— Ты опередил наш план и перевернул его, — на тонком загорелом лице Поля Редона тоже вспыхнула лучезарная улыбка.
— Мы подкупили всех, включая начальника Кейптаунской полиции, чтобы вызволить тебя из неволи. Но вы со своим другом "вовремя" сбежали сами.
— Как вы оказались здесь, в Южной Африке? — спросил Жан, уже заранее предвидя ответ.
— Марта получила твое письмо, — сказал Леон. — На совете наших двух семей было решено забрать тебя домой, и мы с Полем отправились в Кейптаун.
— Деньги открывают любые двери, — добавил Поль, — за неделю после прибытия мы разузнали о твоем местопребывании, а остальное было делом финансовой техники. Единственное, что нас огорчило, так это потеря саквояжа Леона. Он неосторожно оставил его в приемной главного полицмейстера, когда мы пришли к нему на аудиенцию. Когда вернулись, саквояжа на месте не оказалось. Адъютант уверял нас, что выходил всего лишь на минуту. Но в коридоре видели выходящих из приемных каких-то двух офицеров. Они, очевидно, и прихватили саквояж Леона.
— Я догадываюсь, кто были эти офицеры, — сказал Жан. — У нас тут еще один подходящий саквояж, — добавил он, — можно сверить приметы. Идемте, я познакомлю вас с моими новыми друзьями-бурами, да и с Фанфаном, насколько мне известно, Поль тоже не знаком. Они подошли к поднявшимся из травы бурам, и Сорви-голова представил им Поля и Леона. Узнав, что Пиитер Логаан тоже журналист, Поль Редон проникся к нему профессиональной симпатией. Леон Фортен увидел саквояж. Он удивился и обрадовался. Но еще более удивились молодые французы, когда Жан рассказал им, как и у кого, он добыл этот саквояж.
— Значит, Барнетт жив, — огорченно произнес Поль. — Но для чего они с Вильсоном приехали сюда? Цель, конечно, самая нечистая. Это несомненно. Но хотелось бы знать, что ими было задумано?
— А что лежит в твоем саквояже, Леон? — спросил Жан.
Леон вытащил из кармашка охотничьего костюма небольшой ключик, открыл замки саквояжа, порылся там и вытащил знакомый Жану по Клондайку прибор. — Буссоль! — воскликнул Сорви-голова. — Она самая! — подтвердил Леон Фортен. — Вы привезли ее в Африку?
— А разве ты не знаешь, что здесь полно золота?
— Вы захотели еще больше разбогатеть? — иронично спросил Жан. — Увы, золота никогда не бывает много, — пожал плечами Леон Фортен. — Захотелось испытать прибор в других условиях, — добавил он более серьезно.
— Интересно, случайно ли украли у вас этот саквояж с буссолью? — задал вопрос Жан.
— Возможно, следили от самого Парижа?! — предположил Поль Редон.
— Да еще, любопытно знать, — продолжил Сорви-голова, — как вы так скоро догнали наш поезд? На лошадях почти тысячу километров за это время не преодолеешь.
— Все просто, — объяснил Поль, — когда Леон примчался ко мне в порт и сообщил, что видел тебя отъезжающим на поезде с вокзала, мы тут же возвратились туда и, хотя с трудом, заказали себе литерный поезд. Паровоз и один вагон. Но он отправился следом только через четыре часа. И все равно, почти нагнал ваш состав. Но тут буры взорвали с двух сторон рельсы, и мы вынуждены были остановиться. Затем, на ближайшей ферме раздобыли двух лошадей и двинулись параллельно железной дороге, чтобы по мере сил помочь тебе выбраться из этой переделки. Да, кстати, — Поль обратился к Логаану, — сообщаю стратегическую информацию: в милях трех к югу нами было замечено движение большого кавалерийского соединения, которое скорым маршем скачет в нашем направлении.
— Да вот и они, легки на помине! — воскликнул Поль Редон, указывая пальцем к линии горизонта. Все взглянули в ту сторону. Степь была усеяна рядами всадников, мчавшихся явно на помощь своим.
— Нужно доложить комманданту! — воскликнул Логаан. — Все по коням! — закричал он во весь голос. Из-за кустов вылезли еще двое, ранее незамеченных буров. Один из них, с небольшими, подкрученными вверх усами, тащил пулемет "Максим", другой — совершенно огненно-рыжий — волок следом коробки с пулеметными лентами. Лошадей было как раз девять. Предусмотрительные буры захватили три лишних для пулемета и другой амуниции. На одной из лошадей ускакал Барнетт. Пришлось пулеметчику Арнольду Хаессену водружать тяжелое оружие на крупе своего коня. Рыжеволосый Серж Отогер повесил по бокам лошади коробки с патронами. Все вскочили в седла и скорой рысью двинулись в обход головы поезда, держась на недосягаемости выстрелов. Английская подмога была еще достаточно далеко, и фельдкорнет Логаан надеялся, что сумеет вовремя предупредить своих о ее приближении, чтобы его коммандо перестроилось для отражения атаки англичан. Буры торопились и мчались вперед, прижавшись к холкам своих коней. Замыкали шествие тяжелые кони пулеметчиков и четверо французов. Особенно неважно себя чувствовал Жан Грандье. Рана в груди при скачке стала болеть, но капитан Сорви-голова старался не показывать виду.
Всадники обогнули полотно железной дороги и встретились с еще одним бурским заслоном, бойцы которого охраняли взорванный участок, чтобы не допустить восстановления англичанами пути. Те, впрочем, подобных попыток и не предпринимали. Положение у них было незавидное. Орудие буров двумя точными выстрелами разворотило паровоз и задний вагон, где находилась охрана поезда. Большинство солдат охраны погибло. Многие были ранены. И ничего другого, как выбросить белый флаг, у англичан не оставалось. Так они и поступили. И когда фельдкорнет Логаан со своими людьми прискакал к месту событий, английские солдаты и офицеры, выстроившись в затылок и задрав руки вверх, медленно двигались между потными, суровыми бородачами-бурами. Оружие они выбрасывали перед выходом из вагонов. Личные вещи складывали рядом в общую кучу. Их тщательно досматривали. Обыскивали также и самих англичан. Раненым делали перевязки, убитых вытаскивали из вагонов и укладывали отдельно неподвижными окровавленными куклами. Генерала Уотса и его свиту отыскали в литерном вагоне. Арестом руководил сам коммандант Поуперс — дородный, коренастый фермер лет пятидесяти пяти с густой седой бородой. Он по-военному отдал честь выходящему из вагона генералу — худому и высокомерному. Тот не удосужился ответить и молча отдал Поуперсу свою шпагу в позолоченных ножнах. Адъютант Уотса нес в руках большой крокодиловой кожи портфель. Он передал портфель генералу, который протянул его комманданту Поуперсу.
— Вы за ним охотились?! — криво ухмыльнулся англичанин. — Вынужден его вам отдать под угрозой насилия. Поуперс, уловив тон генерала, ответил ему просто:
— Вы выполняли свое задание, я — свое. Я выполнил его лучше.
— Надеюсь, что со мной и с остальными офицерами станут поступать, как полагается нашему статусу военнопленных? — генерал Уотс выжидательно взглянул на своего врага.
— Видите ли, генерал, — улыбнулся в бороду Поуперс, — нам нужны только вы и ваш портфель. С остальными нам возиться некогда. У нас, в отличие от вас, нет лагерей для военнопленных. Мы ведем партизанскую войну с агрессором, и тащить с собой столько людей не представляется возможным. Они нам не нужны.
— Вы что их всех расстреляете? — ужаснулся генерал.
— Совсем наоборот, — еще шире улыбнулся коммандант, — мы их отпустим на все четыре стороны. Разумеется, без оружия, — добавил он, спрятав улыбку. В это время к Поуперсу спешной походкой подошел фельдкор-нет Логаан и тихо доложил о появлении английских кавалеристов. Лицо комманданта сделалось озабоченным. Решение он принял почти мгновенно. — Англичан назад в вагоны! — приказал он. — И через пять минут все должны быть в седле! Офицеров, как стадо баранов, загнали в два центральных вагона. Их оружие погрузили на подводу со снарядами, к которой прицепили пушку. Бойцы вскочили в седла, и бурский отряд, насчитывающий человек двести пятьдесят, поспешно стал уходить в степь. Сорви-голова, Фанфан, Поль и Леон скакали все вместе рядом, в окружении своих новых знакомых, неподалеку от Поуперса и его свиты. Лошадь с генералом Уотсом велась за уздцы. Руки генерала были привязаны к седлу. Он угрюмо молчал, опустив голову в пробковом шлеме. По лицу его стекали тонкие струйки пота, но стереть он их не мог. Иногда он поднимал голову и оглядывался назад. Должно быть, догадался о причине поспешного отхода бурского отряда. Когда проскакали примерно с километр, Поуперс выслал вперед и назад дозоры. Отдавая эти приказы, он только тут заметил четверку незнакомцев внутри своего коммандо. Двое среди них к тому же щеголяли в английской форме.
— Кто такие? — удивленно вздыбилась его борода. Ближе подъехал Логаан.
— Это французы, — объяснил он, — двое — путешественники, а вот эти — в форме, бежали из английского плена в Капштадте. И, кстати, один из них знаменитый капитан Сорви-голова — командир разведчиков. Может, слышали?
— Сорви-голова? — удивился Поуперс. — Но ведь его убили при отступлении через Вааль еще в прошлом году. А вдруг это какой-нибудь английский шпион, взявший его имя, чтобы проникнуть в наш штаб. Вы слишком наивны, Логаан. А ну-ка, позовите его сюда, — добавил коммандант и сделал суровое лицо. Сорви-голова сблизил свою лошадь с лошадью Поуперса и отдал ему честь.
— Вы кто? — спросил пожилой бур, пристально вглядываясь в молодого "английского офицера". Жан Грандье представился и вкратце рассказал о себе. Неизвестно, поверил ли этому рассказу коммандант Поуперс, но выражение его сурового лица не изменилось. — Вы мне рассказали правду? — спросил он, пристально взглянув в глаза Жану. Тот взгляда не отвел. — Нужны доказательства вашей правоты, — произнес Поуперс после длинной паузы.
— Меня лично знает генерал Бота, — сказал Сорви-голова.
— Генерал Бота отсюда далеко, в Трансваале. А здесь Оранжевая республика и наш командир — Христиан Девет.
— Ну, так отведите меня к нему! — воскликнул Жан. — Я докажу ему свою преданность делу свободы. Докажу в бою!
— Кажется, вам придется доказать это гораздо раньше! — в тон ему проговорил Поуперс, взглянув куда-то назад, через плечо. К нему галопом мчались двое бойцов из арьергардного дозора. Один на взмыленном коне подлетел вплотную.
— Коммандант! — задыхаясь и вытирая пот с лица, произнес он. — Англичане окружают нас полукольцом. Вон они, — боец показал ладонью в ту сторону, откуда только что скакал. Вся линия горизонта, словно саранчой, была усыпана мчавшимися во весь опор всадниками. — Их тут, наверное, батальон, а то и больше, — произнес Поуперс, поднося к глазам бинокль. — Да, это уланы, — уточнил он, а затем добавил: — и нам от них не уйти. У нас тяжелое орудие, снаряды. Придется вступать в бой. Прискакал боец из авангардного дозора. Впереди была небольшая речушка, изрядно обмелевшая за последний месяц. Поуперс решил на другом ее берегу принять оборону. Фельдкорнету Логаану он приказал вместе с его людьми скакать дальше в Моодорп, где расположились основные силы генерала Девета. — Возьмите с собой Уотса, его портфель, этих двух французских охотников и возвращайтесь скорее с подмогой. Мы здесь долго не продержимся. А вам, Сорви-голова, предоставляется возможность пострелять в ненавистных вами англичан, — добавил он, обращаясь к Жану. — Посмотрим, какой вы хваленый герой?
Поль и Леон наотрез отказались покинуть своего друга. Само собой остался и Фанфан. Логаан пожал Жану руку. — Надеюсь, мы вас встретим, — сказал он, — вам нужно продержаться часа полтора. Мы поскачем полным аллюром, и, думаю, судьба нас так быстро не разлучит. Логаан и его четверо подчиненных, подцепив лошадь с генералом Уотсом, переправившись через речку, помчались по вельду и скоро скрылись за степным перекатом. С основным отрядом остались пулеметчики Хаессен и Отогер. Буры стали спешно готовиться к обороне. Напоенные лошади были отведены в лощину и спрятаны за кустами. Там же, неподалеку на холмике, установили пулемет, учтя широкий сектор обстрела. Пушку установили по центру линии обороны, тоже в прибрежных кустах, чтобы она могла вести веерную стрельбу. Бойцы рассредоточились вдоль берега и принялись поспешно короткими лопатками рыть себе окопчики. Все делалось быстро и без суеты, что восхитило Поля и Леона и произвело впечатление даже на видавших виды Сорви-голову и Фанфана. Лопаток у них не было, и им помогли вырыть окопчики четверо молчаливых сосредоточенных бура. Они же и расположились неподалеку, и Жан понял, что коммандант ему все же не доверяет. Сам Поуперс находился возле пулемета, на самой высокой точке и рассматривал в бинокль приближающего противника. Англичане неслись, как ветер. Они даже не выпустили вперед разведку и охранение. Да какое может быть охранение при бешенной скачке за убегающим врагом. Численное превосходство и самонадеянность и здесь сыграли с уланами злую шутку. Когда их первый отряд на взмыленных лошадях приблизился к речке, его солдаты слишком поздно заметили успевших достаточно хорошо замаскироваться буров. Пушка ударила картечью по задним рядам уланского эскадрона, а пулемет длинной очередью накрыл сбившихся на берегу для переправы всадников. Тут же открыли огонь стрелки. Ржание коней, крики, стоны, падение в воду тел людей и животных огласило просторы вельда звуками смерти. Красновато-желтая речная вода в мгновение ока стала бордовой и пенной от крови. Передовой эскадрон был уничтожен полностью буквально за две-три минуты. Оставшиеся в живых кони понеслись навстречу другим уланским эскадронам, навеяв на них паническое настроение. Пушка буров вторым картечным выстрелом разметала еще несколько рядов противника. Пулемет бил теперь уже короткими очередями. А бойцы стреляли, выбирая себе жертву. Сорви-голова за этот короткий промежуток времени опустошил уже два раза магазин трофейного ли-метфорда. И ни один его выстрел не пропал даром. Это было похоже на тир, где мишенью служили мечущиеся в панике люди и кони. Но Жан понимал, что это только временный успех буров. Их внезапный огонь из засады. Противник вот-вот придет в себя. А в мужестве англичанам отказать было нельзя. Так, собственно, и получилось. Потеряв в первые минуты около двухсот человек и несколько десятков лошадей, уланы не стали атаковать бурские позиции в лоб, а, отъехав на безопасное расстояние, спешились. Несколько офицеров собрались в кучку для совещания, и хоть до них было довольно далеко, Сорви-голова решил попробовать. Буры к этому моменту стрельбу прекратили, и два выстрела, раздавшихся с промежутком в несколько секунд, прозвучали резко в затихшем было степном воздухе. Поуперсу в бинокль было хорошо видно, как два уланских офицера упали, а остальные разбежались в разные стороны, укрывшись за лошадьми.
— Кто стрелял? — громко спросил коммандант.
Жан Грандье промолчал, зато за него ответил Фанфан. — Капитан Сорви-голова — очень меткий стрелок! — воскликнул юный парижанин.
— Я в этом убедился, — удовлетворенно хмыкнул Поуперс. У англичан между тем началась перегруппировка сил. Их осталось человек восемьсот — четырехкратное превосходство перед бурским отрядом. Большая их часть, с винтовками на изготовку, стала короткими перебежками возвращаться к берегу реки. Остальные, вновь оседлав коней, разделились на два отряда и поскакали в разные стороны вдоль реки, решив, наверное, переправиться через нее вне досягаемости бурского огня. Этот маневр понял и коммандант Поуперс. Он приказал полутора сотням буров на конях задержать английскую переправу с той и с другой стороны.
Наступавшие в пешем строю кавалеристы выглядели довольно забавно. Двигаться им мешали сабли и шпоры, которые они не догадались отцепить, предпринимая эту рискованную с тактической точки зрения атаку. Их противник находился на правом, более высоком берегу. К тому же, закопавшийся в землю. Английские уланы двигались по открытому степному простору и, хоть через каждые десять шагов плюхались в высокую траву вельда, все равно служили отличной мишенью для метких буров. И еще следует не забывать о пушке и пулемете. Хотя и у англичан пулеметов оказалось три и, когда их притащили на линию огня, они стали поливать свинцом бурские позиции, стараясь в первую очередь вывести из стоя артиллеристов. И через некоторое время им это удалось. Пушка, выпустившая по англичанам еще три заряда картечи, внезапно смолкла: оба артиллериста были убиты. Это осложнило положение буров. Английские пулеметчики открыли по ним бешенную стрельбу. Пули свистели над головами, вздымали фонтаны сухой красноватой земли. Свинцовый ливень обрушился на правый берег реки. Буры вжались в свои окопчики и только изредка успевали выстреливать в сторону наступающего противника. Правда, надо признаться, довольно метко. Но и у них тоже появились потери. Уже человек десять было убито и ранено. Сорви-голова стрелял из своего укрытия по уланам и еще ни разу не промахнулся. Рядом "в белый свет, как в копеечку" палил Фанфан. Леон и Поль, не привыкшие к таким передрягам, боялись высунуть головы над бруствером. Особенно неприятно себя чувствовал Поль Редон. Это был для него, впрочем, как и для Леона Фортена, первый бой. Под обстрелом они не были ни разу, хотя в бытность свою в Клондайке, смерть гуляла рядом с ними в двух шагах. Но, когда вас преследует шайка бандитов — это одно, а когда ты попал под смертельный, свинцовый град — это уже совсем другие ощущения. И, надо сознаться, далеко не приятные. Поля стало трясти. Он вжался в свой окопчик, ощущая всем телом летящие поблизости пули. Умирать он не хотел, а шансов здесь, сейчас погибнуть у него было более чем достаточно. Не лучше себя чувствовал и Леон, но он собрал все свое мужество и подавил в себе страх. Уланы приближались уже к самому берегу, и если не заставить замолчать их пулеметы, они смогут переправиться и тогда буров ожидает рукопашная схватка. Сорви-голова приподнял голову над бруствером. Над виском свистнула пуля, рядом в землю шмякнулась другая. Один английский пулеметчик засел за кустом, в метрах двухстах, стрелял поверх голов своих наступающих товарищей. Другие два постепенно продвигались вместе с атакующими, меняя позиции. Первый был не опасен, он создавал веерный эффект, когда два других тащили свои пулеметы поближе. Этим и решил воспользоваться Сорви-голова. Как только тыловой пулеметчик выпустил длинную очередь по позициям буров, Жан уловил продвижение его коллеги и метким выстрелом свалил его. Третий из трав открыл бешенную стрельбу, стараясь подавить бурскую пулеметную точку, которая наносила большой урон пешим уланам. Но пулемет буров замолчал сам по себе: заклинило механизм подачи ленты. Положение обороняющихся стало критическим. Они тоже несли все более ощутимые потери. Коммандант Поуперс был ранен в руку и он, кое-как перевязав рану, палил из револьвера в уже забравшихся по колено в реку англичан. Справа и слева, дальше вдоль берега реки, почти одновременно вспыхнула яростная перестрелка. Это в бой с маленькими отрядами буров вступили фланговые силы улан. И тыловой пулеметчик за это время сумел подтащить свое оружие совсем близко к берегу. И тут его настигла меткая пуля капитана Сорви-голова. Буры взбодрились. И как только у англичан оказался один пулемет, винтовки буров заговорили с новой силой. Вся поверхность реки была уже усеяна трупами. Кое-кто пошел на дно, другие приблизились к берегу. Раненые захлебывались в кровавой воде. Но четыре сотни живых улан уже были на середине реки. Вода им доходила до пояса, и они под прикрытием огня своего последнего пулемета шли на приступ обороны горстки храбрецов, которая таяла прямо на глазах.
— Эх, сейчас бы пушкой, да прямой наводкой! — в сердцах воскликнул Фанфан, очередной раз ловко промахнувшись. — А кто может стрелять из орудия? — громко спросил Сорвиголова, выстрелив в уланского сержанта. Тот, взмахнув руками, скрылся под водой.
— Я могу! — раздался рядом голос Леона Фонтена. И он решительно, по-пластунски пополз к орудию.
— Я с тобой! — вдруг заявил Поль Редон и, превозмогая страх, двинулся вслед за своим товарищем. Они один за другим подползли к орудию, отодвинули в сторону мертвых артиллеристов. Леон навел орудийный прицел в гущу англичан. Поль трясущимися руками подал ему снаряд. Грохнув выстрел. Картечные шарики разорвали речную поверхность на десятки водяных осколков, фонтаны песка и ила, уложив наповал с дюжину улан. Пулеметчик тут же открыл огонь по орудию. Оба пушкаря упали под прикрытие лафета. Но этого переноса стрельбы для Жана Грандье было вполне достаточно. Его точный выстрел поразил английского пулеметчика прямо в лоб. На берегу еще остались несколько десятков улан, которые огнем из винтовок тоже поддерживали наступление, но когда замолчал последний пулемет, бурам стало гораздо легче. Правда, кое-кто из англичан пытался овладеть одним из пулеметов. Но тут точны были буры. Ясно, что пулеметы не должны были вновь заговорить. Дело приближалось к развязке. Но вот какой? Англичане полезли на берег; кто-то, стреляя из карабинов, кто-то, вытягивая из ножен сабли. Их расстреливали в упор. Они катились под ноги другим, упорно лезущим вперед с криками ярости и злобы. Это было какое-то безумие. Недаром говорят, что вид крови в сражении, массовые убийства и зверства на войне заставляют солдат терять человеческий облик. Воин превращается в безжалостного монстра, жаждущего убийств и, как маньяк ищущего новых жертв, где бы они не находились. Отсюда и расстрелы мирных жителей, насилие, пытки, казни. Война — это проявление самых низменных качеств в человеке. Но война за свободу — священна. Буры встретили последний, отчаянный штурм с мужеством, присущим их народу. Они отбивались стойко и храбро. Почти все офицеры, командующие английской атакой, были убиты и ранены. Сейчас наступление, судя по всему, возглавлял молодой безусый лейтенант. Он первым забрался на берег и с обнаженной саблей бросился на Жана в тот момент, когда тот перезаряжал свою винтовку. Острый клинок готов был обрушиться на голову молодого француза, когда вдруг замер на взлете. Лейтенант увидел форму своего противника:
— Вы англичанин? — удивленно воскликнул он. Сорви-голова не стал отвечать. Перед ним был враг. Винтовка не заряжена, штыка нет, и он ткнул улана стволом в пах. Тот заорал от боли, выронил саблю и, зажавшись, упал рядом с окопчиком. Глаза у него выпучились и покраснели. Он надолго оказался небоеспособным. И в это время за спинами защитников вдруг послышался многочисленный лошадиный топот и многоголосное "хурра!" разнеслось по степи. Грянул мощный залп. Наступающие англичане стали опрокидываться в воду, а те, кто не успел дойти до середины реки, поспешно повернули назад и тоже падали под меткими выстрелами, вовремя прибывшей подмоги буров. Их прискакало человек триста, и они спешились, открыли по врагу шквальный огонь. Английский батальон был почти полностью истреблен. Фланговые отряды тоже разбиты. Человек сто оставшихся сломя голову помчались к своим лошадям под свист и улюлюканье буров. Они преследовать их не стали, а занялись ранеными и убитыми. У англичан раненых было человек двадцать, у буров — гораздо больше. Всем им, как могли, сделали перевязки. Англичан оставили на берегу, чтобы оставшиеся в живых забрали их с собой. Своих посадили на повозку со снарядами и пушкой. Вырыли большую братскую могилу для своих убитых (англичане занялись этим скорбным делом позже), прочли заупокойные псалмы и большой кавалькадой отправились восвояси. Сорви-голова в плен того английского лейтенанта не взял: так и оставил его приходить в себя на берегу. Он скакал по степи вместе со своими друзьями, и на душе у него было как-то неспокойно. Рядом, горделиво подбоченясь, ехал Поль. Он в душе ощущал себя героем. Леон хмурил свои белесые брови. Вся эта бойня ему была совсем не по нраву. Фанфан чувствовал себя неплохо. Он даже стал насвистывать марш Молокососов, но Сорви-голова его не поддержал, и Фанфан постепенно умолк. Их догнали фельдкорнет Логаан и коммандант Поуперс. Логаан дружески улыбнулся Жану, потом пожал ему руку.
— Я ваш должник, — сказал Жан, — если бы вы не подоспели,нам пришлось бы очень туго. Поуперс тоже протянул левую, не раненую руку.
— Теперь я убедился, что вы тот самый Сорви-голова. Вы действовали отважно.
— Надеюсь, мы еще повоюем вместе?! — ответил ему молодой француз.
Штаб главнокомандующего армией Оранжевого свободного государства коммандант-генерала Христиана Девета располагался в деревне Моодорп, стоящей неподалеку от берега реки Моодер в его верхнем течении. Трехтысячный корпус буров был рассредоточен по окрестностям. В самой деревне находилось около тысячи бойцов и личная охрана генерала: двести полицейских из Блюмфонтейна, которые в отличие от остальных буров, носили одинаковую форму и знаки различия: погоны, галуны, шевроны и нашивки. За время боевых действий эта униформа на полицейских порядком поизносилась, но они до сих пор выглядели молодцами, патрулируя широкие пустынные улицы деревни. Когда вернувшийся после боя отряд вместе с подкреплением проехав брандвахты мелкой рысью вошел в Моодорп, то на окраине их встретили около двадцати полицейских в синих мундирах. На головах их красовались бурские шляпы с кокардами. За плечами висели маузеровские винтовки, на боках — револьверы. Возглавлял патруль бородатый лейтенант небольшого роста с густыми светлыми усами, крепко сидящий в седле. Он отдал честь комманданту Поуперсу и фельдкорнету Логаану, которых знал лично. Они обменялись несколькими фразами, после чего лейтенант стянул с головы шляпу. То же проделали его подчиненные, отдавая долг памяти погибшим в бою соплеменникам. Лейтенанта звали Лео Спейч. Он и еще двое полицейских отправились с отрядом к центру деревни и через несколько минут все конники остановились и спешились возле большого двухэтажного дома. Над фасадом, увитым виноградом, под легким, прохладным, вечерним ветерком слегка трепетал флаг, переплетаясь белыми и оранжевыми полосами. Рядом с невысоким забором стояла коновязь. Десятка два лошадей фыркали и постукивали копытами по усыпанной их же "яблоками" красноватой земле. Напротив дома, на другой стороне широкой, похожей на площадь, улицы находилась небольшая церквушка, неподалеку от нее — кузня и чуть в стороне "еетхейз" — трактир, сейчас закрытый от соблазнов приказом командующего. Сам штаб Христиана Девета был окружен невысоким частоколом, кое-где поломанным. Перед большим кустом цветущих алых роз была оборудована пулеметная точка. Виднелся не зачехленный ствол "Максима", за ним двое полицейских. Второй пулемет находился по другую сторону дома. А третий торчал из чердачного окна. Несколько полицейских сидели на скамейке возле коновязи и, когда отряд подъехал ближе, они поднялись ему навстречу. Раздались приветствия, дружеские рукопожатия и объятия. Буры не стеснялись своих чувств. Из-за штаба и еще откуда-то через минуту-другую набежало множество бойцов. Большинство из них были бородаты, носили потертую гражданскую одежду. И только патронташ, винтовки да нашивки на рукавах говорили о их воинской службе отечеству, которое было захвачено врагом, но его подданные не покорились захватчикам и не дают им покоя ни днем ни ночью. Шум сотен голосов заполнил площадь возле церкви и штаба. Люди пришли встречать вернувшийся с задания изрядно поредевший отряд и их спасителей, вовремя выехавших им на помощь. Их по дороге и встретил фельдкорнет Логаан и его друзья, конвоирующие в штаб генерала Уотса. Перепоручив его доставку Эйгеру Строкеру, Логаан вернулся к берегу реки вместе с отрядом подмоги. И, как известно, вовремя. Теперь все трансваальцы стояли рядом, снова встретившись, окружив тесным кольцом четырех французов, на которых собравшиеся оранжерийские буры, поглядывали не вполне дружелюбно. Особенно на Жана Грандье и Фанфана из-за их английской формы. Многие принимали их за пленных и высказывались далеко нелицеприятно. Вспыльчивый молодой парижанин обижался и краснел, сжав кулаки. Да и самому Сорви-голове было неприятно слышать оскорбления от тех, за кого он сражался и проливал кровь. Логаан и его компания, как могли сдерживали порывы своих сподвижников, но немногие верили их разъяснениям, хотя обидные слова в адрес незнакомцев стали слышаться все реже. И вдруг шум совсем утих. Лица бойцов повернулись в сторону штаба. На крыльце появилась небольшая группа, по виду явных командиров. Впереди всех стоял худощавый человек с длинной редкой бородой и умными проницательными глазами. На нем был надет полувоенный френч, подпоясанный широким кожаным ремнем с кобурой на боку. На левом рукаве проглядывался шеврон с полосатым флагом Оранжевой республики и большой золотой звездой над ним. Бойцы хорошо знали своего командующего генерала Христиана Девета. Сорви-голова, Фанфан, а тем более Поль Редон и Леон Фортен видели его впервые. Девет поднял вверх правую руку, окончательно привлекая к себе внимание. Над площадью воцарилась мертвая тишина. Из толпы вперед вышел командант Поуперс. Правая рука его висела на перевязи. Он отдал честь левой. И негромким голосом доложил командующему все обстоятельства операции, потом, подойдя поближе, уже совсем тихо сказал несколько фраз, оглянувшись при этом на стоящих неподалеку в окружении трансваальцев молодых французов. Девет тоже посмотрел туда и чуть заметно улыбнулся, кивнув головой Поуперсу.
— О нас говорят, — догадался Фанфан.
— Это радует, — отозвался Сорви-голова.
Девет сделал шаг вперед и тихим голосом, немного картавя, произнес: