Признаться честно, роль милой и благовоспитанной хозяйки бала меня изрядно утомила. Тем более, что на самом деле вся «хозяйственность» сводится лишь к тому, что гости смотрят на меня, словно на симпатичный цветочек или пушистого котёночка, мысленно прикидывая все возможные выгоды брака со мной. Синьора Капулетти, хвала небесам, не маячила всё время в поле зрения, но я всё равно ощущала её незримое присутствие, висящее надо мной дамокловым мечом. Дурманящее голову воодушевление, вызванное мимолётным касанием руки незнакомца в маске льва, уже прошло, сменившись с взявшейся неизвестно откуда свинцовой усталостью и тоской. Да и чего мне, спрашивается, радоваться, если Яр по-прежнему кот, нас троих, включая Опалова, забросило в трагедию Шекспира, в финале которой и меня саму, и Александра ждёт мучительная смерть. А Ярополк, скорее всего, так и останется котом, если его излишняя разумность не привлечёт ни чьего внимания и не приведёт его, в конце концов, в жаркие объятия святой инквизиции. Одним словом, всё плохо и будет только хуже.
— Позволите пригласить вас на танец?
Вопрос прозвучал столь неожиданно, что я невольно вздрогнула, излишне резко поворачиваясь на голос и недоверчиво посмотрела на стоящего перед ней Тибальта. С чего бы это вдруг ему меня на танец пригласить приспичило?
— Тебе что, других девиц мало? — шёпотом, чтобы не привлекать внимания, сердито зашептала я и, помня о недогадливости и чрезмерной самовлюблённости кавалера, добавила. — Не буду я с тобой танцевать, Опалов.
По губам Тибальта скользнула мимолётная, какая-то даже мальчишеская, улыбка, сделавшая его по-настоящему симпатичным:
— А я не Александр.
Ого, вот это новости! Мальчик решил со мной поиграть и пококетничать. Ладно, делать мне всё равно нечего, могу и поддержать игру, мне несложно.
— И кто же ты? Прекрасный принц или странствующий рыцарь?
Тибальт ухватил меня за руку, притянул к себе, почти обняв, шепнул жарко, вызвав на спине целую толпу хаотично мечущихся мурашек:
— А ты угадай.
Я всмотрелась в тёмные, цвета безлунной полуночи глаза, да так и ахнула:
— Ярополк?!
Яр стал человеком?! Ура, Яр стал человеком! А может, это опять дурная игра воображения, игра теней или ещё какая-нибудь чертовщина, доверять которой нельзя? Я положила Тибальту руку на грудь, пытливо всмотрелась ему в лицо, впервые в жизни жалея, что у меня нет суперспособностей, помогающих узреть истинную суть человека:
— Это правда ты? Ты Ярополк?
Тибальт коротко кивнул и шёпотом принялся рассказывать о нашей первой встрече, мечтах, планах на будущее. Я слушала, широко распахнув глаза и позабыв обо всём на свете, чувствуя лишь глубокий завораживающий голос и опаляющий меня взгляд любимых глаз. Господи, от всего сердца благодарю за явленное тобой чудо!
— Ярополк, — выдохнула я, подаваясь всем телом к любимому.
Резкий гневный кашель, прозвучавший едва ли не над самым ухом, заставил меня вздрогнуть и испуганно обернуться. Кого это так некстати туберкулёз последней стадии одолел? А, ну, конечно, синьора Капулетти собственной персоной. Стоит каменной статуей неподалёку, прожигая меня с Ярополком взглядом, которому все василиски с Медузой Горгоной просто обзавидуются. Вот ведь особа, у самой счастья нет, так она и другим мешает быть счастливыми! Правильно говорят, ни себе, ни людям! Я даже губу прикусила, удерживая так и рвущиеся с языка колкости, а Яр, наоборот, почтительно поклонился, всем своим видом демонстрируя радушие:
— Мы с Джульеттой обсуждали, какой чудесный бал вы организовали. Я лично слышал, как граф Парис выражал восхищение торжеством.
— Правда? — синьора Капулетти польщено улыбнулась и даже слегка зарделась, но тут же опять привычно посуровела. — Однако, это не оправдывает вашего неподобающего поведения. Джульетта!
— Да, матушка, — привычно откликнулась я, понимая, что ничего другого от меня всё равно не ждут.
— Я просила тебя быть любезной с графом Парисом, а ты…
Я с самым невинным видом воззрилась на матушку, прекрасно помня, что разговоры со мной ей даются с большим трудам, а переводчика в виде кормилицы рядом нет. Мои предположения оправдались на все 100 процентов. Синьора Капулетти растерянно махнула рукой и обрушила своё негодование на Ярополка.
— А ты, Тибальт…
— Да, синьора, — с готовностью откликнулся Яр, покорно склонив голову, словно осуждённый на казнь, ожидающий удара топором.
— Ты утверждал, что в одном из наших уважаемых гостей опознал сына нашего врага и требовал выдворить его из дома, — голос синьоры Капулетти обвиняющее взлетел вверх, но тут же упал до обличающего шёпота. — Ты едва не испортил праздник.
— Прошу прошения, синьора, — Ярополк склоняет голову ещё ниже, — в своё оправдание могу лишь сказать, что мною двигали исключительно благие намерения.
— Вот как? — синьора Капулетти сердито и чуть презрительно кривит губы. — А чем вы объясните своё неподобающее поведение сейчас? Вы стояли, держась за руки, словно какие-то… — женщина захлебнулась негодованием, судорожно взмахнула рукой и сдавленно прошипела, — любовники.
Я стиснула зубы, чтобы не ляпнуть, что, у кого, что болит, тот о том и говорит. Вот ведь моралистка проклятая, сама не веселится и другим не даёт!
— Мне очень жаль, что со стороны наш разговор выглядел столь неподобающе, — голос Ярополка был обволакивающе-успокаивающим, — я всего лишь напоминал Джульетте о том, чтобы она была благоразумна, не верила цветистым речам и опаляющим взглядам. Легкомыслие пагубно для юных дев.
Синьора Капулетти колко усмехнулась, сверкнула глазами, но я прекрасно понимала, что она уже потеряла к нам интерес. Правила приличия были восстановлены, гости ничего предосудительного не заметили, а значит, наши скромные персоны не стоили более ни единой крохи внимания. Я не ошиблась, призвав нас к порядку, синьора Капулетти действительно ушла, но не одна, а под каким-то совершенно нелепым предлогом уведя с собой Ярополка. Я от такого манёвра почтенной матроны откровенно опешила, даже не сразу поняла, что меня кто-то взял за руку. Растерянно оглянувшись, я чуть в голос не застонала, увидев уже знакомого мне мужчину в синем костюме и поднятой на лоб маске льва. Да что он ко мне привязался, других девушек нет, что ли?!
— Прекрасная, — томно выдохнул кавалер, глядя на меня обожающим взглядом, — моё прикосновение осквернило вашу нежную ручку.
Достопочтенный синьор, если ваше прикосновение столь скверно, что ж вы тогда ручки-то свои к невинной девушке тянете?
— Позвольте поцелую смыть всю скверну с ваших рук.
Мужчина потянулся губами к моей руке, но я ловко выдернула свои пальчики из его ладони. Нет уж, сюжет сей пиесы мне хорошо известен, и меня он категорически не устраивает, а потому, мой милый, вам ничего не светит. Могу предложить всего лишь дружбу, да и ту по переписке. Причём я свои послания буду отправлять самым ненадёжным способом, чтобы из десяти писем доходило одно, да и то в максимально нечитабельном виде. Скажете, я злая? Ну что вы, просто жить очень сильно хочется.
— Вы слишком суровы к своим рукам, синьор, — я растянула губы в улыбке, с одной стороны вполне вежливой, но с другой как нельзя лучше подсказывающей, куда именно следует идти кавалеру. И с какой скоростью.
Увы, Ромео (а кто ещё, кроме него это может быть?) оказался весьма настырен и тонких намёков понимать не захотел. Эх, как же некстати синьора Капулетти увела Ярополка, уж он-то бы точно смог убедить представителя славного рода Монтекки, что ему надлежит искать другую ду… душечку. Нет, я, конечно, тоже не букет ромашек и могу отшить кавалера разными способами, даже весьма грубыми, но здесь же так не принято! Начни я огрызаться, без разницы, по какой причине, даже отстаивая свою честь, и меня моментально обвинят во всех смертных грехах, осудят, а потом и накажут, причём не слушая ни единого слова в моё оправдание. А теперь, внимание, вопрос: оно мне надо, такое счастье? Правильно, нет. Поэтому продолжаем мурыжить Ромео ласково и нежно, как и пристало благовоспитанной особе.
— Божественная, — Ромео подался вперёд, намереваясь поцеловать, но я поспешно отступила на шаг, — позвольте усталому путнику смыть свои грехи прикосновением к вашим невинным губам.
Милый мой, у меня не общественная баня и не прачечная, в которой принимают бельё любой степени загаженности. Я отошла ещё на шаг, непреклонно покачала головой, для верности ещё и руки за спину убрала:
— Вы ошибаетесь, я не богиня и мой поцелуй ничьи грехи не смоет.
Пухлые губы Ромео дрогнули и капризно надулись, на лице проступило выражение самой настоящей мальчишеской досады, точно у пацана, которому в магазине отказались продавать алкоголь.
— Во время танца вы были не столь непреклонны, — выпалил юноша, буравя меня полным досады взглядом. — Что на вас сейчас нашло?
О, синьор, как я погляжу, вы ещё не знакомы со зверем чудным и опасным, живущим в голове каждой женщины. И имя этому зверю — настроение. Я беззаботно пожала плечиками, наслаждаясь сменой образа невинной курочки на циничную хищницу, вполне способную потребовать жизнь за ночь любви:
— Синьор, на каком основании вы требуете у меня отчёта в моих поступках? Разве вы мой отец, брат или же жених?
Ромео широко распахнул глаза и часто-часто заморгал. Вид у него стал настолько несчастным, что мне, честное слово, даже стыдно стало. Всё-таки, какие бы тучи не проносились над головой, не стоит превращаться в злюку и бяку.
— Прошу простить меня, если мои слова ранили вас, — я мягко улыбнулась и в знак примирения слегка коснулась кончиками пальцев руки Ромео. — Клянусь, я не хотела причинить вам боль.
— Боль, причинённая вами, блаженство для меня, — пылко воскликнул Ромео, стискивая мне руку так, что ногти даже синеть начали. — Богиня, я готов страдать во имя вас бесконечно!
Горячие, неприятно мокрые поцелую обильно покрыли мне кисть, а потом поползли выше. Я отчаянно пыталась выдрать руку, но с тем же успехом могла высвобождать её из стальной хватки капкана.
— Божественная, осчастливьте своего верного паладина одним-единственным поцелуем, — страстно выдохнул Ромео, притягивая меня к себе.
Вот тот самый случай, когда протянешь палец, а он отхватит всю руку до плеча! Нет, правильно говорят, что благими намерениями выстлана дорога в ад. Пожалела обиженного мальчика, на свою голову, теперь не знаю, как от него отвязаться! Я попыталась деликатно отстраниться, но Ромео вцепился в меня, словно репейник, отодрать практически невозможно.
— Отпустите меня, — пропыхтела я, уворачиваясь от жадных губ, тянущихся ко мне с поцелуем. — Отпус…
Мой рот запечатали жадным поцелуем, оборвав все возражения. Я протестующее дёрнулась, а потом произошло что-то странное. Я словно погрузилась в сон, хотя глаза были открыты, и я ясно видела всё происходящее вокруг. Видела, но не понимала, принимая как должно то, что Ромео шепчет мне нежные глупости, от которых моё сердечко сладко замирает и щемит. И я не вникаю в страстный шёпот, лишь киваю, соглашаясь на всё, что мне говорят. Да, да, да, и так снова и снова, пока Ромео, оглянувшись по сторонам, не исчезает, оставив меня в холодящем душу одиночестве. Я судорожно вздыхаю, зябко обхватываю себя руками за плечи и растерянно осматриваюсь вокруг, пытаясь понять, что на меня нашло и, самое главное, на что я успела согласиться. И хоть я девушка прагматичная и в любовную магию, всякие привороты-повороты не верю, но чем ещё можно объяснить такое вот одурманивание?! Гадливо передёрнувшись и потирая обслюнявленные поцелуями руки, я тихонько позвала кормилицу, суетящуюся подле стола с вином и фруктами.
— Кормилица, милая моя.
— Что, голубка? — охотно откликнулась Мария, судя по разрумянившемуся лицу, успевшая на славу угоститься вином. — Что случилось, душечка?
Пожалуй, стоит проверить свою догадку, а то вдруг, это и не Ромео вовсе любовной магией балуется, а, скажем, тьфу-тьфу-тьфу, не дай бог, Меркуцио?
— Кто этот синьор?
Формулировочка, конечно, была более, чем размыта, потому ничего удивительного, что кормилица вопрос поняла неправильно.
— Граф Парис, — Мария восхищённо закатила глаза, — молодой, пригожий, кавалер любезный, богатый опять же, что тоже весьма приятственно. А уж как вас любит…
Интересно, моя дорогая нянюшка старательно исполняет приказ синьоры Капулетти или действительно в полном восторге от молодого графа? Сейчас проверим.
— Да нет, я не о нём спрашивала, а вот о том кавалере, видишь? В синем костюме и с маской льва.
Кормилица растерянно посмотрела на направляющегося к выходу мужчину, пожала плечами, явно раздосадованная тем, что что-то осталось для неё неведомым:
— Не знаю, синьора, этот гость мне не знаком.
Та-а-ак, мои опасения начинают подтверждаться.
— Так сходи и узнай, — приказала я, благоразумно не покидая своего наблюдательного пункта. Во-первых, если Ярополк вернётся, он без труда сможет меня здесь отыскать, а во-вторых, меняя место дислокации, я опять могу нарваться на Ромео, а оно мне надо? Правильно, ни в коем случае. Так что, стоим и ждём возвращения кормилицы. Я вспомнила где-то прочитанное утверждение, что жующую даму приглашать на танец неприлично и поспешно подхватила со стола кисть винограда. Вот так, теперь меня точно никто не побеспокоит, тем более, что и гости стали прощаться, благодаря синьора Капулетти за чудный вечер. Радушный хозяин каждого гостя благодарил за визит, кому-то пожимал руки, а графа Париса и вовсе по-родственному за плечо похлопал, выразительно покосившись в мою сторону.
— Узнала, синьора, — запыхавшаяся Мария выскочила откуда-то сбоку, вытирая пот с покрасневшего лица, — всё узнала. Синьор, на которого вы изволили обратить внимание — это сын нашего врага, Ромео Монтекки.
Ну вот, что и требовалось доказать. Вопреки всем нашим предосторожностям встреча на балу всё-таки произошла, более того, я успела чего-то наобещать Ромео (вспомнить бы теперь, чего именно!) Я сдавленно застонала, прислонившись к стене. Чувствовала я себя на редкость паршиво, словно гриппом в самой тяжёлой форме болела: тело потряхивало от озноба, колени ныли и норовили подломиться, глаза резало, а настроение было такое, что хотелось завернуться в мягкий и пушистый плед, налить себе чашечку лимонного чая и забаррикадироваться внутри гроба, вывесив снаружи табличку: «Не беспокоить». Хорошо хоть насморка не было и горло не болело, пока, по крайней мере. Видимо, вид у меня был не особенно хороший, потому что кормилица засуетилась, запричитала, усугубляя моё скрытое раздражение:
— Что с вами, голубка? Побледнела вся!
Я даже рта раскрыть не успела, а Мария уже всё для себя решила и продолжила успокаивающе ворковать:
— Да не печальтесь так, голубка моя, синьор Ромео хоть и из рода наших врагов, а синьор пригожий и обхождения самого что ни на есть достойного.
Не поняла, мне, что, уже другого кавалера сватают? Обалдеть, ведь не прошло и пять минут с тех пор, как образцом всех добродетелей был Парис!
— И батюшка ваш тоже самого наилучшего мнения о молодом Ромео, — продолжала вещать кормилица, всё сильнее напоминая мне радио. Я даже дыхание затаила, ожидая, когда закончится блок светских новостей и начнётся прогноз погоды. Как там пелось? «Какой прогноз у нас сегодня, милый?»
— Правда, синьоре Капулетти, вашей матушке, синьор Ромео не очень нравится, но и она признаёт, пусть и неохотно, что это весьма благородный молодой синьор, наделённый множеством достоинств, отрицать которые не возьмётся никто на свете.
Хм, пожалуй, я без труда назову как минимум трёх человек, которым Ромео Монтекки совершенно точно не нравится. И вообще. С чего вдруг моя кормилица стала так щедра на славословия в адрес врага? Я мечтательно вздохнула:
— А Тибальт какой…
— Замечательный, — с готовностью подхватила Мария, всплескивая руками, словно готовая взлететь птица крыльями, — воистину вам повезло с родственником. Писаный красавец, да и воин отменный, это все признают. А какой горячий и страстный, мне Анна по секрету сказала, а той Бьянка рассказывала, да и Августа поддерживает, Тибальт — кавалер завидный. Опять же вашего рода, что тоже весьма приятственно, не чужой вам до духу и крови.
Ну вот, что и требовалось доказать: для моей кормилицы любой мой избранник будет самым замечательным мужчиной на свете. И такая мелочь, как многолетняя кровопролитная вражда или родственная связь препятствием на пути к моему личному счастью не являются. Интересно, а если я признаюсь, что влюблена, ну, скажем, в брата Лоренцо и готова с ним тайно, нет, даже не обвенчаться, а сожительствовать, кормилица меня и тогда поддержит? Думаю, да, более того, Мария сделает всё возможное и даже невозможное, чтобы воплотить мою задумку в жизнь.
Кормилица продолжала славословить Тибальта, и я со смехом взмолилась о пощаде:
— Кормилица, милая моя, угомонись, Тибальт же брат мне!
— Так ведь двоюродный, а не родной, — резонно возразила Мария, ничуть не смутившись. — У меня самой тётка с двоюродником обвенчалась…
Мне стало ясно, что моя мегазаботливая и гиперлюбящая нянюшка успокаиваться не собирается. Честное слово, у неё прямо идея-фикс меня с мужчиной свести!
— Кормилица! Успокойся, прошу тебя. Я поняла, ты одобришь любого моего избранника, даже если это будет лягушонок из колодца.
Мария задорно улыбнулась, огляделась по сторонам и шепнула заговорщицки:
— Моя голубка может и лягушонка выбрать, а всё же граф Парис, синьор Ромео или же синьор Тибальт куда как пригляднее будут. Да и в спальне от них толку побольше будет, уж поверьте знающей жизнь старухе.
Я не моралистка и не ханжа, но от столь откровенного намёка покраснела, точно маков цвет и сдавленно прошептала:
— Кормилица! Пойдём лучше спать.
— И то правда, голубка, — согласилась ничуть не смутившаяся (в отличие от меня) Мария, — день был долгий, да и притомились вы, чай, на балу. Идёмте, красавица моя, почивать пора, завтра новый чудный день будет.
Кормилицыно воркование действовало на меня усыпляющее, я широко зевнула, прикрывшись ладошкой. И правда, день выдался просто потрясающий, во всех смыслах этого слова, для меня сейчас главное: по дороге в комнату не уснуть, а то моей заботливой нянюшке придётся меня на себе тащить. А я хоть и стройная, а всё же отнюдь не пушинка, пожилой женщине все плечи оттяну и, не дай бог, спину сорву. Я опять широко зевнула. Это хорошо, что меня так в сон клонит, значит, никакого объяснения с Ромео на балконе не будет. Кстати, надо будет с Ярополком обсудить всё, что произошло на балу, как меня в прямом смысле слова закоротило при появлении молодого синьора Монтекки. Я, конечно, девушка практичная и в магию не верю (почти), но чем, кроме любовных чар можно объяснить такой сногсшибательный эффект? Я же готова была сделать всё, о чём бы меня Ромео ни попросил, наобещала ему с три короба чего-то, теперь бы ещё вспомнить, чего именно. Или лучше не вспоминать? Чтобы потом, когда не дождавшийся от меня никаких действий представитель славного дома Монтекки начнёт бурно возмущаться, сделать круглые удивлённые глаза и выпалить: «Поручик, я не обещала!» Нет, пожалуй, вспомнить всё-таки стоит, как говорится, предупреждён, значит, вооружён. Я снова зевнула, рискуя вывихнуть себе челюсть. Безобразие, а не дом. В моей-то квартирке всё просто, десять шагов из коридора сделал и ты в уютной проходной комнате, из неё ещё семь и вот она любимая спальня! Я споткнулась, чуть не рухнув носом в пол, благо, кормилица подхватить успела. И с чего меня вдруг так развезло? Время-то не сильно позднее, час ночи, максимум три, не более. В новогоднюю ночь и после банкетов по случаю грандиозной премьеры я и позже ложусь и ничего, а тут прямо падаю, словно кукла, у которой батарейки сели. Вот оно: благотворное влияние свежего воздуха и натуральных продуктов. Или это из меня общение с Ромео все соки выпило? Ох, непрост этот юноша, совсем непрост. Как бабушка у меня говорила: слова любовные, да глаза холодные. То ли дело Ярополк, он у меня во всех обличьях хорош. Я мечтательно вздохнула, совершенно по девчачьи прижав сцепленные ладошки к груди. А что, если…
— Кормилица, как меня до комнаты проводишь, будь добра, позови ко мне Тибальта.
Объяснять свою просьбу я не стала, потому что, во-первых, никакого внятного и разумного объяснения у меня и не было, а во-вторых, госпожа перед служанкой, пусть даже кормилицей, отчитываться не обязана. Как говорится: ваше дело слушать и исполнять, а не рассуждать. К моему искреннему облегчению, кормилица меня ни о чём спрашивать и не стала, наоборот, расплылась в широкой доброй улыбке и согласно закивала, приговаривая, точно сказку рассказывая:
— Конечно, голубка моя, непременно позову, не извольте сомневаться.
Наконец, мы добрались до моей такой любимой и желанной комнаты. Я с приглушённым стоном блаженства рухнула на кровать, махнув рукой кормилице, чтобы она не мешкая исполнила мою просьбу. Надо всё рассказать Ярополку, пока воспоминания не замутнены и мелкие детали не стёрлись. Только бы мне дождаться его и не уснуть. Нет, спать мне нельзя, рано пока. Я с трудом разлепила так и норовящие закрыться глаза и перекатилась по кровати, уткнувшись локтем во что-то мягкое и пушистое, от моего тычка разразившееся возмущённым мявом пополам с вполне себе человеческой бранью. А-а-а, мама, кто это?! Страх прогнал сон, я взвизгнула и вскочила на ноги, прижимая к груди подушку, верное средство нападения и защиты.
— Смотри, куда локти пихаешь! — возмущённо орал растянувшийся на кровати кот. — Или ты в компании кавалеров последний разум потеряла?!
Я ошарашено моргнула, лишь сейчас сообразив, что, если Ярополк стал Тибальтом, значит, Опалов превратился…
— Ты кот?!
Александр фыркнул, распушив шерсть и глядя на меня фирменным взглядом всех породистых котов и кошек, свято уверенных, что люди существуют исключительно для их обслуживания и обожествления.
— Ух ты, сама догадалась? Или твой ненаглядный подсказал, пока вы с ним секретничали в тёмном уголке?
— Ещё не хватало, о тебе разговаривать, — я презрительно хмыкнула и ослабила хватку на подушке.
— Значит, по поводу тёмного уголка мои предположения верны, — кот сощурил наглые жёлтые глаза и вальяжно развалился на кровати. — И чем же вы там занимались, а? Проверено опытом: места за гардинами вполне хватает для страстной парочки, желающей побыть наедине.
Вместо ответа я мстительно запулила в обнаглевшего кошака подушкой, вдобавок звонко припечатав:
— Дурак и пошляк.
Опалов зашипел, выгнув спину горбом, но его прервал вошедший в комнату в сопровождении чего-то негромко воркующей кормилицы Ярополк. Мой ненаглядный в сторону Александра даже не посмотрел, всё внимание, нежность, ласку и заботу сосредоточив в одном обращённом ко мне вопросе:
— Что случилось, сестрёнка?
Моё сердце подпрыгнуло вверх и затрепетало где-то между ушей, а потом сахарным сиропом потекло вниз, опаляя щёки, разжигая кровь и вызывая странное томление в низу живота. Когда говорят глаза, что такое слова, они лишь ширма, кривое зеркало, магическая коробка, содержащая совсем не то, что видно стороннему наблюдателю. Кстати, о наблюдателях, пора выпроводить их из комнаты, наша беседа в свидетелях не нуждается, это же не венчание, к сожалению.
— Кормилица, будь добра оставь нас.
Мария заметно огорчилась (наверняка мечтала погреть уши во время нашего с Ярополком разговора), но спорить не стала, направилась к двери, несколько раз повторив, что будет поблизости и сразу придёт, стоит мне только её позвать. Я так понимаю, кормилица всем телом прижмётся к двери, впитывая не только каждое слово, мимолётный шорох, долетающий из моей комнаты. Нет, всё-таки в отсутствии прислуги в двадцать первом веке есть свои преимущества. Взгляд мой случайно упал на Опалова, развалившегося на кровати с видом киногурмана, приготовившегося созерцать очередной шедевр синематографа. Нет уж, голубчик, мы и без тебя прекрасно справимся.
— Кормилица, — окликнула я не спешащую уходить женщину.
— Да?! — Мария с готовностью остановилась, с надеждой глядя на меня.
Извините, но лично я свидания напоказ провожу исключительно на сцене. Личная жизнь потому так и называется, что никого, кроме двоих влюблённых, не касается.
— Котика с собой прихвати, пожалуйста.
— Что?! — возмущённо завопил Александр, превращаясь из ленивого домашнего любимца в разъярённого хищника средних размеров. — Меня и за дверь?! Совсем ополоумела, зараза?! Да я тебя…
Что именно хотел сделать мне Опалов, я так и не узнала, потому что Ярополк решительно ухватил взъерошенного кота за шкирку, чуть сдавил, обрывая тем самым поток матерного возмущения, отодрал от кровати, в три шага преодолел отделявшее его от двери расстояние и вышвырнул кота в коридор. Чётко, жёстко и без лишних слов. Не знала, что Яр так может, со мной он всегда был ласковым и терпеливым. Пока я зачарованно хлопала глазами, пытаясь удержаться от восторженного пускания слюней на такую красочную демонстрацию брутальности, Ярополк коротко и весьма выразительно кивнул кормилице на дверь:
— Прошу.
Мария томно вздохнула, сверкнула глазами и страстным шёпотом, который при желании можно было даже в коридоре услышать, выдохнула:
— Ах, какой. Голубка, по всему видать, синьор Тибальт из тех мужчин, что скучать и мёрзнуть не дадут. Доверьтесь ему.
Тот факт, что синьор Тибальт мой двоюродный брат, нянюшку абсолютно не смущал. Она свято придерживалась правила: что миленькая не сделает, всё ладно.
От вполне понятных и доступных намёков кормилицы я смутилась и едва не позвала Марию обратно, вдруг оробев и не решаясь остаться наедине с мужчиной. С сильным и решительным мужчиной, твёрдо знающим, чего ему в этой жизни хочется и имеющим как минимум три пути достижения цели. Мужчиной, образ которого не смогли вытравить из моей памяти никакие научно-технические достижения,
— Ярополк…
Я смешалась, не зная, что ещё сказать и нужно ли вообще что-либо говорить. Под ощутимо горячим взором бездонных тёмных глаз мне было сладко и неуютно одновременно. А вдруг, я сделаю что-нибудь не так? Скажу что-нибудь не то, разом перечеркнув всё, что между нами было? И мешкать нельзя, ведь нашему уединению в любой момент могут помешать. Та же синьора Капулетти, тьфу-тьфу-тьфу, не к месту будь помянута, решит изобразить заботливую маменьку, и придёт пожелать мне спокойной ночи. Нет, она скорее навестит меня с очередной лекцией о правилах хорошего тона, которые я дерзнула нарушить. Да что же за сумбур-то у меня в голове, я ведь не наивная глупышка, не знающая жизни! Я почти с мольбой посмотрела на Ярополка, не отводящего от меня своих гипнотических очей. Ну, что же ты? Тоже растерялся? А может… я всё придумала, и никакой любви нет и в помине? Одна лишь мимолётная страсть, благополучно истаявшая сизым дымком за время выпавших на долю Ярополка испытаний?
— Юля, — хрипло выдохнул Ярополк, одним звериным рывком преодолевая разделяющее нас расстояние и притискивая меня к себе так, что воздух со всхлипом-свистом вылетел из груди, — Юля, Юлька, девочка моя… Ладо моё…
Я плавилась в горячих поцелуях, таила в груди, дабы не привлечь ничьего разрушительного внимания, стоны блаженства. Проклятие, насланное на меня ослеплённой от ревности тихоней Анечкой, неожиданно превратилось в благословение, подарив мне то, о чём я не смела уже даже и мечтать.
— Я люблю тебя, Яр.
— Я люблю тебя, Юля.
Слова слетели с губ и растворились во тьме, бледная луна, проглянувшая из бархатистой завесы облаков, благословила наш союз своим призрачным светом. В саду пискнула потревоженная дурным сном птаха, треснула сухая ветка, а затем опять воцарилась блаженная тишина. Я повозилась, уютнее устраивая голову на груди любимого мужчины и слушая глухое буханье его сердца. Господи, вернусь домой, расцелую Анюту в обе щёки. А ещё обязательно посоветую ей не тратить время на парня, который не ценит никого, кроме себя и найти того, с кем сладко не только засыпать, но и просыпаться.