О письме он решил не упоминать. Что бы ни стряслось, новые осложнения ему совершенно ни к чему.
— А почему она не обратилась к нам?
— Сам толком не знаю. Одно могу сказать — Нора не из тех, кто чуть что бежит в полицию. Она привыкла решать свои проблемы самостоятельно. И… наверное, боялась, что вся эта заваруха задержит ее и помешает отправиться в экспедицию.
Мартинес, казалось, что-то прикидывал про себя.
— Мистер Келли, — наконец произнес он, — можете сообщить мне, где вы были и чем занимались в течение последних двух суток?
— Все это время я провел в своей квартире, — Скип тяжело перевел дыхание, — и только сегодня утром выполз в институт.
— Вы проживаете по адресу: Кале-де-Себастьян, двадцать один тринадцать, дом номер два-бис? — сверившись с записями, уточнил лейтенант.
— Все верно.
— Вы с кем-нибудь виделись в это время?
— В воскресенье днем я видел Ларри, продавца из «Ликеров Эльдорадо». А в субботу вечером мне звонила сестра.
— И больше вы ни с кем не встречались?
— Ну, еще сосед звонил мне раза три-четыре.
— Сосед?
— Да. Этого парня зовут Реджи Фрейбург, и он ненавидит музыку всеми фибрами души.
Мартинес откинулся на спинку стула и провел рукой по коротко остриженным темным волосам. Несколько мучительно долгих мгновений он не произносил ни слова.
— Мистер Келли, Тереза Гонзалес была найдена мертвой, — произнес он, подавшись вперед. — На вашем ранчо, в пустующем доме.
Скип ощутил, как на плечи ему навалилась страшная тяжесть.
— Тереза?!
Мартинес кивнул.
— Каждое воскресенье ей доставляют корм для скота. Вчера она не открыла шоферу грузовика. Он заметил, что животные не кормлены, и услышал завывания собаки, запертой в доме. Сегодня утром она тоже не открыла. Тогда шофер встревожился и позвонил нам.
— Боже мой! — Скип затряс головой. — Тереза… Не могу поверить!
Лейтенант заерзал на стуле, буравя Скипа взглядом.
— Мы поехали туда и обнаружили, что постель ее не убрана, ночная рубашка валяется на полу. Собака — здоровенный охотничий пес — была чуть жива от страха. Судя по всему, кто-то разбудил мисс Гонзалес посреди ночи. На ее собственном ранчо мы ничего не обнаружили и решили заглянуть на соседние. Ваше ранчо оказалось ближайшим. — Он сокрушенно вздохнул. — В доме мы заметили какое-то движение. Оказалось, что это дерутся собаки.
Скип ничего не слышал. Перед глазами у него стояла Тереза, такая, какой он видел ее в последний раз. Они с Норой тогда заехали в старый дом забрать кое-какие вещи, понадобившиеся сестре для украшения новой квартиры. Тереза возилась на своем дворе. Увидев их, она приветливо замахала рукой. Он словно воочию видел ее бегущей по знакомой тропинке, с развевающимся за спиной шлейфом длинных каштановых волос.
Затем взгляд его упал на папку, лежавшую на столе. «Гонзалес Т.» — значилось на обложке. Из папки торчал уголок черно-белой фотографии. Скип механически потянулся за ней.
— Возможно, вам не стоит на это смотреть, — предостерег Мартинес, однако останавливать не стал.
Скип взглянул на фотографию, и от ужаса у него перехватило дыхание.
Тереза лежала на полу, скрестив ноги и откинув левую руку, словно хотела поймать мяч. В правом углу фотографии виднелась знакомая с детства допотопная газовая плита. Не узнай он кухню в их старом доме, юноша непременно усомнился бы, кому принадлежало истерзанное тело.
Узнать саму Терезу не представлялось возможным. Щек почти не осталось, и раскрытый рот казался неестественно огромным. Сквозь жуткие прорехи искромсанного лица светились лунки вырванных зубов. Даже на черно-белой фотографии Скип различил странный, неровный оттенок кожи. Некоторые части тела отсутствовали — пальцы, одна грудь, кусок бедра. Труп покрывали рваные раны, как видно, оставленные зубами животных. Сквозь яму, зиявшую на месте горла, проглядывали шейные позвонки и хрящи, опутанные остатками растерзанной плоти. Все вокруг покрывала запекшаяся кровь. Реки крови. Половицы вокруг тела пестрели темными отпечатками. Следы перемазанных в крови звериных лап.
— Собаки. — Мартинес осторожно забрал у Скипа фотографию и вернул в папку.
— Что? — Скип с трудом ворочал пересохшим языком.
— Тело обгрызли бродячие собаки. В округе их полно, и нет ничего удивительного, что они проникли в пустой дом.
— На нее напали собаки?
— Поначалу мы так и думали. Горло ее явно вырвано зубами, на теле — следы зубов и когтей. Но первоначальная экспертиза установила, что ее убийцей был человек.
— А что о нем известно?
— Пока немного. Мы знаем лишь, что отпечатки его пальцев — как на руках, так и на ногах — имеют достаточно необычный рисунок. Сегодня мы получим результаты аутопсии, которые многое прояснят.
Мартинес поднялся. Сочувственный взгляд его темных глаз не соответствовал ни обстановке, ни строгому тону.
— Настоятельно прошу вас выполнить три моих просьбы, — произнес он напоследок. — Во-первых, никому ни слова о том, что вы здесь узнали. Во-вторых, держитесь подальше от ранчо. И в-третьих, никуда не уезжайте из города, чтобы мы в любое время могли вас отыскать.
Более не проронив ни слова, лейтенант открыл дверь и проводил Скипа до вестибюля.
На следующее утро завтрак прошел в непривычном молчании. Вчерашние слова Блейка, несомненно, произвели на всех удручающее впечатление.
Покончив с едой и сборами, экспедиция двинулась на север по каменистому, узкому каньону, почти полностью лишенному растительности. Несмотря на ранний час, скалы дышали жаром и знойное марево делало их контуры расплывчатыми, почти призрачными. Лошади, измученные жаждой, нервничали и не слушались команд.
По мере продвижения группы система каньонов становилась все более сложной. Бесконечные ответвления образовывали запутанный лабиринт. Спутниковая навигация по-прежнему оставалась недоступной, а каменные стены здесь буквально нависали над ущельями, и даже Слоан не могла вскарабкаться по ним, не подвергая себя риску. Несколько раз они забредали в тупик, и приходилось возвращаться назад. Иногда вся группа подолгу ждала, пока начальница экспедиции или дочь профессора разведает, есть ли впереди хоть какое-то подобие дороги. Блейк, против обыкновения, упорно молчал, но на лице его застыло выражение злобы и страха. Нора пыталась отогнать прочь одолевавшие ее сомнения. Теперь она вовсе не питала уверенности в том, что экспедиция повторяет путь, некогда пройденный Падригом Келли. Вполне вероятно, они перепутали поворот. Время от времени им попадались частицы угля, однако придавать им значения не имело смысла из-за редкости подобных находок. Скорее всего, они появились в результате обычного пожара. Все чаще ей являлась мысль, вызывавшая в душе стойкое неприятие: а вдруг письмо, подвигнувшее ее на поиски Квивиры, отец написал в бреду? Плутая в каменном лабиринте, Нора начала опасаться, что преодолеть его — за пределами человеческих возможностей.
Находки, сделанные в пуэбло Пита, также доставляли немалое беспокойство. Засохшая кровь на стенах, детский череп со следами скальпирования — все казалось исполнено загадочного и пугающего значения. Скальное поселение, на первый взгляд казавшееся самым заурядным, скрывало какую-то зловещую тайну.
Через несколько часов путь им преградил каменный завал. С трудом пробравшись сквозь узкую расщелину, группа очутилась в долине, поросшей можжевельником. Взобравшись на песчаный холм, Нора огляделась. Справа, на самом горизонте, темнела изломанная линия плато Кайпаровиц. Вид, открывшийся впереди, одновременно вселил в нее и восторг, и ужас.
На противоположном конце долины, освещенная утренним солнцем, вздымалась горная гряда. Вне всякого сомнения, Хребет Дьявола. Препятствие, встречи с которым она ожидала с замиранием сердца. Высота исполинского нагромождения валунов составляла не менее тысячи футов. Оно тянулось многие мили, и даже невооруженным глазом Нора могла разглядеть многочисленные расщелины, трещины и изломы, созданные ветрами и непогодой. Вершину, словно спину гигантского бронтозавра, усеивали каменные гребни. Жутковатая красота удивительного порождения природы пугала и завораживала.
Нора объявила привал. Все ее спутники, спешившись, устроились в тени нависающей скалы.
— Даже не представляю, как мы переберемся через этот Хребет Дьявола, — поделилась она со Свайром, отозвав его в сторону. — Отыскать тропу будет нелегко.
Ковбой сосредоточенно пережевывал табак.
— Нелегко — слишком мягко сказано, — изрек он наконец. — По-моему, не родился еще человек, способный преодолеть эту груду камней. По крайней мере, так мне кажется отсюда.