Женщины, подошли, ожидая, что сейчас им будет нагоняй за то, что начали ссору в такой неподходящий час. Но дед Завид шепотом сказал им такое, от чего они не то, что завыли, а, схватив себя ногтями за щеки – заголосили во все горло.
- Цыц! – как никогда грозно, прикрикнул на них дед Завид. – Идите и делайте, как я велел, пока она сама туда не дошла!
Женщины испуганно закивали, и, догнав продолжавшую с плачем и рыданиями идти Милушу, вдруг подхватили ее под руки и повели в сторону…
8
И только тут до Славки дошло. Только сейчас его осенило.
Понурые, словно с кладбища, после похорон самого дорогого человека, возвращались люди в Осиновку.
Трех человек не досчитались из двадцати. Бывало, что счет оказывался и, наоборот, – из двадцати возвращалось всего трое. Но тут все было, как-то не так… Может, потому, что и набега-то не было?..
Старушка - ладно, она отжила свое и пошла, по заверению деда Завида, как гонимая от безбожных язычников, прямо к Богу.
Но – Славко… И не успевший даже надышаться земным воздухом малыш, словно в насмешку названный богатырским именем – Добрыня…
Люди шли и плакали.
На Милушу страшно было смотреть. Уронив руки, она бессильно болталась в объятьях ведущих ее женщин.
Ох, и любили, оказывается, все тут Славку! И Милушу тоже любили.
- Ну и что, что бедовый был? – только и слышалось кругом. – Что с того, что озоровал?
- Зато добрый!
- Мне однажды, когда умирали с голоду, зайца на порог кинул. Стукнул в дверь и бежать. Выхожу, а на пороге – его следы…
- Сиротой рос…
- А Милуша бедная, сама теперь, как осиротела…
- Как мужу-то своему скажет, что не уберегла сына?
Дед Завид шел, низко опустив голову, и сокрушался:
- Я ведь за каждую душу в ответе здесь! Господи, что я теперь скажу Тебе? Какой ответ дам на Страшном Твоем Суде?..
Увидев возвращающихся домой жителей, Тиун встретил их громким радостным лаем.
Дверь дома Милуши тут же распахнулась, и из нее вдруг высунулся… Славко.
- Цыц! Окаянный… - накинулся он было на Тиуна и осекся, увидев застывших перед ним людей. – Как… вы?!
- Ты?! – в один голос выдохнула толпа.
- Живые!
- Живой!!
Дед Завид потянул с себя шапку и стал креститься прямо на небо:
- Слава Тебе, Господи! Хоть за одну душу, да все меньше отвечать придется! Жив! Жив!! – бормотал он, пытаясь протиснуться сквозь кольцо людей, обнимавших растерявшегося Славку и через головы погрозил ему кулаком. – Но все равно запорю… убью ослушника!
- Хоть ты жив… - прижимая Славку к себе, чуть слышно прошептала Милуша и вдруг заголосила: - А я своего – потеряла-а-а!
- Кого потеряла, – похолодел Славко, - мужа?!
- Какого мужа – сыночка! Добрынюшку!..
- Как? Где?!
- В поле! Лиса его съела…
- Какое поле? Какая лиса?!
И только тут до Славки дошло. Только сейчас его осенило.
Он метнулся в дверь и сразу вернулся с поднятым прямо из люльки Милушиным сыном.
- Да вот же он - твой Добрынюшка!
- Сынок! – только и охнула, оседая на снег, Милуша. – Живой…
- Живой! – загомонили все вокруг.
- Живее не бывает! - подтвердил Славко, высоко поднимая над собой хлопавшего глазами спросонья малыша. – Было дело, лиса, и правда, уже собиралась загрызть его, да я ее - ножом! И все тут! А его – сюда…
Милуша – и откуда только силы взялись – резво вскочила на ноги и бросилась к сыну.
- Да что ж ты его на ветру голым держишь?! - закричала она, выхватывая из рук Славки сына и пряча себе под шубу.
- Эка, когда нашла беспокоиться, что простынет! - только и крякнул дед Завид.
- Сыночек мой! Добрынюшка! – плача, принялась восклицать Милуша, а потом, со словами: «Отмолил, отмолил, дедушка!» - стала обнимать и целовать деда Завида, сына, наконец, Славку.
Тот даже немного обиделся, что она начала не с него. Ведь это он, а не кто-то другой вернул ей целым и невредимым сына!
Ты это, Милуш… - виновато пробормотал он. – Я там у тебя всю клюкву забрал. И еще – пряник мы ваш с Добрынюшкой, съели…
- Какая клюква, какой пряник? – ничего не понимая, уставилась на него Милуша.
- Пряник Онфим от мужа твоего в гостинец привез, – принялся объяснять Славко. - А клюква – это я чтоб кровь из нее сделать…
Дед Завид громко крякнул, услышав про кровь, но, решив не портить праздник ни себе, ни людям, только махнул рукой и отправился в ближайшую рощу – за конем.