– Девятьсот двадцать тысяч,- провозгласил Безуглов.- А не худо бы разыграть сейчас эдакую русскую рулетку, чтобы весь чемоданчик не дробить по мелочам, а отдать выигравшему, а?
– О нет,- сказал я.- Во-первых, жизнь дороже, если ты именно русскую рулетку имеешь в виду. Во-вторых, нынешние пистолеты не имеют барабанов. И в-третьих, я же в зарабатывании этих денег участия не принимал, точно? Я свидетель, не более того.
– Шутка,- отрезал Безуглов.- Итак, мы планировали получить несколько больше, господа, как вам известно. Возникает вопрос распределения не выручки, а убытков. Предлагаю несколько большую долю потерь отнести на счет банка "Народный кредит".
– В каком смысле? – осведомился Зеленов.
– Вы с нас взяли больше, чем планировалось, за охрану.
– Ты что думаешь, эти деньги мне в карман, что ли, пошли? Да я тебя урою, гнида!
Я замер. Господи Боже мой! Как хорошо начиналось наше предприятие! Оленьи шкуры, оконное стекло, мифическая красная ртуть, искусственное золото, наконец. Всю жизнь мечтал оказаться на уголовной разборке. Вот сейчас один из шоферюг подойдет к окошку и отстреляет нас всех из "Калашникова".
– Спокойно, господа, спокойно! – заволновался Верлин. По-моему, шефу тоже было сильно не по себе. Одно дело – мелкое жульничество с налогами и накладными, другое – дележка сомнительного миллиона.- Пусть господин Безуглов вначале отчитается. Давайте, Иван.
Безуглов достал из кармана бумажку, покрытую условными каракулями.
– Получено благовоний из Непала на номинальную сумму в четыреста, включая доставку. Реализовано полностью. Чистая выручка от розницы – миллион сорок тысяч. Обработка обошлась в сорок тысяч. Расфасовка в десять. Расходы на конвертацию -десять. Расходы на охрану и смазку – шестьдесят, хотя планировалось десять. Четыреста возвращается банку "Народный кредит".
– Пятьсот шестьдесят, юноша,- сказал Зеленов.- Восемьдесят процентов годовых.
– Дал бы договорить сначала! – огрызнулся Иван.- Не маленький. Он отсчитал пятьдесят шесть пачек и пододвинул их к Зеленову. Остается триста шестьдесят. Михаилу Юрьевичу сколько, господин Верлин?
– Двести,- сказал Пешкин.- И ни копейкой меньше.
– Но непредвиденные расходы,- заговорил Верлин огорченно,- ты же сам слышал. Сейчас все деньги разойдутся, а на что мы будем строить завод?
– Двести,- повторил Пешкин.- И поверьте мне, что это самая скромная сумма, которая мне нужна. Я на нее в Альпах даже такой халупы, как эта, купить не смогу, придется доживать век в какой-нибудь Коста-Рике.
– Ну хорошо.- Безуглов затравленно огляделся.- Останется сто шестьдесят. Сто пятьдесят Верлину. А мне всего десять, так? За всю кампанию по продаже, за весь риск, так?
– Ничего себе! – присвистнул Верлин.- Десять тысяч! Это же тебе в карман, Ваня! А мои полтораста целиком уйдут на зарплату специалистам, на аренду помещения, на перелеты. Я же вкладываю деньги в дело! В СП, от которого ты же сам будешь кормиться через пару лет! На "мерседесах" ездить, из-за границы не вылезать! А?
– Слушайте,- сказал Безуглов,- а может быть, скинемся понемножку и повторим всю операцию?
За окном уже совершенно стемнело. Раскачивался фонарь под жестяным колпаком, проплывали тени наших шоферов, которые кругами расхаживали вокруг автомобилей. В кронах сосен стояла полная луна, всегда напоминавшая мне лицо больного синдромом Дауна. Я боялся. Мне казалось, что у ворот дачи вот-вот притормозит кавалькада милицейских машин, которая заберет всю честную компанию, включая и меня самого, и отвезет на Лубянку. Впрочем, успокаивало то, что представитель Лубянки уже сидел за нашим столом, и, вероятно, поделится доходами от операции со своими коллегами. Радовало меня, признаться, и то, что я сумел отговорить Верлина приглашать на эту встречу АТ. За него я боялся гораздо больше, чем за себя.
– О нет! – рассмеялся Пешкин.- С меня хватит. Вы никогда не пересекали границу СССР с фальшивым непальским паспортом и грузом ритуальных благовоний, причем с заочным приговором на двенадцать лет лагерей? Да и Паша вряд ли захочет.
– Вряд ли,- подтвердил господин Верлин.- Все мы знаем, что наша операция носила исключительно однократный характер, с целью достать денег на строительство завода. И в этом плане она принесла слишком мало. Нет, надо искать другие пути, господа.
Дележка затянулась далеко за полночь, и я проснулся на Савеловском только в одиннадцатом часу с тяжелою головою. Было время, когда подавленность охватывала меня в этой квартире мгновенно после пробуждения, потому что я знал: за стеною Алексей Борисович, по его собственному выражению: глубоко познает душу другого человека единственным доступным нам способом. Я уставился на дешевые тисненые обои (рисунок мучительно напоминал недорисованного двуглавого орла) и почти сразу все вспомнил.
Перед тем как садиться в свои "Жигули" без шофера, с пластиковым пакетом, который распирали полученные от Безуглова двадцать пачек, доцент Пешкин подозвал меня.
– Мы с вами, наверное, не увидимся больше,- полуутвердительно сказал он по-французски.- Завтра я отбываю за границу.
– А попрощаться с АТ вы не хотите?
– Ни к чему,- усмехнулся доцент Пешкин. В дачной темноте, освещенной только автомобильными фарами, он казался гораздо старше своих пятидесяти с небольшим.- Я напишу ему, когда доберусь. Если доберусь, конечно.
– А что может случиться?
– Все под Богом ходим. Вы знаете, как я боюсь пересекать границу завтра. У вас хорошая память?
– Не жалуюсь.
– Тогда, если я месяцев через шесть не объявлюсь, передайте ему одну фразу, хорошо?
Он наклонился к моему уху и прошептал несколько слов. Я повторил фразу.
– Но что это значит?
– Он поймет,- сказал доцент Пешкин.- Можете еще добавить: отпускаются тебе, чадо, грехи твои. Но это необязательно. Maintenant, adieu. Было очень приятно познакомиться. Вы производите впечатление человека более порядочного, чем эта свора. И еще. Возьмите вот это.- В карман моего плаща легло нечто довольно увесистое.- Четыре пачки из полученных мною. Пожалуйста, передайте их Катерине. Лучше за границей, если она там будет. До свидания.
Побитые "Жигули" тронулись, качаясь на неровностях проселочной дороги, следом покатили Безуглов с Жуковым, за ними Зеленов со своим шофером. Наша машина не заводилась, и вскоре задние фонари наших коллег исчезли в ночи. Над проселком мерцали звезды. Я задремал, в полусне добрался до постели, а теперь, наутро, не мог сообразить: передать ли таинственные слова Пешкина АТ или подождать. Ярешил промолчать, чтобы избежать вопросов об обстоятельствах нашей встречи. В конце концов АТ как-то раз пытался убедить меня, что вся история с курительными палочками изобретательным Михаилом Юрьевичем была попросту придумана, чтобы меня шокировать.
На службе, по крайней мере для нас с АТ, был неприсутственный день. Завтра планировалось совещание Совета директоров СП "Аурум", на котором АТ должен был прочесть доклад об итогах своей работы за восемь месяцев. Так что – удивительное дело! -он уже сидел в спальне за компьютером, чертыхаясь.
– Наконец-то! Я пытался тебя растолкать еще в восемь. Поехали! И побыстрее. Я хочу застать этих жуликов еще до начала обеденного перерыва.
Собираюсь я быстро, машина ждала у подъезда, и минут через сорок (которые АТ посвятил привычным жалобам на провал проекта) мы уже подъезжали к пустырю, бесплатно предоставленному нам в Тушино, рядом с кинотеатром "Балтика", московской городской управой. На пустыре был выкопан довольно глубокий котлован. Два ярко-желтых экскаватора фирмы "Катерпиллер" застыли над ним, как пораженные громом динозавры. В их огромных ковшах толстым слоем лежали сухие листья, колеблемые осенним ветерком, такие же, как сейчас на моем балконе. На дне котлована, на груде бетонных панелей, сидел пришелец из другого мира, бедолага Пакетт, нанятый за гроши архитектор-неудачник. Он был небрит, а может быть, и нетрезв. "Туда, туда!" – прокричал он, показывая рукою на одну из бытовок, где, должно быть, и находились набранные полгода назад по конкурсу московские строители (на турецких и уж тем более на канадских Верлин расщедриться не сумел).
Нас с Алексеем встретили оглушительным реготом. Именно в этот момент прораб, видимо, оканчивал тост, и граненые стаканы десятка рабочих уже были готовы с праздничным звоном столкнуться над дощатым столом, где на газетке располагались соленые огурцы, вареная колбаса и черный хлеб, накромсанный толстыми ломтями.
– А вот штрафную! – заорал прораб.
– Мы не пьем,- почти с ненавистью сказал АТ. В первый раз в Москве я заметил в нем отсутствие умиления.- Почему вы не работаете?
– Шеф, ну какая работа! – Прораб выпил свой стакан, утер губы рукавом комбинезона.- Вон закуска какая роскошная, зря брезгуешь. Вот Анри иностранец, не знает, что, когда закуски нет, полагается пить под мануфактурку, как я сейчас. Вдыхаешь ее – и сивуха вся забивается.
– Работа,- напомнил АТ беспомощно.
– А ты фронт работ обеспечил? Экскаваторов у нас два, так?
Первый уже три дня стоит, коленвал полетел. Выписали за валюту, заказали в Лондоне, обещали завтра доставить. А ко второму солярки нет. Ее во всей Москве нет, заметь. Конец месяца, завод на ремонте, не подвезли. Вынужденный простой, так наряд закрывать и будем. Вообще пашем мы на ваш "Аурум", как бобики. Ни путевок в дом отдыха, ни записи в трудовой книжке. Стаж на пенсию не идет. Все нелегально, все не по-человечески. Повышай зарплату, шеф! Инфляция – сам видишь какая!
Сугубое занятие – бизнес. Взрослые, серьезные люди, неплохо даже друг к другу относящиеся, сидят в кружок за столом, облачившись в наряды, в сущности, не менее смехотворные, чем хитон и деревянные сандалии, и с горячностью обсуждают предметы наискучнейшие!
Можно сказать и так, а можно посмотреть на собравшихся и по-иному. Скучно-то оно скучно, но за всеми этими накладными, фобами и сифами скрывается азартная игра не хуже рулетки. В конце концов на карту поставлено благополучие собравшихся. Попивая минеральную воду, они вряд ли забывают о том, что как бы ходят по канату с весьма и весьма ненадежной страховочной сеткой. Сегодня какой-нибудь Дональд Трамп мультимиллионер, а завтра зазевался – и утекли его денежки в чужие карманы. Вот почему на лицах у членов Совета директоров СП "Аурум" застыло чрезвычайно серьезное выражение, будто решали они судьбы мира. Господин Верлин всегда стремился устроить деятельность фирмы как положено и настоял не только на официальном совещании (галстуки, двубортные костюмы, протокол), но и на том, чтобы Алексей распечатал доклад и роздал по экземпляру остальным членам Совета директоров. На первой страничке документа стоял жирный гриф "Конфиденциально".
– Таким образом, проект можно считать погубленным, по крайней мере на настоящий момент.- Алексей захлопнул свою алую сафьяновую папку. Я прошу об отставке.
– Выбирайте слова, господин Татаринов! – прорычал Верлин.- Если у вас слабые нервы, то не следует отражать это в официальных докладах.
– Господин Верлин,- Алексей отпил воды из тяжелого хрустального стакана, поперхнулся, закашлялся,- перед вами лежит документ. Я зачитал из него некоторые самые яркие места. Позвольте еще раз кратко подвести итоги. Я многократно обращал ваше внимание на хронический недостаток оборотных средств, на слишком низкие зарплаты, которые выплачиваются с опозданием, на убогие условия жизни канадских специалистов, размещенных почему-то в подвале у фирмы"Вечерний звон". За полгода мы потеряли трех инженеров, двух архитекторов и несчетное количество вспомогательного состава из русских. Не исключено, что кое-кто из них перебежит к конкурентам. Итак, даже разработка самого проекта еще не завершена. Строительные работы стоят. Теперь с поставками оборудования. Как вам известно, стоимость нашей линии составляет восемь миллионов долларов. Договор с поставщиками подписан семь месяцев назад. Имеющиеся чертежи готовились под эту гипотетическую линию. Переведена на русский язык половина спецификаций. Между тем две недели назад мы получили из Сеула известное вам последнее предупреждение. Копия приложена к моему докладу. Линия почти готова. Если первый взнос в размере двух миллионов не поступит на их счет через месяц, контракт будет расторгнут, а на "Канадское золото" подадут в арбитраж. Неустойка составит минимум четыре миллиона. Я положительно отказываюсь понимать, кто и как планировал этот проект. Во всяком случае, когда меня назначали ответственным, речь шла о том, что финансирование, пускай и ограниченное, будет поступать. К сожалению, тогда я еще не знал, что означает слово "ограниченное".