятьдесят, хищница уверенно свернула в проход между домами и вскоре скрылась из виду.
Уайт в возбуждении отправился в ресторан «Дерби», единственное круглосуточное заведение города, где застал несколько дежурных полицейских и помощников шерифа — те обычно пили в это время кофе. Уайт рассказал им о случившемся и составил отчет. Однако ни Отдел дикой природы, ни общественность об этом не оповестили.
Скотт Ланкастер настолько сосредоточился на велотренировках, что совсем забросил учебу, особенно плохо у него было с математикой и экономикой. В классе пользовался популярностью у ребят за свое остроумие и незаурядность. Правда, одевался он уж слишком своеобразно — мог даже зимой явиться на занятия в шортах и сандалиях. Как-то раз, когда день выдался на редкость холодный, преподаватель английского Майк Даллас спросил Скотта:
— Ты как одет? Ты что вытворяешь?
— Я сегодня объявил день стойкости, — ответил Скотт. — Человек должен уметь выстоять. Погода сегодня мерзкая, и все только и думают, как укрыться от холода. А я не позволю зиме вмешиваться в мои планы.
В понедельник 14 января в 9.40 у Скотта Ланкастера первым уроком были занятия по здоровому образу жизни — этот предмет довольно трудно вести в классе, учащиеся которого уже достигли половой зрелости. Миссис Донахью, крупная, высокая женщина, преподававшая также физкультуру, рассказывала о заболеваниях, передающихся половым путем, о вреде наркотиков и алкоголя. Скотт в джинсах и белой футболке сидел за первой партой и что-то рисовал в тетрадке.