- Человек довольствует вожделения свои на обоих краях земного круга. Я не могу позволить обеспечить вас всем необходимым вплоть до лаборантов, а другим показать кукиш…
- Тот же Козьма Прутков изволил заметить - вряд ли польза действия обусловливается совокупностью обстоятельств.
- Он же сказал - спокойствие многих было бы надежнее, если бы дозволено было относить все неприятности на казенный счет.
Не сдержался инспектор, прокашлялся.
- Ах да, товарищ старший лейтенант милиции, и вы здесь. Совсем вроде забыла. Но раз уж начался разговор при вас, то пусть он и продолжается. Я прошу лишь того, что вы сами бы дали другому человеку, который сделал бы то же, что и я, но был бы вашим человеком, работником вашей экспедиции, Иван Павлович. Согласитесь…
- Может быть… Может быть. Ваше, как вы говорите, открытие и так вам лично не принадлежало бы. Много людей вложило в него свой труд. Я говорю прописные истины. Что ж, и их надо повторять, пока они не станут стереотипом мышления. Открытие не ваше. Сделано оно на деньги государства, а не на ваш страх и риск. А вы стараетесь использовать тот факт, что оно завершено лично вами, и превратить открытие в предмет для добывания «золотого пота» лично для себя.
- Я прошу необходимое для научной работы. Для завершения методики поисков по новому способу, - упрямо продолжала Лариса. - Она нужна не лично для меня.
- Хорошо. Будем говорить напрямки. Для меня вы человек, предавший своих товарищей.
- Ради вашей экспедиции.
- Я ее не имею. Не хочу и не буду иметь. Понятно! А ваше поведение закон не в силах покарать, а мораль - оправдать.
- Я не прошу ни оправдания, ни защиты. Не возражайте, и все.
- Не возражать, и всего?
- И всего.
- Не могу. Совесть не позволяет.
- Посочувствуйте!
- И не обязан, и не хочу!
- Вы жестоки.
- А вы? Вы не были жестоки, когда предавали товарищей?
- Ради вас.
- Только ради себя. Не наобещай вам Бондарь золотых гор, вы вряд ли пошли бы на предательство.
- Но теперь-то я ваша! И я не хочу слышать таких слов. Если бы я знала… Эх, люди…
- Надо быть человеком!
Сбив на затылок берет, Лариса уткнулась в рукав куртки и глухо рыдала:
- Не могу… Не могу я так больше… Все меня презирают. Зачем же уговаривали? Зачем? Заманили. Обманули. А теперь иди на все четыре стороны. Хоть в реку головой…
- У вас есть выход.
- Какой выход? Смеетесь? Выход - на реку, на порог. Да?
- Вернитесь к товарищам. К тем, с кем вы начинали. И не бойтесь делить славу. Это единственная вещь, которая увеличивается при делении.
- Иван Павлович, неужто вы серьезно сейчас сказали? А? - Лариса подалась вперед, ткнула себя пальцем в грудь. - Это я, паршивая собака, - и к ним? К ним! Думаете, они добрее вас? Такие же…
Сорвав с головы берет, она кинулась к двери и, ухватившись за ручку, вдруг обернулась:
- Значит, мне платить за все перебитые горшки?
Иван Павлович поднялся.
У двери замерла Лариса.
Инспектор видел, как нервно мяла она зажатый в руке берет.
Звонко защелкал по настольному стеклу карандаш, брошенный Иваном Павловичем:
- На половине мы не сойдемся!
- Крепко она вам насолила, - проговорил Шухов в задумчивости, когда Пичугина выскочила из кабинета.
- Себе она насолила, Семен Васильевич, прежде всего себе, - твердо сказал парторг. - Думаете, я ее терпеть не могу?
- Да, уж конечно, не любите.
- Ценю этого человечка. Личность, несмотря ни на что.
Шухов даже крякнул от неожиданности:
- Неужто?
- Смелый, настойчивый и работящий человечек, - крутя карандаш на стекле, покрывавшем стол, сказал Иван Павлович. - Я ведь с ней за нее самое дерусь. Сочувствовать ей действительно не сочувствую.
Выйдя из-за стола, парторг пересел на диван рядом с Шуховым, заложил ногу за ногу и, обхватив колено руками, заговорил негромко, доверительно:
- Может, в будущем люди и сделаются такими, как современная архитектура: прямолинейными, с пересечениями под углом в девяносто градусов, из стали, стекла и бетона. Только ведь сейчас-то они не такие. Не с такими мы строим наше прекрасное будущее. А возможно, и никогда люди не станут такими, о каких мы мечтаем. Останутся такими или почти такими же.
- Как Пичугина?
- Не так уж она и плоха. Совершить ошибку, крупную оплошность в жизни, потерять доверие товарищей не так уж трудно. А вот признать свою неправоту, найти в себе силы, и волю повиниться ой как тяжело. Для многих невозможно. И тогда вся жизнь их идет наперекосяк, одни сходят с рельсов, другие с круга, винят всех и вся, весь мир, лишь не себя.
- Сдается мне, Иван Павлович, что Пичугина-то так не думает. Знает кошка, чье мясо съела, - заметил Шухов.
- Вот это-то здоровое и правильное понимание обстановки, обстоятельств, которые создала она сама, и оставляет у меня в сердце место для надежды: она может стать человеком. Ведь что получилось, как все произошло?
Пичугина - хороший минералог. А в Ленинградском институте, где она работала, специалисты по минералогии экстракласса. Тема, которой занималась Лариса, пересекалась с нашей. И после первого года «поля» Пичугина, сама ли, нет ли, теперь уж не разберешь, натолкнулась на интересную мысль - провести тщательный сравнительный анализ ряда известных в мире месторождений подобных руд и тех шлихов, что они привезли отсюда. Лариса загорелась этой идеей. Ей помогали и делом и советом. Но ведь любой совет оценивается или приобретает ценность не в тот момент, когда его дают, а тогда, когда он принес успех. Лариса получила очень много очень полезных, очень умных и очень разнообразных советов. Она сумела воспользоваться самыми важными, отобрать лучшие, построить четкую логическую цепь, и успех упал ей в руки, как спелое яблоко. Однако не без труда, и огромного. То, что мы ей помогали, чем могли, - дело обыкновенное.