— Кто из вас знает воинский Устав? — князь прохаживался вдоль строя сияющих, словно медный таз мальчишек из четвертой роты. Герои стояли, выпятив грудь и задрав носы. Их весь прошлый вечер пьяные в дым воины на руках носили, и у пацанов от чувства собственной значимости слегка закружилась голова. Довольно сильно закружилась, надо признать.
— Все до единого Устав наизусть знают, княже! — обиженно ответил ротный, непонимающе глядя на государя. Тот был единственным, кто не разделял всеобщего восторга. — Да кого хочешь спроси!
— Вот ты! — князь наугад ткнул пальцем в строй. — Два шага вперед!
— Есть! — мальчишка вышел и ударил кулаком в грудь. — Воин Бертари, княже.
— А скажи мне, воин Бертари, — князь пристально посмотрел в лицо мальчишке — сироте. Тот, судя по имени, был из народа лангобардов. — Какое наказание положено, если воин без разрешения командира свое место в строю бросит?
— Смерть позорная положена! — мальчишка побледнел и сглотнул набежавшую слюну. Но он собрался и отчеканил. — Глава вторая воинского Устава, пункт первый. Повесят того воина, как труса, а тело без погребения достойного оставят, великий государь.
— Во-о-от! — князь продолжил ходить вдоль строя, который медленно накрывало облако ужаса. Особенно быстро все осознали четыре героя, которые даже как будто меньше ростом стали. В армии такими вещами никогда не шутили. Воинский Устав был освящен богами. Князь бросил взгляд на мальчишку, стоявшего впереди. — Встать в строй!
— Итак, — продолжил князь, — кто зачинщик?
— Я! — Святослав, смотрящий исподлобья, сделал шаг вперед.
— Я!
— Я!
— Я! — последним, кривясь от боли, из строя вышел Айсын, который наотрез отказался лежать, как ему было велено, и стоял в строю вместе со всеми. Он все же разбередил ногу, из которой вырезали стрелу, и повязка промокла от крови.
— Ясно! — хмуро посмотрел на них князь, и повернулся к ротному и взводному командирам, которые стояли рядом, напоминая цветом лиц полотно. — Что делать будем, Некрас?
— Живота прошу, княже! — выдавил из себя ротный. — Мальчишки же совсем! Меня казни вместо них! Мой недосмотр был. Они ж отличились как… Спасли нас всех…
— Отличились, не спорю, — князь задумчиво смотрел на строй сирот, в глазах которых читал немую мольбу. — Но закон есть закон, и никому не дозволено его нарушать. Наказание за проступок — смерть, а наградой за подвиг будет жизнь. Награды еще больше у меня для вас нет. Встать в строй!
Ребята стукнули кулаком в грудь и шагнули назад. В их глазах стояли слезы обиды. Как же так? Вчера их героями называли, а сегодня чуть не повесили, как последних трусов, которые с поля боя бегут. Это в их головах не укладывалось никак.
— Вы четверо, зарубите себе на носу, — пристально посмотрел князь на мальчишек, — воинский труд — это дисциплина. Нет дисциплины — нет армии. Без дисциплины армия — это просто сброд.
— Так как же нам поступить нужно было? — выкрикнул Лаврик, напрочь позабыв о субординации. Он втянул голову в плечи и смотрел на своего государя отчаянно смело, словно загнанный в угол зверек.
— Кто таков? — спросил князь.
— Воин Лавр, великий князь! — Лаврик ударил кулаком в грудь. Он знал, что делает глупость, но его уже несло вовсю. Обида затуманила его разум. Ведь если бы он хоть немного подумал, то и сам ответил бы на свой вопрос. Воинская дисциплина в Сотне вбивалась с первого года.
— Плохо же тебя учили, воин Лавр, раз такие глупые вопросы задаешь, — терпеливо пояснил Самослав, — Если тебе дельная мысль в голову пришла, то ты о ней должен командиру доложить, и по его команде действовать.
— А если командир не поймет? Если я прав окажусь, а не он? — дерзко посмотрел него мальчишка.
— Он командир, ему виднее, — ответил Самослав. — Если ты себя умнее своего командира считаешь, то поскорее сам командиром становись. Но если будешь устав нарушать, то не станешь им никогда. И друзья твои тоже не станут. Это я тебе обещаю. Еще одна выходка, и пойдете в глухую весь, подпасками работать. Вопросы есть?
— Никак нет! — хором ответила рота.
— Разойтись!
Мальчишки разбежались, ведь дел было по горло. Надо коней напоить и почистить, копыта проверить, оружие и упряжь. Рота скоро в обратный путь пойдет, тут мелочей не бывает. И только Святослав сидел на коновязи, безучастно глядя куда-то вдаль. Ему было невыносимо больно и стыдно, словно его при всех помоями облили.
— Ты чего это расклеился, брат? — Вячко сел рядом и приобнял его за плечи. — Дурни мы распоследние, и поступили по-дурацки. Государь ведь кругом прав.
— Как это прав? — вскинулся Святослав, посмотрев на друга так, словно видел его впервые. — Ты чего такое плетешь? Мы же три корабля сожгли! А он нас чуть на виселицу не отправил! Да как это вообще…? Нас же вчера воины на руках носили…
— Прав он, ты не прав, — веско сказал друг. — А это все он сделал, чтобы ты понял. Это ведь все из-за тебя было, Дражко. Ну, или кто ты там на самом деле.
— Ты это о чем? — побледнел Святослав.
— Я никому не скажу, клянусь, — серьезно посмотрел на него друг. — Но и ты его тоже пойми. Он ведь все верно сказал, до последнего слова, и ты это когда-нибудь поймешь, и не раз за эту науку спасибо ему скажешь. Помнишь, как нас учили?
— Все уставы написаны кровью, — прошептал Святослав, сердце которого словно отпустила сжимающая его ледяная ладонь. Княжичу даже дышать стало легче. — Помню!
Рота мальчишек давно ушла со двора, а Самослав все еще был черен, словно грозовая туча. Кубок за кубком вливал он в себя, но хмель не шел. Виттерих сидел напротив, периодически подливая и ему, и себе. Герцог долго молчал, но под конец не выдержал и сказал с укоризной.
— Сурово ты их, твоя светлость. Нельзя же так. Если бы не они, нам бы конец настал. Ромеев ведь впятеро больше было.
— Кстати, а почему к тебе в порт купцы плывут? — перебил его князь, уводя разговор в сторону от неприятной ему темы. — Ты же пиратствуешь в этих водах.
— Так я тех, кто ко мне плывет, не трогаю, — удивился Виттерих. — Извините, говорим, почтенные купцы! Ошибочка вышла, обознались! Как в славный город Тергестум придете, вам от портовой пошлины скидка в десятую долю полагается. За беспокойство, значит…
— Хитро придумано, — удивился князь и продолжил:
— Тебе жениться пора, Виттерих! — В Испании у герцога Хиндасвита внучка есть, ее Баддо зовут. Возьми ее за себя. Я сам за невесту выкуп заплачу.
— Я же бастард! — Виттерих несказанно удивился. — Какой герцог за меня родную кровь отдаст? Это для него позор великий!
— В Рим поедешь, — пояснил князь. — У папы Гонория булла готова. Ты теперь божьим соизволением законный сын своего отца. Ни одна сволочь теперь в твоем происхождении не усомнится.
— А что, так можно было? — Виттерих даже рот раскрыл от удивления. — Жил себе жил безродным ублюдком, а тут — бац, и королевский сын!
— Тебе можно, — кивнул Самослав. — За те деньги, что я отвалил этому святоше, и не такое можно.
— Это…? — вскинулся в нешуточном испуге Виттерих.
— Подарок, — поспешил успокоить его князь. — За твою службу королю Хильдеберту.
— Ну, жениться, так жениться, — почесал кудлатый затылок Виттерих. — Я и не против, в общем-то. Тут с бабами совсем туго, я от воздержания уже скоро на стену полезу. Ну, чисто монах какой живу. А у меня, государь, к монашеской жизни никакого интереса нет. Бабы тут, я тебе скажу, или старые, или страшные, или замужние, или просватанные, или еще в куклы играют… Никак понять не могу, куда они остальных подевали. А шлюхами в порту я брезгую. С такой бабой спать, все равно, что с ночным ведром миловаться. Тьфу! А как характер у моей невесты? Она не сильно уродлива хоть? Если она рябая или горбатая, то я не согласен.
— Характер у нее стальной, вся в деда, — усмехнулся Самослав. — Самое то, что тебе нужно. Девица хваткая, как волчица. Но личико приятное вполне, и фигурка стройная. Все при ней.
— Тогда женюсь, — легкомысленно махнул рукой Виттерих. — А что за нее в приданое дают? Старый герцог известный скупердяй. Я его знавал, когда еще в Толедо жил. Ему уже за шестьдесят перевалило, наверное?
— Приданое хорошее будет, не беспокойся, — усмехнулся Самослав. — А герцогу семьдесят один год, и он до сих пор в полном доспехе воюет.
— Да ладно! — совершенно искренне восхитился Виттерих. — Какой, однако, бодрый старикан! Надо спешить, а то возьмет и невзначай дуба даст. А как же тогда я? Я ведь уже жениться настроился!
— Не дождешься, — усмехнулся Самослав. — Он на редкость крепкий мужик, еще нас с тобой переживет. В Испании снова заваруха началась. Короля Свинтилу свергли и отправили в ссылку. Там сейчас знать вовсю режет друг друга, все на себя королевскую корону тянут.
— Да, я наслышан об этом, — задумчиво кивнул Виттерих. — Свинтиле, наверное, обидно стало. Как будто он ничтожество какое. Его ведь даже убивать не стали, побрезговали, просто в ссылку отправили. Не то, что отца моего… На куски бы порезал сволочей…
— Ну, знаешь, твой отец тоже далеко не ангел был! — удивленно посмотрел на герцога Самослав. — Он же короля Лиуву сверг. Сначала самолично руку ему отрубил, а потом казнил. Забыл, что ли?
— Ну и что, — смущенно засопел Виттерих. — Подумаешь, предыдущего короля убил! Эка невидаль! Лиува слабак был, а это все-таки Испания. Там это обычное дело…
— Как соберешь своих парней, отправляйся в Рим, — сказал князь. — Папа Гонорий тебя примет с почетом. Он тебя уже ждет.
— А экзарх Равенны Исаак? — вскинулся Виттерих. — Он же меня по суше не пропустит. Или засаду устроит или утопит на обратном пути.
— Да как он тебя утопит без кораблей? — захохотал Самослав. — А те, что у него еще остались, утопишь ты. По морю пойдешь, вокруг Италии. Когда твои люди вернутся, Виттерих?
— Да через пару недель придут, — пояснил герцог. — Я за ними уже послал.
— Ждать не будем. Вот прямо на днях и нанесем экзарху ответный визит, — усмехнулся князь. — А то невежливо как-то получается. Сколько отсюда до Равенны плыть?
— Даны при попутном ветре до Италии за день долетят, — пожал плечами герцог. — А ежели залетный торговец какой или рыбак, то вдоль берега будет дня три добираться. Тутошние тоже мигом дойдут. В Тергестуме народ опытный живет, здешние воды хорошо знает.
— Вот и хорошо, что опытный. Ты выясни, Виттерих, кто из горожан за последние две недели из Тергетума уплыл. А еще вспомни, кто из них на тебя зло держит, — с ласковой улыбкой посмотрел на него князь. — На ком оба эти два пункта сойдутся, тот и есть предатель. Насколько я знаю, купцы за это время из порта не выходили.
— Думаешь, у Исаака лазутчик из горожан есть? — вскинулся герцог. Ему эта простая мысль как-то не пришла до сих пор в голову.
— Нет, конечно, — с самым серьезным лицом, на которое был способен, сказал князь. — Я приехал к тебе в гости и тут, совершенно случайно, к нам нагрянули ромеи. А у тебя в городе сорок бойцов всего. Конечно же, тут нет ни одного лазутчика. Ведь экзарх Равенны дурак набитый и даром ест свой хлеб.
— Исаак — редкостная сволочь, конечно, — почесал в задумчивости бороду Виттерих. — Лгун, предатель и взяточник, каких мало. Но он точно не дурак, я его хорошо знаю.
— Ну, а я тебе только что о чем сказал? — одобрительно кивнул князь. — Как только кто-то из твоих горожан вернется, ты знаешь, что делать.
— Знаю…, знаю…, — налился кровью Виттерих и прорычал. — Я, кажется, понял, кто эта сволочь. Все ходил, землю отца у меня требовал. Я ему, пожалуй, верну немного той землицы. Локтя четыре. В глубину…
Двумя днями позже. Классис. Порт Равенны.
С ответным визитом решили не затягивать. В Равенне никто не ждал гостей так скоро, ведь только-только эскадра ушла в рейд, и прямо сейчас она должна была приводить к покорности захваченный варварами имперский город. У экзарха Равенны никаких сомнений в успехе не было, ведь, по словам доносчика, воинов в городе почти не осталось. Одновременно захватить Тергестум и убить ненавистного василевсу князька Само — такой шанс выпадает нечасто. Так думал хитроумный экзарх Исаак, который много лет лавировал между герцогами лангобардов, которые были куда сильнее, чем он сам. Исаак еще не знал, как жестоко ошибается.
Одиночный драккар, в котором было два десятка гребцов, резал пенную волну острым носом. Болли Горелая Борода с любовью поглядывал на ящик, в котором были сложены глиняные шары размером с кулак. Слезы Хель, так поэтично назвали их даны, опробовав несколько штук в укромном месте за городом. Герцог Виттерих послал их в гавань Равенны, и они должны были подойти туда ранним утром, прямо перед рассветом. Напрямую от Тергустума до цели было примерно двести двадцать миль, но поскольку даны по морю расстояние мерить не умели, то они выяснили, что идти туда при попутном ветре ровно день. А если ветер противный, то все два дня, а то и три. Еще и на островах ночевать придется, если туда занесет воля морских богов. Идти нужно строго на закат, пока не упрешься прямо в итальянский берег. Это было несложно для людей, пришедших в эти места из самой Дании.
Сегодня боги были на стороне воинов, и полосатый парус из овечьей шерсти весело потрескивал под напором тяжелого морского воздуха. Болли стоял на носу, подставив обожженное лицо соленым брызгам. Его наградили кличкой Горелая Борода, и он жутко ей гордился. Слава богам, он заслужил свое имя в бою, ведь рядом сидит Торкиль Свиной Окорок, а чуть поодаль Бьерн Кривые зубы. О его старшем брате слагали легенды, а теперь вот и он сам удостоился почетного звания. Придешь к людям, а тебя спросят: А почему ты, воин, зовешься Горелой Бородой? А он в ответ и скажет: Да потому что своей рукой собственный корабль поджег, чтобы ромейский дромон утопить. А борода в том огне сгорела. Болли даже зажмурился от удовольствия, представляя перекошенные от удивления лица датской деревенщины и вздымающиеся в волнении тяжелые девичьи груди. Э-эх! Попадет ли он когда в Данию? Только богам это известно!
Они уже уткнулись в итальянский берег, и теперь шли на юг, к Равенне. Воины заночуют в какой-нибудь бухте, чтобы подойти к порту по темноте, перед самым рассветом, когда даже самый ответственный часовой начинает клевать носом и спит с открытыми глазами.
— Слушай, ярл! — Торкиль стал рядом. — А чего это конунг Само тех пацанов повесить хотел? Парни волнуются. Они про них сагу сочинить хотят, а тут такое… Непонятно им…
— Да потому что они строй без спроса бросили, — пояснил Болли. — Я бы за такое не повесил, но из отряда точно погнал.
— Строй бросили? — задумался Торкиль. — Я и не знал. Вот дерьмо!
— До Равенны три часа пути, ваша милость! — к Болли подошел проводник из ромеев. — Тут подходящая лагуна есть, я ее знаю. Там и заночевать можно, не увидит никто.
— А люди где? — повернулся к ромею Болли.
— Там пара рыбацких деревень была, прямо на берегу, да только их в позапрошлом году герцог Падуи сжег, а жителей на север в рабство продал, — пояснил проводник. — Потому и пусто сейчас в этих местах.
— Правим туда, — согласился Болли. — Конунг Само дал нам какие-то мешочки из кожи. Сказал, что это можно есть. Не знаю, как у вас, а у меня уже пупок к спине прилип.
Ночь пахла солью, ветром и дымом. По крайней мере, прямо сейчас. Еще совсем недавно она пахла просто солью и ветром. Драккар шел тихо, едва беспокоя воду ударами перевязанных тряпками весел, а Болли, стоявший на носу, сжимал в кулаке глиняный шар, из которого свисал кусок тряпицы…
Когда-то давно, еще при старых императорах, в Классисе стоял Равеннский флот из двухсот пятидесяти кораблей. Многие тысячи людей жили здесь. Жили не только моряки, но и кузнецы, плотники, ткачи, пекари, повара, мясники, зеленщики, содержатели харчевен и вездесущие портовые проститутки. Жизнь тут когда-то била ключом. Здесь даже театр был свой, куда без него… Теперь же порт представлял собой жалкой зрелище. После чудовищного наводнения 589 года вся береговая линия сместилась на восток так, что город Адрия, в честь которого назвали море, оказался от этого самого моря в пятнадцати милях. Пострадал и здешний порт. Большую его часть затянуло илом, и она попросту пересохла. Эту гавань нужно было постоянно чистить, но ни сил, ни денег на это уже не было. Да и нужды в этом тоже не наблюдалось. Как ни дико это звучит, у Империи уже давно не было регулярного военного флота с том самом, римском понимании. Он был попросту не нужен, ведь лангобарды, готы и франки, захватившие провинции страны, море не любили, и корабли строить не умели. Времена вандалов, лихих пиратов, давно миновали, и у константинопольских императоров на море попросту не было соперников[12]. Средиземное море носило название, как и в прежние времена, «Наше море». Военных кораблей было немного, а использовали их в рейдах против морских разбойников, что иногда начинали свой промысел то на Корсике, то в скалистых гаванях Киликии. Или на юге Греции, которую захватили славяне. Потому-то на Тергестум пошли корабли транспортные, без баллист на борту.
— Правь туда! — шепнул Болли рулевому. — Десять шагов от кораблей держись! А то еще сами сгорим, не приведи боги!
В гавани стояло пять кораблей, и темноте было непонятно, кто это такие. Один точно зерно привез из Александрии, Болли уже видел такие обводы корпуса. Впрочем, плевать! Сегодня сгорят все суда, что стоят в порту. И Болли ударил кресалом, поджигая фитиль. Слезы Хель брызнули веселым огнем, осторожно пробуя на вкус высушенное до стеклянного звона дерево корабля. Болли не мешкал, он уже поджигал следующий фитиль. Истошный вопль часового разбудил солдат в порту, но было уже слишком поздно…
В это время флот в Византии собирался ситуативно, а потом его распускали. Содержать его было невероятно дорого. Регулярный военный флот вновь появился намного позже, когда в море вышли арабы. В это время у наместников провинций были военные корабли, и при необходимости они мобилизовали коммерческие суда. По крайней мере, во время осады Константинополя 626 года торговые суда использовались очень широко.