- Очень просто – Сувор!
- А во святом крещении? – строго уточнил игумен.
- А – Никола!
- Вот видишь, Николай - в честь самого чудотворца! А ты, прости Господи, все за языческое имя цепляешься! Да уж христианин ли ты, а может, Перуну до сих пор поклоняешься в дубовых лесах?
Смерд, не переча, хотя лучшим ответом был большой темный крест на его широкой груди, в ответ лишь поклонился игумену, и это тоже не осталось незамеченным Мономахом.
- А скажи мне, Сувор… гм-мм… Николай, - поправился он под недовольным взглядом игумена и кивнул на робко подошедших к скирде и упавших на колени смердов. – И все ли у вас, и всегда ль хорошо живут?
- Да нет, Владимир свет Всеволодович! Не все и не всегда! Когда, не в обиду тебе будет сказано, вы, князья, столы между собой делить начинаете, то покойникам и то, пожалуй, лучше живется…
- Но-но, как с князем разговариваешь? – возмутился Ставр Гордятич, но Мономах жестом велел ему замолчать и с интересом посмотрел на смерда – продолжай!
А тот и не думал останавливаться:
- Все мы под Богом ходим! – ответил он боярину и уже снова Мономаху продолжил: - Чужой князь верх возьмет – беда. Весь разорит, жёнку с детьми в рабство угонит. А его поддержишь, так свой князь не помилует.
- Смело говоришь! – покачал головой Мономах и выжидательно взглянул на смерда.
Но у того и на это нашлось достойное слово.
- По закону живу, по совести и отвечаю!
- Хорошо сказал!
- Потому хорошо и живу! Так что, прости, если что не так, и спаси тебя, Господи, княже!
- За что благодаришь-то?
- А вот, выслушал!
- Толку-то!
- Не скажи. Все теплей на душе стало. Иной князь, тот же Святополк Изяславич, не в обиду ему будет сказано, проедет мимо, даже не заметит. Будто не люди, а березы или осинки вдоль дороги стоят.
-Ну, положим, ты больше на кряжистый дуб, чем на осинку похож! – улыбнулся князь.
- Так я не о себе. Я о том, что за вырубленные деревья Святополк Изяславич с тиуна строже спросит, чем за загубленные половцами жизни!
- Не Божье это дело – смерду на Великого князя голос возвышать! – не выдержав, встрял в беседу игумен. Но теперь крестьянин осмелился возразить даже ему и с вызовом спросил:
- А по-Божьему бросать православных на растерзание поганым язычникам? Пускать его на святую Русь - веси разорять да Божьи храмы жечь?
- Ну и отчаянный ты! – забывая свою всегдашнюю сдержанность, воскликнул Мономах. Видно было, что этот смерд нравился ему все больше и больше.
- Знаю! – сдержанно усмехнулся тот.
- Да, от старости и скромности ты, я вижу, не помрешь! – кивнул ему князь. - И откуда же это тебе ведомо?
- А ты сам мне это однажды сказал, отчего и осмеливаюсь величать тебя не как смерд, а как дружинник!
- Я? Когда? Где?!
- А в той печальной битве, когда едва не погибли все наши, да и сам ты едва уцелел, – на Стугне… Мы ведь тогда, княже, совсем рядом с тобой против поганых бились.
Лицо Мономаха внезапно помрачнело. Но он быстро взял себя в руки и с неожиданной живостью спросил:
- А вот скажи мне, Сувор-Николай: пошел бы ты снова со мной в поход на поганых?
- Прямо сейчас? – ахнул смерд.
Мономах оглянулся на Ратибора, на боярина и улыбнулся:
- Ну, к чему такая спешка? Скажем, в конце…
- Лета?! – обрадовался смерд.
- Зачем так долго ждать? Этого месяца!
Теперь уже крестьянин растерянно оглянулся - на поле, на свою весь, на людей…
- Но ведь пахота… сев на носу… А… была - не была… пошли! – решительно махнул он рукой.
- Прямо к ним, на их вежи[2] – в Степь! – уже без улыбки, продолжал допытываться Мономах.
- Да хоть на край света!
- И не забоишься?
- А чего бояться? Кого ни спроси, на Руси или даже в той Степи – все знают, что ты не проиграл ни одной битвы!
- А… Стугна? – помолчав, напомнил Мономах.
- Так то не твоя вина, князь! – уверенно отозвался смерд. - То Святополк, который тебя в неурочный час, неготовым уговорил против половца выйти, вместо того, чтобы выкуп ему дать. Эх, да что вспоминать…
- И то верно! По-новому все надо делать!
Мономах победно взглянул на Ставра Гордятича:
- А что, Ставка, поднимет этот молодец такими вилами половецкого коня вместе со всадником?
Боярин посмотрел на смерда, на вилы и кивнул:
- Думаю, поднимет!