- Лодку не дам! - вскинулась атаманша.
«Не к месту кричать, - подумал тогда Женька. - Хоть плачь, атаманша. Плачь хоть перед камнями, хоть перед охотниками. Тут промысловики не уступят, не упустят своего. С ними ошибаться на неделю нельзя. У них уговор что приговор».
- Тю! - нахмурился Авраам. - На плотах уйдем.
- Наряды не закрою! - Тряхнула головой Лариса. - Все…
- Ты, девка, супротив нас не иди.
- Паскуда, - глухо сказал кто-то.
Не заметил Женька, кто. Да и наплевать ему было. Со всеми собирался.
Мужики стали разбредаться, оглядываясь сбочь да искоса. Женька стоял, глядел на разгневанную Ларису. Больше прежнего она ему нравилась. Он улыбался безотчетно и широко. И не заметил, что остался с ней один на один.
- Ну? - бросила Лариса с запальчивостью отчаяния, пошла на Женьку и остановилась, едва не упершись грудью в его ватник.
Женька молчал, скосив взгляд на старенькую ковбойку - материал посекся на торчком выперших грудях. Рядно осталось. Белело что-то сквозь него, просвечивало.
- Выставилась, - ухмыльнулся Женька.
- Дело до конца надо доводить…
- До чьего? - гмыкнул Женька.
- Кобель.
- Да и ты, видать, понимающая…
- Катись со всеми вместе, благодетель.
- Остаться, может, а?
- А ну тебя к ляху. Тут вся жизнь насмарку. Все гибнет, рушится в тартарары.
- Руда не соболь, тут и будет до нового сезона. Пролежала тысячи лет в берлоге - и ничего. Годик подождет.
- А я? Как же я? Мое открытие!… Не-ет! Всю зиму зубами стану шурфы грызть, а до руды дойду. Либо сдохну, либо докопаюсь.
- Челюсти поломаешь… - посмеиваясь, сказал Женька.
- Мой час! - тихо, сквозь зубы проговорила Лариса.
Слова-то вроде обыкновенные. Только как Лариса их сказала!
В ногах бы она у Женьки валялась, на день умоляя задержаться, - не остался бы. Эка невидаль - в их районе геологи столько всего пооткрывали, впору железную дорогу специально строить, чтоб вывезти. И какое дело было Женьке до Ларискиного открытия. Только взял его за душу голос девки. Да и девка-то лядащая - кожа да кости, одно, что груди выперли. С чего они у нее такие занялись?
Денег Женьке было не надобно. С прошлого охотничьего сезона не прогулял. Да и бумажек не будь - остался бы.
Охотники собирались недолго, уезжали как-то весело, щурились, глядя на Женьку: «Не проморгай!», «Он своего не упустит». Авраам на прощанье - Женька и перевез их на другую сторону широкой реки - сказал:
- Спокойней в поселке будет.
Хотел Женька ответить, мол, нe журись, приду, твою жену повеселю, но как-то сдержался. Нечто небывалое, а может, просто забытое разгоралось в душе Женьки час от часу, с той минуты, когда, поддавшись сердцем, он согласился остаться с Пичугиной и Антипом, годным лишь, чтоб похлебку варить.
- Остался все-таки… - встретила его на берегу Лариса.
- Надо же лодку было пригнать… - вяло и невпопад отозвался Женька.
За последние несколько часов лицо Ларисы точно подсохло, стало строже и старше, взгляд потвердел. Не приходилось еще Женьке видеть такой перемены в людях. А может быть, не обращал он на такое внимания. Или не до людей было.
Тогда Женька задался мыслью: а почему это он «остался все-таки». Для души - понятно. А чего хотела его душа-то? Она любопытствовала и немного завидовала: как же человек свой час встречает, бьется за него, чтоб настал он, час, ради которого он, может, и на свет родился? И почему не пришел к нему этот «мой час»? За что достается он? Или он и у Женьки был, только свой, совсем непохожий на те, которые у других?
«Черт те что лезет в голову, - думал Женька. - Чего меня разморило?»
Они с Ларисой подошли к костру, на котором Антип варил «пшенку с тушенкой».
Привалившись около костра, Женька вздохнул и тут же искреннейше пожалел, что не подался вместе с другими охотниками в поселок, где не в пример веселее, а вечером, если бы захотел, он мог пойти к доброй бабе Лосихе, которая никогда не прочь и выпить с ним, и приголубить его. Дернула его нелегкая пожалеть «атаманшу». Добро бы она хоть намеком, хоть взглядом пообещала приласкать.
Тихая скука окружила пляшущие языки пламени, которые в тот день на желали слушаться опытной руки Антипа. Сучья горели неровно, взбалмошно, хотя ветер тянул от гольцов как бы на одной ноте. Мерно позвякивали обернутым в заледеневший снег ветви, тяжело и невпопад мотаясь.
- Идти, что ли, кайлить? - тоскливо протянул Женька.
- Нет.
- То как на пожар, то валяйся… - Женька взглянул на Ларису недовольно. Пичугина колдовала над пикетажкой. Женьке было видно, как она карандашом рисовала какие-то значки на желтой сетке миллиметровки. Ватник сполз с ее плеч, худеньких, острых. Женька скользнул взглядом к тонкой талии, перехваченной широким солдатским ремнем.
«И в обхват-то два вершка, - ухмыльнулся он, - а поди ж, и кайлом бьет, и лопатой махает будто большая. Откуда в пигалице силенка? А девка, видно, хороша…»
Словно почувствовав его взгляд, Лариса обернулась:
- Чего уставился?
- Мечтаю…
- Поломают тебе мужики ноги, Женя.
- Работы нет, вот на всякие там мечты и тянет.
Антип, орудовавший у костра, справился наконец с капризничающим огнем. Пламя подобралось и стало гореть жарко и высоко.
Дотянувшись до широкого солдатского ремня, едва не вдвое обтянувшего фигурку Ларисы, Женька игриво подсунул под него палец и расхохотался:
- Нет, атаманша, старшины на тебя! Он бы подтянул тебя, как положено.
Не оборачиваясь, Лариса хлестанула его сильно и звонко по руке.