154911.fb2 К НЕВЕДОМЫМ БЕРЕГАМ. - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 47

К НЕВЕДОМЫМ БЕРЕГАМ. - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 47

21. ПАЖ ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА НА САХАЛИНЕ

Всецело охваченный мыслью отстоять для России При­амурье, Уссурийский край вплоть до границ Кореи и остров Сахалин, Невельской проникал в происходящие политиче­ские и дипломатические маневры только чутьем, только силой своей всеобъемлющей любви к России и ее интересам. Сле­дить за всеми изменениями и колебаниями общей неустой­чивой политики и руководствоваться ими нельзя было: он узнавал случайные обрывки сведений из уст случайных лю­дей, да еще с опозданием на год и больше, в то время как вопросы требовали немедленного решения на месте.

Самодержавный Петербург требовал беспрекословного подчинения своим запоздалым распоряжениям, держал свое служилое сословие на положении младенца спеленатым и учил его ходить «за ручку», а у младенца пробивался уже лихой ус. Доведенная до абсурда централизация распоряже­ний на самом деле являлась только призраком ее и создава­ла обширное поле для произвола, снимая ответственность с далеких и недосягаемых уполномоченных. Приходившие на места распоряжения походили на прокисшие блюда: без опа­сения отравиться есть их нельзя было.

Оторванный от мира и слишком прямолинейный, Невельской не видел, как опытные служаки подносили Петербургу собственные мысли и действия, давно и самостоятельно приведенные в исполнение, – под видом предвосхищенного Пе­тербургом – и успешно упражнялись в канцелярских отписках. Невельской не подозревал, как тяжело достается и генерал-губернатору каждый шаг. Он не знал, в каких хит­роумно сплетенных тенетах путается Муравьев с первого дня своего возвышения. Глухая и упорная война длилась уже пять лег, и враги, казалось, были сильны, как в первый год. Удачно пробитые то тут, то там бреши в нессельродовской стене тотчас забрасывались новыми камнями и закреплялись цементом круговой поруки его приятелей. Глухая стена не­погрешимости петербургских приказов стояла по-прежнему стойко.

Три года назад Нессельроде провалил проект Муравьева о необходимости крейсерства в Охотском море военных судов.

Сотни китоловов всех наций, а под видом их и шпионы, распоряжались здесь, как у себя дома. Был даже случай, когда такой корабль под флагом Соединенных Штатов нагло вошел в Петропавловскую гавань. Однако достаточно было появиться портовой комиссии для проверки груза, как кораб­лем были предъявлены английские документы: пассажир Страстен оказался капитаном корабля, а шкипер Геджес – самозванцем. Исчез и флаг Соединенных Штатов, под кото­рым пожаловал корабль, и заменен английским – пример поучительный. И что же, вместо необходимой эскадры крей­серов, по настоянию канцлера Нессельроде, послан был Му­равьеву один корвет «Оливуца».

Англичане захватили торговлю всего Южного Китая, – ясно было, что они стремятся проникнуть на север Китая через не закрепленный еще за Россией Сахалин. Однако из Петербурга было предписано снять военный пост в Татар­ском проливе и запрещено отправить вниз по Амуру две роты солдат.

Невельской был оскорблен постоянным недоверием Пе­тербурга, но еще более таким же недоверием был оскорблен Муравьев. Собравшись с силами, чтобы нанести решитель­ный удар по гибельному для России самовластию канцлера и его азиатскому департаменту, Муравьев поставил на карту собственную карьеру.

– Лучше уйти, может быть, другому поверят! – говорил он близким людям, отправляясь в Петербург.

Он приехал в конце марта, а уже 11 апреля добился по­веления занять остров Сахалин. Однако тотчас и тут руку приложил канцлер Нессельроде. Он предложил поправку: отдать Сахалин для заселения и заведования им Российско-Американской компании – и таким образом осложнил ее взаимоотношения с экспедицией Невельского.

И вдруг следующее совещание состоялось у императора с участием наследника, великого князя Константина, гене­рал-адмирала и военного министра Чернышева... Нессельроде приглашен не был, чем ясно было выражено неудовольст­вие царя.

Блестящий по форме и убедительный по существу доклад Муравьева о решительных действиях на Амуре произвел впе­чатление. Слова Муравьева о границах с Китаем подтверждались теперь уже не только изысканиями экспедиции Невельского, но и самостоятельными исследованиями экспеди­ции полковника Ахте.

Явное волнение охватило участников, когда Муравьев потребовал все материалы об отношениях с соседями обяза­тельно пропускать через генерал-губернатора Восточной Си­бири, ответственного за состояние своих границ... Это уже было явное покушение на суверенитет царства Нессельроде.

Царь поднялся, направился к развешанным картам Сиби­ри и Амура и знаком пригласил Муравьева следовать за собой.

– Итак, это наше! – очертил он указательным пальцем Приамурье и, положив правую руку на плечо маленького Муравьева, левой указал на Амур, а затем на Кронштадт. – Но ведь я должен посылать защищать это отсюда?

– Кажется, нет надобности, ваше величество, так изда­лека, – ответил Муравьев, – можно подкрепить и ближе, – и, в свою очередь, указал на Забайкалье.

– Муравьев, ты, право, когда-нибудь сойдешь с ума от Амура, – сказал царь одобрительно.

– Государь! Сами обстоятельства указывают на этот путь!

– Ну так пусть же обстоятельства к этому сами и при­ведут: подождем, – и хлопнул Муравьева по плечу.

Казалось, дело разрешилось блистательно и можно было продолжать закрепляться в Кизи, Де-Кастри, на Сахалине: экспедиция стала особой самостоятельной государственной единицей, а начальник ее получал права губернатора.

Убаюканный счастливым окончанием дела, окрыленный пожалованием высокого ордена и вполне успокоенный, Му­равьев уехал за границу лечиться. Предательский удар, в котором менее всего принимались во внимание интересы Рос­сии, нанесен был тотчас же после его отъезда...

Ничего не зная обо всех этих событиях, Невельской про­должал выполнять намеченный им план. Успешно двигалось определение естественной границы с Китаем, обследование южной части Татарского пролива, закрепление намеченных в разных местах пунктов и строительство помещений для команд, но безнадежно плохо шли исследования амурского лимана. Стало совершенно ясно, что одолеть это дело воз­можно только, имея людей, пароходы и много транспортных судов. Попытки что-нибудь сделать своими средствами бесплодно растрачивали силы и энергию. Приходилось подумать и о близкой встрече американской эскадры... Хорошо бы ее встретить в проливе, где-нибудь еще южнее Де-Кастри, или на Сахалине – в заливе Анива.

Бошняк на гиляцкой лодке пошел от Де-Кастри на юг, добрался до громадной, с разветвлениями бухты Хаджи и назвал ее заливом императора Николая I, а разветвления – именами великих князей и княжон. Он собирался было про­никнуть еще дальше на юг, но вовремя спохватился: вышли все продовольственные запасы. Пришлось вернуться.

Петербургские апрельские новости об успехах Муравьева на этот раз докатились до Петровского необычайно быстро. В начале июля транспорт «Байкал» доставил из Аяна немного людей и еще меньше продовольствия, но зато большую почту.

– Ура! – кричал Невельской, прочитывая ее и делясь вслух впечатлениями. – Разрешено занимать давно занятые и Кизи и Де-Кастри, а дальше на юг не сметь, ни-ни! Разре­шено занимать Сахалин! Давно пора, я во сне вижу Аниву... Еще новое лицо... Майор Буссе... гвардеец... По-видимому, из разряда «чего изволите», пишет, что сидит в Аяне и ждет у моря оказии в Камчатку, откуда имеет поручение доста­вить десант для Сахалина... Имеет, каналья, у себя под но­сом «Иртыш», но, видишь ли, не хочет нарушить инструк­цию – доставить его непременно на компанейском судне... Дурак!

Ну-с, Екатерина Ивановна! Итак, план: идем на «Бай­кале» к Сахалину осмотреть для начала южную часть острова, по пути займем военным постом Императорскую га­вань, откуда и распространимся до корейской границы... Поставим пост на западном берегу Сахалина и, таким обра­зом, займем пролив с обеих сторон, подкрепим Де-Кастри и Кизи... Там подготовим и оставим для прочтения горькую «писку»: «Пожалуйте вон!» – соглядатаям всех наций – пусть чувствуют... Довольно!

– Ты неисправим, Геня, – мягко заметила Екатерина Ивановна, – только что чудом избавился от грозившей опа­сности за Де-Кастри, еще не миновала опасность от ваших ла­заний по Хинганскому хребту, а ты принимаешься за Хаджи, тут же, при самом получении высочайшего запрещения. Пожалел бы хоть Катюшу, повременил бы немного, – и она поднесла бывшую у нее на руках Катюшу.

Катюша потянулась к отцу и, гладя его по шершавой, небритой щеке, вскидывала на него большие, красивые и гру­стные глаза. Глаза материнские, но какие-то нездешние, потусторонние, тоскующие. Бледные щечки еще больше подчер­кивали их величину и глубину.

Невельской вздрогнул, поднялся и, передавая девочку ма­тери, сказал:

– Все еще худеет? – и тяжело вздохнул. – Буренка совсем перестала давать молоко. Когда-то еще доставят другую!

Надо было, однако, торопиться; надо показать любезным американским гостям, что все побережье уже в руках одно­го бдительного хозяина, – и тут же решил после плавания оставить «Байкал» для постоянного крейсирования.

Долго стояла на берегу Екатерина Ивановна с малюткой и Орловой, смотря вслед удаляющемуся «Байкалу», с кото­рым было связано столько воспоминаний. Ветер неистово теребил полы легких пальто и вздымал пузырями широкие юбки. Стояли, не замечая, что корабль давно скрылся и перед ними пенится только пустынный залив и открытые ворота бухты...

– Вернутся ли?

– Пойдем, Катюшу сильно обдувает сырым ветром, – сказал запыхавшийся от ходьбы по песку доктор Орлов. Он был оставлен начальником Петровского. Не спрашивая, он взял себе на руки безмолвную, задумчивую девочку и заша­гал домой.

Пытливо вглядываясь в угрюмые восточные берега Са­халина, Невельской обошел его с севера во всю длину, обо­гнул Лаперузовым проливом залив Анива, вошел в Татарский пролив и, поднявшись до сахалинской реки Нусиной, выса­дил на гиляцкой лодке шесть человек команды. Здесь был намечен пост Ильинский. В Де-Кастри, во внутренней гавани, появился пост Константиновский, а немного севернее, на бе­регу, – Александровский. На мысе, при выходе из озера Кизи, основан пост Мариинский. Так неожиданно Татарский пролив украсился русскими флагами.

После этого Геннадий Иванович оставил «Байкал» и на старой гиляцкой душегубке стал пробираться к Амуру. «Бай­калу» отдано было распоряжение идти к Ильинскому посту, высадить там еще восемь человек под командою Орлова и помочь им строиться, а потом до сентября крейсировать в Татарском проливе.

До Петровского Невельской добрался только в конце августа и здесь застал новых членов своего многочисленного семейства: хорошо знакомого ему капитан-лейтенанта Бачманова и отца Гавриила, обоих с женами. Стало людно и еще теснее, но зато и веселее. Матушка отца Гавриила, жизнера­достная хохотушка, креолка из островных, с первого же дня принялась изучать под руководством Невельской и Бачмановой французский язык, и раскатистый смех способной уче­ницы, не смущавшейся неудачи первых шагов, то и дело раздавался в маленькой квартирке Невельских. Приступили к постройке дома для жилья и церковки.

Среди этой возни, в которой принимал деятельное уча­стие, а иногда являлся даже и зачинщиком Невельской, ни­кто и не заметил, как вошедший матрос тихонько сообщил командиру, что в бухту вошел корабль. Невельской отошел в сторону, поманил к себе матушку и вышел с нею по на­правлению к якорной стоянке кораблей. К берегу причалила шлюпка, из нее вышел высокий статный офицер в полной парадной форме Семеновского полка, с густыми эполетами штаб-офицера. Увидев, что эта блестящая фигура направ­ляется к ним, матушка вскрикнула, освободила свою руку и изо всех сил побежала обратно к дому. Там она забилась в свободную комнату и притаилась.

Майор гвардии Буссе приветствовал Невельского. Он был разочарован: в этом маленьком сухощавом замухрышке, на котором потрепанный морской длинный сюртук, с давно потемневшими эполетами и почти черными пуговицами, трудно было признать могущественного «джангина», царившего над десятком туземных племен и заставлявшего их повиноваться одним своим именем.

Взглянув сощуренными глазами на петербургского щего­ля, рапортовавшего о прибытии с десантом, Невельской до­садливо отмахнулся и сказал:

– Поговорим потом, дома, – и повернул обратно.

За ним побежали сидевшие до сих пор на песке Петров­ской кошки гиляки.

– Тунгусы? – поморщился на их шкуры Буссе.

– Местные гиляки.

– Как, однако, они у вас бесцеремонны!

– Вы для них диво-дивное, как же им не гнаться за вами! – насмешливо сказал, блеснув глазами, Невельской.

Действительно, на фоне этой почти пустынной кошки и ее нескольких жалких бревенчатых домишек фигура «паркетного петербургского шаркуна» казалась странной даже и не для гиляков.

Компания продолжала шумно развлекаться, из дома раз­носился рыкающий по-львиному бас отца Гавриила, рокот ги­тары и звонкий женский смех.

«Что это у них за матросское веселье?» – брезгливо по­жал плечами Буссе, входя в распахнутую Невельским дверь.

Навстречу с приветливой улыбкой шла Екатерина Ива­новна, протягивая гостю руку. По комнате, заставленной не­крашеными разнокалиберными стульями и табуретами, распространился аромат дорогих духов и помады.

«Хороша!» – оценил про себя хозяйку Буссе, давая та­кую же оценку и другой даме, Бачмановой.

Оставив Буссе с дамами, Невельской отправился на ко­рабль, тем самым предупредив явку к нему капитана Фуругельма, повидался с приехавшим в состав экспедиции дельным и мрачным лейтенантом Рудановским, осмотрел команду и получил подробную справку о пришедшем на корабле грузе.

Вернулся он поздно ночью, когда все, кроме Екатерины Ивановны, занимавшей гостя, уже спали. Прошел к себе в ка­бинет, попросил подать туда чай и пригласил Буссе.

– Ну-с, Николай Васильевич, а теперь поговорим.

– Десант, который я доставил, состоит...

– Я все это, знаю. Меня интересует другое: что мы с ва­ми будем делать дальше? – Он насмешливо посмотрел на вылощенного гвардейца.

– Мои инструкции, – доложил Буссе, – таковы: свести на берег десант, сдать его вам, разгрузить корабль и поспе­шить в Петропавловск.

– А как поступать дальше нам?

Буссе смутился:

– Вы просите совета?

– Нет, просто обоснованного мнения, а не инструкций.

– Дальше погрузите десант и запасы на зиму на другой корабль уже вы – сюда придет корабль «Константин» или «Иртыш» – и под начальством привезенного мной лейтенан­та Рудановского займете пост на западном берегу Сахалина, Занимать Аниву запрещено.

– А вы – Геннадий Иванович глубоко затянулся по­следней затяжкой и окружил себя синевато-серыми облака­ми трубочного табака.

– Я, по предписанию, возвращаюсь немедленно по раз­грузке «Николая» в Аян, затем в Иркутск, и дальше – на спешную ревизию казачьего полка – в Якутск...

– Не выходит, Николай Васильевич, – выбивая трубку, спокойно сказал Геннадий Иванович. – Команду разгружать здесь некуда и незачем: через два месяца опять придется нагружаться, а тогда уж мешать будут сильные ветры. Да и устраиваться на новом месте не время. Те же бури. Тогда до зимы люди не обживутся и с непривычки начнут хворать... Я думаю иначе.

Буссе слушал и не верил ушам.

– Я думаю так, – продолжал Геннадий Иванович, – по­слезавтра снимаемся с якоря и плывем с вами в Аян. Там я вытяну от Кашеварова все его продовольствие, доставлен­ное вами довольно для Сахалина, но не довольно для всех постов экспедиции... Вы вот, такой рьяный исполнитель инст­рукций, привезли около ста человек команды, а второго офи­цера и доктора не догадались!

Буссе часто заморгал и подумал: «Наверное, Рудановский наябедничал». Замечание пришлось не в бровь, а в глаз, так как Буссе сам отказался от доктора – ради экономии.

– Ну, так вот, из Аяна прямо с вами и пойдем занимать Аниву! – И, видя, что Буссе растерялся, добавил: – У вас для десанта только один офицер – лейтенант Рудановский, а по уставу полагается не менее двух. У меня лишнего офи­цера нет.

– У меня, – возразил Буссе, – предписание генерал-гу­бернатора, я не могу...

– Начальник здесь я. Я и ответствен за свои действия. – Невельской встал, прошелся по комнате, взглянул на часы, потом на смущенного Буссе и со словами: – Как поздно! Я вас задержал, прошу прощения, – протянул руку.

«Пусть очухается, завтра договорим», – подумал он и вслух сказал:

– Я провожу вас до шлюпки.

Качаясь на мягкой волне бухты, Буссе кипел негодовани­ем. Его возмущало все: и то, что пришлось проститься с весе­лой зимой в Иркутске, где он рассчитывал красоваться перед дамами, ухаживать за миловидной генерал-губернаторшей, французить, дирижировать танцами, и вдруг... Сахалин... ай­ны... черт знает что!.. И как он противен, этот Невельской: опустился, неряшлив, запанибрата со всей своей опростив­шейся до глубокого мещанства бандой, чуть не матросней, брр... «Муравьев надул», – решил он и пожалел, что попался и соблазнился карьерой. «Вы понимаете, Николай Василье­вич, – вспомнил он слова Муравьева, – что через год вы – полковник, а через два – генерал и начальник области в два раза больше Франции». Вот тебе и Франция!

– Вы поздно вернулись и плохо спали? – спросил утром капитан «Николая» Фуругельм, каюта которого была рядом. – Я слышал, как вы ворочались с боку на бок и вздыхали.

– Завтра снимаемся, – не отвечая на вопрос, сказал Буссе, на всякий случай не сообщая о своей сахалинской командировке: авось «пронесет».

Но, увы, не пронесло...

Вечером 20 сентября при легком ветерке «Николай» уже подходил к Тамари-Анива. Из поселения не доносилось ника­ких звуков, но бегавшие по берегу и на возвышениях огни выдавали происшедший переполох. Часа через два беготня пре­кратилась. Спят или что-нибудь замышляют? Зарядили на всякий случай пушки картечью, поставили усиленный караул.

Яркое утро представило селение Тамари как только могло лучше: глубокий темно-синий залив отражал рассыпанные в беспорядке по возвышенному берегу веселые домики и ка­кие-то неприглядные длинные сараи. На высоком восточном мысу, окруженный небольшими строениями, высился японский храм.

– Царит! – подмигнул Невельской Бошняку, случайно подхваченному им по пути, и указал рукой на храм.

Шлюпка причалила к берегу.

– Батарейка? – спросил понимающе Бошняк.

Невельской утвердительно кивнул.

– Я думаю, не лучше ли та сторона? – вмешался Буссе.

– Ну что ж, осмотрите, прогуляйтесь, – предложил Не­вельской, усаживаясь на борт вытянутой на берег шлюпки и уминая в трубке табак.

Обратно Буссе вернулся скоро: там оказалось меж­дугорье.

– Не нравится мне что-то эта ваша Анива, – заявил Бус­се. – Прямо в пасть японцам, и со всех сторон дикари... да и занимать запрещено.

– Запрещено-то запрещено, – сказал Невельской, – все корабли заходят именно сюда, и здесь-то наш русский флаг и наше объявление «убирайтесь подобру-поздорову» сыграет свою роль. Японцы не помешают – с нашим приходом нам же придется защищать их от айнов, и мы должны и бу­дем их охранять.

– А торгуют и рыбу ловят пусть по-прежнему, – закон­чил Бошняк.

«До чего распущенны эти моряки! – подумал Буссе, ко­сясь на Бошняка. – Следовало бы одернуть этого молоко­соса!»

– Так завтра начинаем, – решил Невельской, махнувши гребцам.

Вечером на корабле прочли приказ начальника экспеди­ции: «Завтра мы занимаем Тамари-Анива, для чего к 8 часам утра вооружить баркас фальконетом и погрузить на него од­но орудие со всеми принадлежностями. Приготовить к этому времени двадцать пять человек вооруженного десанта при лейтенанте Рудановском, который должен отправиться на бе­рег на упомянутом баркасе. К этому же времени приготовить для меня шлюпку с вооруженными гребцами, на которой я в сопровождении господ Буссе и Бошняка последую вместе с десантом, и, наконец, кораблю «Николай» подойти сколь можно ближе к берегу и зарядить на всякий слу­чай орудие, дабы под его прикрытием производилось заня­тие поста».

Когда утром шлюпка подошла к берегу, четыре японца во главе толпы айнов замахали с берега саблями, тем самым показывая, что выходить из шлюпки запрещают.

– Мы «лоча», – громко в рупор заявил Невельской, – по повелению нашего императора пришли защищать вас, японцев, и вас, айнов, от иностранных кораблей, которые вас часто обижают. С этими намерениями мы здесь посе­лимся.

Переводчик медленно переводил, и айны удовлетворенно кивали головами, а затем в знак гостеприимства и дружбы замахали над головами ивовыми метелочками. Японцы опу­стили обнаженные сабли.

С удивлением смотрел Буссе, как айны предупредительно и усердно помогали матросам высаживаться, таскали на бе­рег багаж, фальконет и пушку, помогали устанавливать флагшток

– На молитву! – скомандовал Невельской.

Все встали на колени. При пении «Спаси, господи», ски­нув шляпы, неуклюже вставали на колени и айны. Когда же Невельской и Буссе стали тянуть кверху флаг, а с корабля при матросах, картинно и дружно разбежавшихся по вах­там, грянул салют и раздалось дружное «ура!», закричали и развеселившиеся айны, подкидывая вверх метелки.

Торжественное собрание состоялось в большом сарае с бумажными окнами. Невельской повторил, что целью во­дворения русских являются защита и порядок, и изложил это, по просьбе японцев, письменно для отсылки на остров Матсмай, а затем пригласил трех японцев и двух айнов с со­бою на корабль. На берегу остался караул под командой Рудановского.

Ожидавшие расправы с японцами айны были разочарованы, стали шуметь, грозить кулаками.

– Они нас ограбят и растерзают, – шептали Невельскому японцы, кивая в сторону айнов.

– Не бойтесь, – пообещал Невельской и, обратившись к айнам, сказал:

– Мы пришли к вам с миром, а нарушителей порядка немедленно, тут же, на глазах у всех, накажем!

Это подействовало, толпа успокоилась и приняла участие в песнях и плясках матросов.

– Айны уверены, – сказал на обеде старший из япон­цев,– что вы им разрешите разграбить наши склады.

– Нет, этого не будет, – твердо заявил Невельской, – не позволим. Но и вам тоже не позволим обижать айнов.

Ночью японские склады охранялись русскими часовыми, а утром команда разместилась в уступленных японцами сухих помещениях.

Первый на Сахалине пост, Муравьевский – так назвал его Невельской – был снабжен своими и японскими товара­ми и припасами, как ни один пост на Амуре. На постройки японцы предложили купить у них несколько сот бревен. Один готовый сруб доставил на себе «Николай».

«Ну что же, – с горькой усмешкой думал о себе в треть­ем лице Буссе, – семьдесят недисциплинированных русских мужиков, триста бородатых дикарей в собачьих шкурах, два десятка японцев с верованиями и обычаями пятнадцатого ве­ка, один невоспитанный и грубый моряк в офицерской фор­ме да пьяница приказчик – вот и все общество, в котором придется вращаться пажу его величества долгие месяцы, а может быть, и годы!»

Он злобно ворошил ногами стружки и обрезки, покрики­вая на складывающую дом команду.

«Надо было бы, конечно, отдаться работе... Но какой?..» Паж его величества вскоре убедился, что делать он ничего не умеет, и стал завидовать и Рудановскому, для которого открывалось широкое поле исследования берегов, заливов, бухт, нанесения их на карту, географическое изучение стра­ны; и приказчику Самарину, который должен изучать торго­вые возможности и устроить и развить торговлю – тут и постоянное и близкое деловое общение с людьми и разнообра­зие впечатлений... Завидовал и японцам, которые проводи­ли время в хлопотах о предстоящем сезоне – искали покла­дистых рыбаков, айно, которых живо приручали и держали на положении рабов, завидовал даже айнам, которые жили у себя дома...

Оставалась необученная команда, но эта команда счи­тается морской! Неужели и ее уступить лейтенанту Руда­новскому? Что же делать тогда ему, майору Буссе? Муштро­вать ее?

Буссе занялся строительством: строились три дома, хлебопекарня, редут, две батареи. Купленных у японцев бре­вен не хватало, рубили лес. За шесть верст люди таскали на себе тяжелые бревна. Собаки помогали плохо: мало было снега. Дорога – с горы на гору. Люди выбивались из сил.

Питание было неплохим – оно состояло из большого количества солонины, ячневой крупы и мучной болтушки. Но оно было лишено свеженины, зелени, овощей, кореньев. Буссе спохватился только, когда половина команды стала еле бродить, охваченная цингой, только тогда он вспомнил об охоте. А кругом были и медведи, и олени, и козы, и тучи пернатых!

От первого салюта сахалинской батареи, что на Муравьевском посту, 29 сентября 1859 года прошло всего три меся­ца. Приходил «Иртыш» с высланным на берег нетрезвым, по мнению Буссе, офицером. Буссе были противны «эти опу­стившиеся и грубые моряки», он постарался тотчас, не давая им сойти на берег, отправить их на зимовку в Император­скую гавань...

«И без того Рудановский не признает никакого подчине­ния, а тут мог бы получить товарищескую поддержку: эта морская банда держится дружно, да и славу пустят дур­ную...»

Прибыл Орлов, пройдя зигзагом с западного на восточ­ный берег, вдоль почти всего Сахалина, и привез успокаи­вающие сведения о настроениях северных айно и неутешаю­щие – о японских происках в ближайших селениях; Буссе отправил на «Иртыше» заодно и Орлова: зачем ему этот се­деющий, обросший, как айно, какой-то поручик из штурма­нов, даже не из дворян? Ему, пажу его величества, гвар­дейцу, во всяком случае не пара.

Не веселило и окружающее общество. Приемы у япон­цев и айновских старшин – «праздник медведей», собрание старшин, с которыми японцы в сношениях, – скучно!.. Не веселили дальние бесцельные прогулки, да и опасно. С лей­тенантом Рудановским, которого он лишил права распоря­жаться людьми, лодками, права самостоятельно намечен­ных экспедиций, он вообще порвал всякие отношения, кро­ме службы, и бывал счастлив, когда Рудановский уходил в свои скитания надолго. «Двух хозяев в доме быть не должно!»

С беспокойством ожидал Буссе ранней весны: будет яр­марка в трехстах верстах к северу, в селении Нойоро, съе­дутся айно, японцы, маньчжуры и гиляки и даже дальние орочи. Придут за рыбой японские джонки... «Надо было основать пост севернее, на берегу Татарского пролива, вблизи к торговому узлу, и, таким образом, действительно показать свои миролюбивые цели, а не дразнить японцев и айно своим военным флагом над главным селением в за­ливе Тамари-Анива!» – Буссе решительно осуждал распоряжения Невельского.

А между тем благодаря штурманскому поручику Орло­ву – не из дворян, кипучему лейтенанту Бошняку и неспо­койному, неуживчивому лейтенанту Рудановскому все яс­нее и яснее выступало лицо Сахалина: богат желанным уг­лем высокого качества и легкодоступными металлами; есть даже золото, есть глубокие, хотя и небольшие, бухты, судо­ходные реки; изобилует лесами, особенно хвойными, пушным зверем; незанятые пространства годны для земледелия; несметно богат рыбой, а что важнее всего, мирное, доброе, никому не подчинявшееся население хорошо распо­ложено к русским. Толковые карты и промеры дополняли рассказы. И все это сделали «несносные и грубые» Орловы, Бошняки, Рудановские!

Для зараженного снобизмом, только что покинувшего блестящий гвардейский полк, жаждущего беспечной жизни и крупной карьеры майора Буссе несколько опасное поло­жение на Сахалине казалось тюрьмой. Он мечтал о появлении здесь эскадры графа Путятина, о которой слышал еще в Петербурге, но она не приходила. Муравьев обещал ему адъютантство при себе, но, конечно, забыл, уже давно взял себе другого.