Утро для меня началось с истошного кошачьего мява под дверью. Противный заунывный вой сопровождался ещё и мерзопакостным скрежетом когтей по крепкому дереву. Да что же это за безобразие, вроде не весна, чтобы котики так с ума сходили?!
— Яр, — простонала я, спросонок не сразу вспомнив, кто я, где нахожусь и что вообще происходит.
Гадость пробуждения сгладил нежный поцелуй в уголок губ и бархатистый шёпот:
— Не волнуйся, моя хорошая, я со всем разберусь.
Мр-р-р, как же приятно! Чувствуя себя большой избалованной кошкой, я потянулась, открыла один глаз, и вот тут-то воспоминания о прошлом вечере и набросились на меня с пылом засидевшегося в кустах в ожидании неосторожной жертвы маньяка. Я ойкнула, смущённо покраснела и расплылась в блаженной улыбке влюблённой дурочки, впадающей в романтичный ступор при виде обнажённого торса любимого мужчины.
— Ты чего, Юль? — Ярополк повернулся ко мне, затягивая завязки на штанах.
Честное слово, я чуть слюной не захлебнулась, глядя на покрытую золотистым загаром кожу, под которой перекатывались волнующими девичье сердце буграми мышцы. Это всё моё, родное и любимое, никому не отдам! Зачарованная открывшейся красотой, я спрыгнула с кровати, подошла к Яру и с детской непосредственностью провела ладошкой сначала по его груди, а затем и животу. Спустилась бы и ниже, да Ярополк решительно отодрал мою лапку, крепко поцеловал в беззащитную ладошку и хрипло выдохнул:
— Ладо моё, если ты свои ручки не угомонишь, то я плюну на всю конспирацию и буду любить тебя до тех пор, пока меня силой от тебя не отдерут.
Ой, точно, как же я могла забыть, нас же застукать могут. Тем более, что Опалов под дверью всё ещё не умолкает, а значит, в скором времени на его вопли полдома сбежится, если не весь дом полным составом. Словно прочитав мои мысли, в дверь торопливо и коротко стукнули. Я растерянно посмотрела на Ярополка, прикидывая, поместится ли он под кровать или всё же лучше попробовать утрамбовать его в сундук. К счастью для нас обоих, мой возлюбленный проявил большую сообразительность, подхватил свою одежду и бесшумно ретировался на балкон. Я запрыгнула на кровать и хрипловатым, словно только пробудилась от сладкого сна, голосом произнесла:
— Войдите.
— Синьора Джульетта, вы проснулись? — кормилица заглянула в комнату, со смесью удовлетворения и разочарования убедилась, что я одна и вошла, тараторя и осматривая покои цепким взглядом завзятой сплетницы. — Синьора матушка желают к вам зайти, вот я и поспешила вас разбудить.
Вот потаковщица, разбудить она меня пришла, как же! Ну, то есть и разбудить, конечно, тоже, а помимо этого ещё и кавалера, если бы он задержался, выпроводить. Надеюсь, у кормилицы хватит благоразумия никому не проболтаться о том, кто задержался у меня в спальне дольше положенного приличиями и родственными связями. Впрочем, сохранение нашего маленького секрета и в её интересах, семейство Капулетти точно не одобрит подобных амурных благодеяний и в два счёта выставит кормилицу на улицу, если вообще не прирежет, с них станется.
К чести Марии стоит сказать, что она ни словечком не обмолвилась о Тибальте и вообще делала вид, что ничего особенного вчера не произошло. Зато кипящий от негодования Опалов, шмыгнувший в комнату следом за кормилицей, молчать не собирался. Этот наглый тип, похожий на меховой шар, забрался на сундук, уставился на меня горящими злым огнём глазами и принялся отчитывать меня, словно директор школы провинившуюся первоклашку! Тоже мне, праведник нашёлся, у самого девиц больше, чем дней в високосном году, а мне проповеди читает!
— И чего это котик раскричался? — Мария озадаченно покачала головой и тревожно нахмурилась. — Синьоре Капулетти это может не понравиться.
Матушке это совершенно точно не понравится, ей вообще сложно угодить. Я посмотрела на злого, словно тысяча чертей, Опалова, на кормилицу и в голове у меня зародился коварный план.
— Кормилица, котик, наверное, кушать хочет, — я сладко улыбнулась и трогательно похлопала ресничками, — будь добра, отнеси его, пожалуйста, на кухню и проследи, чтобы его хорошенечко покормили.
Опалов от такой заботы аж поперхнулся и замолк, правда, лютая ненависть из глаз никуда не делась, а жаль. Между прочим, я с ним вполне гуманно поступила, могла ведь приказать и в кладовую отправить, на мышей охотиться. А то и вообще из дома выгнать, надоел, мол, наигралась, пусть теперь живёт, как получится.
— Голубка вы моя, — умилилась кормилица, ловко подхватывая мявкнувшего от неожиданности Опалова и прижимая к пышной груди, — с вашего позволения я пойду котика покормлю, а вы никуда не уходите, матушки дождитесь.
Я послушно села на стул, демонстрируя готовность ждать синьору Капулетти хоть до легендарного второго пришествия (надеюсь всё же, что она появится раньше, у меня очень большие планы на день). Кормилица ободряюще мне улыбнулась и ушла, что-то негромко воркуя недовольно фырчащему на её руках Александру. Едва за Марией закрылась дверь, как я вихрем метнулась к балкону, но увы, Яра на нём уже не было. Лишь трепетала лепестками на лёгком ветерке лежащая на перилах балкона свежая огненно-красная роза. Я мечтательно вздохнула, подхватила цветок и прижала его к груди, наслаждаясь сладковатым ароматом. Вот теперь я действительно почувствовала себя самой настоящей Джульеттой, любящей и любимой, готовой преодолеть любые преграды на пути к собственному счастью. Как там у классика? «Любовь, хотя она слепа, без глаз найдёт, какими ей путями дойти до нас и властвовать над нами». Не в силах стоять на месте, по-прежнему прижимая розу к груди, я закружилась по комнате, кусая губы, чтобы не закричать вслух о переполнявших меня чувствах. Увы, миг ликования любви долгим не был, ко мне собственной недовольной персоной пожаловала синьора Капулетти. Я поспешно повернулась к столу, пряча подаренную Яром розу в пышном букете, которым заботливая кормилица украсила мою комнату.
— Джульетта! — голос синьоры Капулетти показался мне резким, словно кто-то резанул вилкой по стеклу. — Джульетта, что ты делаешь?!
Я вздохнула, входя в уже знакомую мне роль милой послушной девочки:
— Поправляю цветы, матушка. Вы ведь сами всегда учили меня, что у достойной хозяйки всё должно быть на своих местах.
Видимо, все матери говорят своим дочерям одно и то же, потому что против любимой сентенции моей мамы синьора Капулетти возражать не стала, наоборот, одобрительно кивнула и даже чуть дёрнула уголками губ, обозначая улыбку. Уф, не удивительно, что синьор Капулетти не очень-то счастлив со своей женой, сами посудите, легко ли жить с каменной статуей? А впрочем, вполне возможно, что его холодность и превратили некогда восторженную и романтичную девушку в ледяную даму, за ненадобностью забывшую о том, что у неё есть сердце.
— Присядь, Джульетта, — синьора Капулетти величественно, словно императрица на трон, опустилась на стул, кивком головы приказав мне последовать её примеру. — Нам нужно поговорить.
Ой. Нет, не так, ой-ёй-ёй, так будет точнее. С чего вдруг синьора Капулетти полюбила разговоры по душам со своей дочерью, раньше они никогда не набивалась мне в сердечные подружки (чему я, признаться честно, была только рада).
— О чём же матушка?
Чтобы меня не выдало нервное дрожание кончиков пальцев, пришлось прятать руки в складках юбки, благо она очень большая и пышная, под такой юбкой, при желании и кавалера укрыть можно. Не очень большого и не сильно упитанного, такого, как Геннадий Константинович, например. Я мысленно хихикнула, представив, как укрываю нашего режиссёра юбкой и тут же прикусила внутреннюю сторону щеки, скрывая излишнюю весёлость. К счастью для меня синьора Капулетти ничего не заметила, погружённая в переживания по поводу очередного разговора с дочерью (господин Фамусов из пьесы «Горе от ума» наверняка горячо поддержал бы мою матушку, он ведь, помнится, тоже сетовал на нелёгкий труд быть отцом взрослой дочери). Торопить матушку или каким-либо ещё способом провоцировать её неудовольствие я не собиралась, а потому сидела тихо-тихо, словно мышка под веником. Тем более, что наслаждаться воспоминаниями о прошедшей ночи и предаваться разгульным фантазиям на тему ночи грядущей тишина мне ни капли не мешала.
— Так вот, Джульетта, — вернулась к разговору синьора Капулетти с видом замученной зубной болью страдалицы, вынужденной обратиться за помощью к врачу, — как тебе бал?
Оу, великосветская беседа! Отлично, в них я за время работы в театре изрядно поднаторела. Я растянула губы в вежливой ничего не выражающей улыбке:
— Чудесно, матушка, благодарю вас.
Синьора Капулетти поджала губы. Видимо матушка всерьёз рассчитывала на то, что я разражусь многочасовым щебетанием о танцах, украшениях и, само собой, блистательном Парисе, сразившем меня наповал одним своим появлением. Только вот я даже лица своего потенциального жениха не помню, его безжалостно и бесповоротно уничтожил Ромео, а остатки (вместе с образом наследника рода Монтекки) подчистил мой ненаглядный Ярополк. Я посмотрела на стоящую в вазе розу и широко улыбнулась. В памяти всплыли строки Шекспира: «Любил ли я доныне? О нет, то были ложные богини». И пусть цитата принадлежала Ромео, мне она сейчас подходила на все сто процентов, я готова была подписаться под каждым словом.
— Надеюсь, граф Парис был достаточно любезен и обходителен? — вклинилась в мои размышления синьора Капулетти.
Граф Парис? А он-то тут при чём? Ах, граф Парис… Как же, как же, матушка не может не поинтересоваться (хотя бы из чисто женского любопытства и банальной вежливости) понравился ли мне жених. Эх, синьора Капулетти, как же мало вы знаете о своей дочери Джульетте… Впрочем, устраивать публичное аутодафе я не собираюсь, благодарю покорно. Я опять вежливо улыбнулась:
— Граф Парис очень милый и…
Я замешкалась, подбирая ещё одно вежливо-нейтральное определение человеку, которого даже не помнила. Мужественный? А у него разве была возможность это самое мужество продемонстрировать? Обаятельный? Угу, именно поэтому он стал для меня почётным пустым местом. Привлекательный? В принципе, отвращения он у меня не вызвал, так что комплимент подойдёт. Тем более что сам Парис нас сейчас всё равно не слышит, а при необходимости и личной встрече синьора Капулетти наверняка компенсирует мою сдержанность своими пышными славословиями.
— Привлекательный.
Синьора Капулетти от этих слов заметно расслабилась, опять дёрнула уголками губ и даже позволила себе слегка обмякнуть на стуле.
— Рада, что твой жених тебе понравился. А то, признаюсь честно, мне показалось, что Тибальт вызвал у тебя гораздо больший интерес.
Я почувствовала, что помимо воли начинаю краснеть от такой неуместной в данный момент проницательности. Вот только этого мне сейчас не хватало!
— Ну что вы, матушка…
— Тибальт хорош собой и по части женщин у него большой опыт, — в голосе синьоры Капулетти неожиданно скользнуло что-то такое непонятное и весьма личное. — Вскружить голову юной девушке ему не составит труда.
Ой-ёй-ёй, что-то синьора сегодня проницательна, как никогда. Пора пускать в ход главный контраргумент.
— Матушка, он ведь мой брат!
Синьора Капулетти отмахнулась от моих возражений, словно от докучливой мухи:
— Только двоюродный, для распалённой страстью девицы это преградой не станет.
А не проговорилась ли сейчас почтенная синьора о своём давнем, тщательно оберегаемом в глубине сердца, секрете?
— Так вот, — синьора Капулетти болезненно поморщилась и выпрямилась на стуле, словно проглоченный ею кол вдруг весь покрылся ржавыми гвоздями, раздирающими внутренности, — мой супруг решил отправить Тибальта в Мантую. Довольно ему тут устраивать ссоры и смущать покой невинных девиц.
Что?! Я с трудом удержалась от того, чтобы вскочить со стула и забегать по комнате, а то и по потолку. Такого в трагедии Шекспира точно не было, я протестую против столь вольной трактовки классики! Синьора Капулетти вперила в меня ледяной взгляд, не хуже взора Медузы Горгоны превращающий всё живое в камень:
— Надеюсь, пока Тибальт не уехал, ты не забудешь, чему я тебя учила.
Вы, синьора, к моему искреннему счастью, не учили меня ничему, иначе я имела бы все шансы стать такой же ледяной спесивицей, считающей звонкий смех преступлением, а нежный взгляд распущенностью. Однако синьора Капулетти продолжала буравить меня тяжёлым взглядом, очевидно, в ожидании подтверждения своих последних слов. Что ж, мне не привыкать играть в паре, поддерживая партнёра нужными репликами, поэтому я почтительно склонила голову и прошелестела:
— Да, матушка.
— Умница, — в устах синьоры Капулетти даже похвала звучала приговором без права на обжалование и помилование. — Пусть кормилица поможет тебе одеться к завтраку, у нас будет гость.
Что-то мне подсказывает, что имя гостя я угадаю без особого труда. А ещё я твёрдо убеждена, что именно этого гостя видеть не желаю.
— Граф Парис?
— Именно, — синьора Капулетти легко коснулась моей щеки своей тонкой холодной рукой. — Надеюсь, ты будешь приветлива с ним.
Несомненно. От моего обаяния у графа сто процентов начнётся энурез, заикание, нервный тик и ночные кошмары.
— И помни, моя милая, — голос синьоры Капулетти и так-то не блещущий теплом, окончательно заледенел, уподобившись арктическому ветру, — твой отец и я рассчитываем на твоё благоразумие. Не разочаруй нас, иначе… — дама вздохнула, выразительно поджимая губы, — твой отец будет очень разгневан. И у меня ты тоже поддержки и защиты не найдёшь.
Можно подумать, раньше моя несравненная матушка поддерживала меня в любом начинании! Как говорил конь Юлий из горячо любимой моей сестрой серии мультфильмов про богатырей: «Не смешите мои подковы». Я потупилась и даже дыхание задержала, чтобы ни вздохом, ни взглядом не выдать своих мыслей. Синьора Капулетти уже доказала, что она достаточно проницательна, когда не нужно, а потому нужно каждый миг в её обществе помнить об осторожности.
— Да, матушка.
— Превосходно, — синьора Капулетти приподняла уголки губ, обозначая улыбку, — рада, что мы поговорили по душам без… — дама неопределённо пошевелила пальчиками в воздухе, — без лишних ушей.
Мне страшно хотелось спросить имя того, чьё исчезновение превратило синьору Капулетти в ледяную статую, чопорную и холодную. А может, её слишком рано выдали замуж, и сердце просто не успело проснуться для любви? Всё может быть, пока ясно лишь одно: нужно всеми силами не допустить отъезда Ярополка в Мантую.
Синьора Капулетти слегка коснулась кончиками пальцев моей щеки и, тем самым окончательно исполнив свой материнский долг, удалилась. Я облегчённо вздохнула и тут же едва не подавилась воздухом, услышав вкрадчивое:
— А неслабо так переводчики над оригиналом поглумились. Лично мне всегда казалось, что в Мантую сослали Ромео, а не Тибальта.
Ф-фух, Опалов, балбес мохнатый, подкрался бесшумно, благо, коты это умеют и самым наглым образом подслушал весь разговор. А теперь развалился рядом с сундуком с видом заправского театрального критика и комментирует то, что для его ушей не предназначалось от слова совсем. Впрочем, не время сейчас метать друг в друга шпильки и тапочки (а жаль, у меня рука сама собой к домашней туфельке потянулась), есть дела поважнее, не терпящие отлагательств.
— Яру нельзя никуда уезжать, тем более в Мантую.
Александр сощурил глаза, в кошачьем облике ставшие ещё более наглыми и самодовольными потянулся, выпуская и тут же пряча острые коготки:
— Вообще-то, для твоего ненаглядного сейчас самое разумное как раз свалить куда-нибудь подальше, да подольше.
Это ещё что за новости? Вот только кошачьих угроз мне для полного счастья и не хватало! Пульверизатор любимый, которым я цветы опрыскиваю, дома остался, но полагаю для это наглой рыжей морды сгодится и вода из кувшина. Нехорошо, конечно, питьевую воду разбазаривать, но для пользы дела один раз не повредит.
— Да нужен мне твой полюбовник тысячу лет в субботу, — презрительно наморщил нос Опалов, сердито шмякнув кончиком хвоста по полу. — Ему жизнь испортить и без меня желающих уже можно в очередь выстраивать и талончики, как в поликлинике выдавать. А если сделать процедуру уничтожения твоего хахаля платной, то большие деньги можно срубить.
— Сейчас я тебе сама что-нибудь срублю, — я всё-таки сняла туфельку и выразительно покачала её в руке, — как в песенке новогодней поётся, под самый корешок.
— Чем, домашней туфлей? — не проникся важностью момента Опалов. — Не смеши меня, девочка. И не зли, потому как я, вполне возможно, единственный, кто может твоему хахалю помочь.
Что-то в голосе Александра заставило меня насторожиться и временно отодвинуть в сторону кровожадную мечту об избиении несчастного пушистого котика домашней туфлей. Может, редкие, а потому особенно непривычные горьковато-серьёзные нотки?
— Что с Ярополком?
Я честно старалась, чтобы голос меня не выдал, но Александр тоже был актёром, причём, стоит признать, довольно неплохим, а потому моим притворным равнодушием не обманулся. Перекатился на бок, потом на спинку, открыв беззащитное и довольно упитанное пузико и спросил с наглой ухмылкой:
— А животик почешешь?
А вот провоцировать и загонять в угол меня не надо, я от этого становлюсь только сильнее и, как ни странно, спокойнее.
— Да запросто. У меня как раз тут щётка была такая ядрёная, она враз тебе живот сделает голым да гладким, словно у младенчика. До последней шерстинки всё выдерет.
Опалов сердито фыркнул, опять хвостом по полу шмякнул и буркнул:
— Злая ты, Юлька. Котиков не любишь.
— Не люблю, — охотно согласилась я и тут же вернулась к самому животрепещущему для меня вопросу. — Так что там с Яром?
Александр сел, обвив хвост вокруг лапок и застыв элегантной статуэткой.
— Как ты, я всё-таки надеюсь, помнишь, после бала должна была состояться душещипательная сцена между Ромео и Джульеттой на балконе. Ну, та, где охи-ахи и прочая мутотень из горячо любимых всеми романтичными цыпочками книжек.
Я коротко кивнула.
— Так вот, Ромео-то под твоим балконом ошивался, только вот Джульетты так и не дождался, хотя даже камешки в сторону твоего окна кидал.
Я прикусила губу, чувствуя, как щёки начинает заливать предательский румянец.
— Тщетно прождав тебя час с четвертью, а может и более, Ромео, сдавленно шипя что-то неразборчивое и, сильно подозреваю, не очень приятное, полез на балкон, заглянул в твою комнату, а там, — Александр даже глаза зажмурил, ухмыляясь во всю свою наглую кошачью морду. — А там, собственно, эпизод совсем из другой книжицы, кою в магазинах продают, тщательно в пластик закатанную и с непременной пометкой восемнадцать плюс. Хотя, учитывая, что именно вы вытворяли, я бы рейтинг до двадцати одного поднял, честно.
— Да пошёл ты! — Я вскочила, воинственно сжимая в руке туфлю.
Увы, Опалову моё возмущение было, словно трёхлетнему карапузу стоимость нефти на чёрном рынке, глубоко безразлично. Он опять повалился на бок, мявкнул лениво:
— Я-то, конечно, могу и пойти, только Ромео, после всего увиденного, живым твоего ненаглядного точно не оставит. Это ведь именно он синьоре Капулетти, твоей разлюбезной матушке, кляузу на вас с Тибальтом подкинул. Синьора как сей опус прочитала, так сразу к тебе и порысила, а ты, красавица моя, вряд ли её подозрения смогла развеять. Врать-то ты не умеешь.
Как ни противно это признавать, но Александр прав. Синьора Капулетти не отказалась от своих подозрений в отношении меня и Ярополка. Я медленно опустилась в кресло, одновременно страстно желая рвать и крушить всё вокруг и залезть к Ярополку на ручки, дабы со вкусом, всхлипываниями и причитаниями оплакать свою скорбную участь. И что теперь делать?
— Ладно, не хандри, — в голосе Опалова скользнуло что-то, удивительно похожее на сочувствие. — Когда меня самым бесцеремонным образом вчера за дверь выставили, я времени зря не терял. Походил по округе, понаблюдал за аборигена и, представь себе, нашёл ведьму. А вот не надо так скептично бровь изгибать, самую настоящую ведьму.
Я кашлянула пытаясь представить, что же такое сотворила ведьма, что Александр ей безусловно поверил. Рогов у Опалова нет, хвост и лапы на отведённых природой местах, голова тоже там, где и должна быть, дар речи не отнялся и даже крылья с копытами не выросли. Чем же она его убедила?
— Она сразу поняла, что я человек, более того, перечислила основные события моей жизни. И даже смогла объяснить, почему мы здесь оказались.
А вот это уже интересно и заслуживает особого внимания.
— И почему же?
Александр зло распушился, став похожим на меховой шар, глаза засияли злой звериной желтизной.
— Из-за одной пустоголовой курицы, которая решила от тебя с помощью магии избавиться. А мы с твоим разлюбезным просто рядом оказались, часть проклятия на себя перетянув. Да если бы Ярополк не был в облике кота, мы бы просто травмами разной степени тяжести отделались, ну, может, у тебя личико бы перекосило или кожа бы клоками полезла, но это же ерунда, в наше время и не такое лечат.
Ничего себе, ерунда! Конечно, не ему бы потом долго и муторно чужую ворожбу снимать бы пришлось.
— Так вот, поскольку твой разлюбезный сам был некоторым образом заколдован, его магия смешалась с проклятием, к этому добавилась отчаянная и совершенно дурацкая готовность спасти тебя любой ценой и вот, пожалуйста, нас перебросило во времени и пространстве. С эпохой тоже всё понятно, где ты и я мысленно были, туда и попали. Вот такая вот хренотень.
Да уж, разложил всё по полочкам просто и доступно. В чём Александру не откажешь, так это в умении объяснять, если бы удерживался от оценочных комментариев в ходе объяснения, цены бы ему не было.
— И что нам теперь делать?
Опалов подёргал ухом, почесал его лапой, посидел немного с отстранённым задумчивым видом и заскрёб ухо ещё энергичнее. Неужели он уже успел блох нахватать? Нет, учитывая уровень гигиены — это как раз не удивительно, но приятного мало. Особенно притом, что Александр постоянно валяется на моей кровати.
— Ведьма сказала, нам всем троим нужно к ней в полнолуние прийти, — Опалов подошёл к сундуку и стал сосредоточенно тереться о его окованный железом бок. — Хорошая новость: полнолуние уже завтра. Новость плохая: эти два дня нам надо как-то прожить. Особенно твоему разлюбезному, ему вообще сейчас лучше носа на улицу не высовывать, сказаться больным и запереться у себя в покоях. Да и тебе тоже.
Разумное предложение, пожалуй, стоит им воспользоваться. Я бросила рассеянный взгляд в окно, прикидывая, долго ли ждать вечера. И тут меня словно иголкой раскалённой в бок ткнули. Я ойкнула и подскочила с кресла так, точно прямо под ним ад разверзся, и черти принялись с интересом обсуждать моё нижнее бельё. Точнее полное отсутствие оного.
— Ты чего? — опешил Опалов, когда я распахнула сундук и схватила первую попавшуюся накидку.
— Мне идти надо.
Я накинула капюшон на голову, пряча лицо и нарядное платье, выдающее богатство и знатность. Привлекать к себе внимание мне очень не хотелось.
— Куда это вдруг? Кормилица же должна тебе помочь к завтраку одеться, граф Парис должен с визитом вежливости прибыть. Уж не от него ли ты бежать собралась?
Я отрицательно помотала головой, стремительным шагом направляясь к двери. Плевать мне на графа Париса, да и на всё семейство Капулетти, мне срочно нужно идти, меня же ждут. А кто ждёт? Не важно, на месте разберусь. Главное — прийти, а всё остальное можно будет на месте узнать и понять.
— Юль, не дури, — Опалов заговорил мягко, точно добрый доктор в больнице для душевнобольных, — я тебя никуда не отпущу.
— Отстань, — я решительно шагнула к двери, но упрямый кот вздыбил спину горбом и засверкал глазами, медленно выпуская острые когти.
— Мне не хочется причинять тебе вред, но и дурить я тебе тоже не позволю и не мечтай. Плащ сняла, живо!
Вот ещё, будет мне какой-то кот приказывать! С упорством танка, идущего на штурм рейхстага, я двинулась вперёд, тесня Опалова к двери. В самом деле, чего мне бояться? Он меня не обидит совершенно точно, да и остановить не сможет, как бы ни пытался, ведь мне очень нужно уйти. Меня же ждут, я не имею права опаздывать! Не знаю, чем бы всё закончилось, но тут в комнату впорхнула кормилица и засуетилась вокруг меня, непрестанно щебеча:
— Голубка моя, куда это вы собрались? Ваша матушка с батюшкой ждут вас в столовой, гость ведь пожаловал, да ещё какой, — кормилица сделала театральную паузу, округлила глаза и выдохнула, — сам граф Парис!
Пф-ф-ф, тоже мне новости. О визите графа меня ещё синьора Капулетти предупреждала, только плевать мне на него с самой высокой колокольни.
— Кормилица, не до графа мне. Меня же ждут!
У Марии от удивления глаза мало не на лоб полезли:
— Кто это вас ждёт, голубка? Синьор Тибальт тоже в столовой…
Я дёрнула плечиком, сердясь на недогадливость кормилицы:
— Да при чём здесь Тибальт?! Говорю же тебе, мне идти надо. В церковь, как бы на причастие, а на самом деле… — я задумчиво прикусила губу, вспоминая, — точно, вспомнила! На самом деле мы будем венчаться с Ромео!
Мою кожу на ноге точно огнём обожгло. Я ойкнула, приподняла юбку и с удивлением обнаружила наливающуюся кровью свежую здоровенную царапину. Не поняла, у Опалова окончательно ум за разум зашёл?!
— Ты что творишь?! — прошипела я, зло наступая на кота.
— Кровопускание — лучший способ лечения умопомрачения, — огрызнулся Александр, медленно отступая от меня поближе к кормилице. — На кой чёрт ты на венчание с Ромео намылилась, что, во вкус вошла, одного мужика рядом мало стало, решила комплект неделька собрать?!
Я озадаченно опустилась прямо на пол, не замечая встревоженного оханья и аханья кормилицы. Почему меня так тянет в церковь на венчание с Ромео, если я совершенно точно люблю Ярополка, а к молодому Монтекки абсолютно равнодушна? Как говорит мой папа, оч-ч-чень интересно.