В Бишкеке мы обнаружили, что все–таки пробили картер двигателя. Масло текло на землю тоненькой струйкой. Машину пришлось ставить на ремонт.
Но мы, ободренные и раззадоренные первым успехом, рвались на новые поиски. Я принялся расписывать красоты Шамсинского ущелья своей жене Свете. Я рассчитывал, что она клюнет на приманку и отвезет нас с Шестопаловым к месту раскопок на своей машине. Так оно и случилось. Серебристая «Хонда–Одиссей» с полным приводом и более высоким зазором между корпусом и дорожным полотном спокойно проехала там, где мы с Шестопаловым практически ползли на днище «Мазды».
Вскоре мы втроем стояли на плато. Светлана, понаблюдав, как мы с Володей выкапываем болты и гайки, заскучала. Половина плато уже выглядела словно после артобстрела. Правда, мы с Володей старались засыпать выкопанные ямы. Увидев, сколько времени и упорства требуется порой, чтобы отыскать в пыли маленький осколочек металла, Света, махнув на нас рукой, ушла завтракать. На ее приглашение присоединиться к трапезе Володя сурово ответил: «Не заработали еще!» Вскоре у нас были первые находки. Это была большая металлическая пряжка от пояса в виде изогнутых рогов и небольшая бронзовая нашивка с надписью арабским шрифтом. Пряжку мы с гордостью отдали рассматривать Свете – в доказательство того, что мы находим не только болты и гайки. Мы тут же про нее забыли, увлеченные новым сигналом прибора и новым поиском. К вечеру, вспомнив о находке, мы попросили Свету вернуть ее нам. Но Света недоуменно развела руками: «Вы же не сказали, что она вам нужна. Я ее посмотрела и выкинула!» Мы искали злополучную пряжку. Но не в этот, ни в последующие наши приезды обнаружить ее так и не удалось. Пряжка вновь канула в Лету.
Нашивка вызвала ожесточенные споры. Володя со Светой утверждали, что она современная, типа лейбла на джинсах, я же стоял на том, что она древняя. Их утверждение зиждилось на том, что нашивка была аккуратно выполнена, с ровной четкой надписью. Я же, разглядывая толстый зеленый слой патины, покрывавший находку, буквально физически чувствовал ее старину.
Некоторое время Светлана созерцала, как мы с Володей ползаем на четвереньках вокруг выкопанной ямы. Но это зрелище, каким бы комичным ни было, вскоре Свете надоело. Я ей предложил прогуляться в близлежащий лесок и поискать грибы. Об их наличии там нам поведал подошедший лесник. Он с любопытством оглядел вспаханное плато и сообщил, что иногда сюда приходят какие–то люди и тоже что–то ищут, но мало чего находят. Лесник ушел дальше в горы, где пасся его скот, а мы снова взялись за металлоискатель и лопату.
Светлана отсутствовала недолго. Одна в лесу она чувствовала себя неуютно и решила вернуться к нам, тем более что время было обеденное.
Отдохнув в тени деревьев у реки, мы вновь выбрались на открытую знойному дневному солнцу террасу. Света не захотела одна оставаться у реки под прохладной тенью елей и обреченно поплелась за нами. На плато она выбрала еще не тронутый нашей деятельностью участок, постелила куртку и прилегла на отдых. Вскоре мы копались недалеко от ее лежбища. Мы с Володей несколько раз просили ее переменить место, и каждый раз на том месте, где Света пыталась уснуть, мы откапывали древнюю монету. Домой мы вернулись, окрыленные успехом.
Между тем, найти предмет из далекого прошлого – это только полдела. Его еще надо отчистить от грязи и многовекового слоя окислов и патины. В наших с Шестопаловым домах появилась масса различных баночек, скляночек и плошек, в которых в различных растворах покоились наши находки. Мы держали их в уксусе, лимонной кислоте, нашатырном спирте и в каком–то растворе под названием «Трилон». Время от времени жены нас теряли по вечерам и неизменно находили согнувшимися над раковинами и ожесточенно надраивающими находки тряпочками, щетками и губками. При этом всё вокруг и мы сами были покрыты грязным жирным налетом, который с трудом смывался даже современными моющими средствами. Но мы были счастливы. Из–под налета показывались завитки узора, арабской вязи, изображения животных и человека. Мы штудировали историческую, нумизматическую и археологическую литературу, блуждали в недрах Интернета, выискивая по крупицам интересующую нас информацию. Мир прошлого приподнимал перед нами свою завесу.
Однажды, когда мы с Володей прочесывали очередное вспаханное поле, рядом остановилась машина, небольшой уазик, и из него вывалила толпа ученых–археологов. Как стая черных коршунов налетели они на нас с Шестопаловым. Разгорелась ожесточенная полемика. Ученые кричали, что мы, черные археологи, пиратствуем, нарушаем культурные слои, грабим городища и торгуем историческими ценностями. Володя обстоятельно и спокойно объяснял оппонентам, что, во–первых, мы не уничтожаем исторические ценности, а спасаем от тлена, ибо ведем поиск только на возделываемых полях, до которых у них, настоящих археологов, дела нет и вряд ли будет. Во–вторых, найденными предметами мы не торгуем, а выставляем для всеобщего обозрения, и, если им, ученым, что–нибудь из наших находок приглянется, то мы с радостью им наши находки подарим. И, вообще, наша выставка продвигает Кыргызстан, делает его интересным для иностранных туристов, так как они воочию могут увидеть нашу историю. «Поэтому, – Володя выдержал паузу и затем сделал официальное заявление, – мы сейчас копаем на полях и будем это делать и впредь». На том мы и расстались, пожав друг другу руки.
Ободренные первыми успехами, мы с Володей раздобыли второй металлоискатель. Теперь мы блуждали поодиночке, так как приборы влияли друг на друга и производить поиск рядом мы уже не могли. Вырос наш профессионализм. Теперь мы достаточно быстро могли найти искомый предмет, отличить по звуку прибора, что за металл спрятан под землей. Правда, работать одному было несподручно. Приходилось постоянно класть прибор на землю, чтобы работать лопаткой. Вытащив очередную порцию грунта, мы вновь брались за прибор, чтобы произвести сканирование. Такой цикл мог повторяться по несколько раз. Издали я со смехом наблюдал, как производит поиск Шестопалов. Высокий, худой, в нахлобученной солдатской панаме с обвисшими краями, он напоминал цаплю, которая идет по болоту на своих ногах–ходулях, зорко выискивая спрятавшихся в тине лягушек. В одной руке Володя сжимал металлоискатель, которым постоянно водил из стороны в сторону, другой стискивал саперную лопатку. Вот раздался характерный писк прибора, и Володя исполняет «шаманский танец». Не кладя прибор на почву, он поднимает его к небу, при этом, причудливо изогнувшись, второй рукой умудряется сделать копок лопаткой. Затем, выгнувшись в другую сторону, опускает первую руку с прибором к земле для сканирования, вторая рука с лопаткой взлетает к небу. И так Шестопалов гнется из стороны в сторону, то приседая, то выпрямляясь во весь свой рост, пока не обнаружит искомый кусочек металла. Со стороны кажется, что Володя не ищет, а занимается камланием, привлекая дождь, бурю или что–то в этом роде.
Когда мы с Шестопаловым приезжали на поле и начинали поиски, к нам со всех сторон обязательно спешили чабаны или земледельцы. Каждый рассказывал какую–нибудь чудесную историю о случайной находке, которую сделал кто–нибудь из их знакомых. Это были какие–то мифические золотые львы, статуэтки, которые потом продавались за баснословные суммы. Причем от рассказа к рассказу эти суммы росли. Некоторые предлагали нам искать клады в горах. По местным легендам, там существует тайная пещера, вход в которую расположен высоко на вертикальной скале. Какой–то хан, пожелавший спрятать свои сокровища, пригнал к той скале целую отару овец. Он приказал резать скот, и так как дело было зимой, его джигиты кидали залитые кровью туши животных на стену скалы, и они, по легенде, примерзали к камню. По этой импровизированной лестнице джигиты подняли все богатство хана и сложили в пещере. С тех пор никто из смертных не мог попасть внутрь этой таинственной пещеры. Мы с Володей не хотели разочаровывать зевак и обещали им, что, как только у нас будет свободное время, непременно займемся поисками мифической пещеры.
Азарт вдохновляет человека на совершенно, казалось бы, непрактичные вещи. Посчитайте стоимость бензина, который мы сожгли с Шестопаловым, носясь из одного конца Чуйской долины в другой или пробираясь по горным дорогам в поисках затерянных городов. Прибавьте к поученной сумме наше с ним драгоценное время, которое могло быть направлено, например, на вскапывание картофельного поля или прополку садовой земляники. Помножьте на недовольство наших жен, огорченных «бесцельным» времяпровождением своих мужей. И положите все это на чашу весов. На другой чаше поместите наши скудные находки: полустертые медные и бронзовые монеты, горсть каких–то нашивок, бронзовых пряжек от сандалий и ремней и ржавые наконечники от стрел. И всё–таки вторая полупустая чаша перевесит, потому что ее тянет вниз незримая сила, которая кипит в наших душах. Мы жаждем открытий, нас манит возможность прикосновения к далекому прошлому. Хотя иногда я думаю, что мы с Шестопаловым с наслаждением бродим всего лишь по мусорной свалке средневекового поселения и как сумасшедшие радуемся находке какой–нибудь сломанной безделушки. Но мы с ним верим, что это не так, что впереди нас ждет какая–нибудь замечательная находка, которая будет интересна ученым. Ведь как были открыты терракотовые воины в Китае? Совершенно случайно. Рыли колодец и наткнулись на обломок статуи. Что сделали крестьяне? Побежали к археологам. Теперь терракотовое воинство – визитная карточка Китая, одно из достояний человечества.
Сейчас в Кыргызстане землю раздают местным жителям. Они ее распахивают, невзирая на наличие на ней каких–нибудь исторических памятников. Я лично видел, как на курганах, охраняемых государством, местные жители спокойно добывают глину. Просто подгоняют экскаватор и гребут ковшом нужный им строительный материал, в котором могут быть бесценные исторические находки. Сиюминутная нужда затмевает государственный интерес. Я слышал о случайных находках при таком разграблении городищ, и однажды даже видел золотой браслет караханидского времени, найденный какими–то земледельцами на выделенном им участке земли. Браслет был очень красив, весь украшен тонким изящным узором. Браслет состоял из сегментов, залитых черной эмалью, в центре которых было изображение журавлей. За него просили тысячу долларов. Мне было безумно жаль, что я не в состоянии выложить такую сумму за эту находку. Жаль не потому, что я не мог стать обладателем этой реликвии, а потому что Кыргызстан навсегда лишается ее. Она могла бы украсить наш Исторический музей. Как я впоследствии узнал, подобных браслетов тогда найдено было несколько. Были в том кладе и другие серебряные, золотые и бронзовые предметы. Сколько их сейчас находят люди по всей нашей республике? Куда они уплывают? Никто из наших сограждан не спешит стать Шлиманом и прославить свое имя. Лучше, считают они, нарушив закон, потихоньку продать коллекционерам или перекупщикам, которые отправят находку за границу. Там за нее дадут приличные деньги. Никто из них не думает о Кыргызстане, о том, что найденные предметы древности могут привлечь к нашей стране внимание туристов, ученых, и, может быть, внесут свой вклад в процветание Кыргызстана. Увы, свой карман ближе и дороже.
И снова и снова пылим мы с Шестопаловым по дорогам республики в поисках своих Трой и Атлантид. В конце концов, нам с ним просто нравится эта полевая жизнь. Нравится, когда вокруг просыпается природа, поют птицы, из–под ног в разные стороны разбегаются ящерки, воздух напоен ароматами цветущих трав и цветов, наполнен жужжанием насекомых… И мы, оставив душные квартиры, выходим на поиски, в одной руке держа металлоискатель, а другой сжимая саперную лопату наперевес. Пожелайте нам удачной охоты!
9 августа лета Господня 1916 по тракту, пролегавшему по северному берегу горного озера Иссык–Куль, медленно катила повозка, запряженная парой полусонных волов. Озеро, мирно дремавшее в гигантской чаше межгорной долины, сияло в лучах полуденного солнца подобно драгоценному сапфиру. Слева от дороги, то удаляясь на несколько километров, то приближаясь вплотную, возвышался горный хребет Кунгей–Алатоо. Справа от тракта склон полого спускался к аквамариновым водам озера. За необозримой синевой водной глади, казалось прямо из вод Иссык–Куля, подымались седые от вечных снегов вершины хребта Терскей–Алатоо, протянувшегося по южному берегу озера. Горные склоны и берега озера были сплошь безлесые, лишь кое–где вдоль берега встречались заросли колючего кустарника – джерганака, ветви которого сплошь были усеяны мелкими оранжевыми ягодами, облепиха – так называли кустарник русские поселенцы, да из–за далеких складок Кунгей–Алатоо выглядывали верхушки елей, которые росли на невидимых глазу северных склонах хребта.
Повозкой управлял мужик крепкого телосложения с окладистой бородой и густой шевелюрой. Одет он был в холщовую косоворотку с расшитыми цветными нитками воротником и рукавами, на голове красовалась широкая соломенная шляпа, защищавшая хозяина от жгучих лучей солнца. Рядом с ним на телеге сидел средних лет мужчина, по облику и одежде которого сразу можно было узнать обитателя одного из православных монастырей. Он с интересом слушал словоохотливого хозяина повозки.
– Вам, отец Иреней, совсем недалече осталось, – мужик вытянул вперед руку, – видите вон там, вдали, у озера домики – это село Курменты. А чуть ближе на мысу небольшая рощица и над деревцами маковки храмов – это и есть Светлый мыс. На нем стоит Свято–Троицкий монастырь, куда вы направляетесь. Деревца–то совсем молоденькие, не так давно насажены. Когда поближе подъедем, увидите – они крест наш православный рисуют. Валаамские монахи, которые к нам сюда в Киргизию пришли на помощь миссионерам веру укреплять и распространять ее среди киргизцев, так придумали саженцы посадить. Место на мысу святое, говорят, и в древности там християнский монастырь стоял, да под воду ушел. Поглотило его озеро. В спокойную погоду наши рыбаки стены под водою видят. Наверное, большой город когда–то рядом был. Часто сетями кирпичи люди достают. Киргизцы вон свои могилки этими кирпичами обкладывают, наподобие домиков, гумбезами называют. Кирпичи крепкие, даром что неведомо сколько веков в воде пролежали, лучше новых будут.
– А как жизнь здесь, Петр? – полюбопытстствовал отец Иреней, с видимым наслаждением оглядывая окрестности. Несмотря на палящее солнце, ветер с озера приносил прохладу и аромат цветущих лугов, покрывавших берега. Озеро в этих местах врезалось в берег длинными рукавами заливов, живописно змеящихся меж холмистых узких мысков. Поверхность воды сплошь была покрыта черными пятнами больших стай разнообразной водоплавающей птицы. Над ними с криками сновали белоснежные чайки.
– Грех жаловаться, отец Иреней, – отозвался Петр, – пшеница родится богатая, яблони, груши урожай дают, ягоды много всякой. В полях да в горах живности столько, что хоть палкой бей. И уток, и бекасов, в лугах зайцы, лисы. В камышах тигры да кабаны. В горах олени, медведи встречаются. В Иссык–Куле рыбы много. А про пчел и говорить нечего – столько цветов, медок получается ароматный, целебный. Поешь его, ни одна хворь не берет.
– Откуда–то родом будете? – опять задал вопрос отец Иреней.
– Из Курска родители. Только уже пять десятков лет прошло, как сюда на землю киргизскую они перебрались, я–то тут родился, – проговорил Петр и добавил: – Ни одного разу отец не пожалел, что так далеко забрался от России. Там–то все больше голодали, все земля плохо родила, а тут–то рай земной. Вот только киргизцы больно пошаливают.
– Не ладите с инородцами? – снова поинтересовался монах.
– Скотину пасут на наших полях, – вскричал мужик. Видно было, что этот вопрос не раз обсуждался поселенцами. – Сколько с ними договаривались, чтобы не гоняли их пастухи овец да лошадей на нивы, только отвернешься, а они уже на посевах! Ты им про Фому, а они про Ерему. Мол, мы их земли заняли! Так ведь до нас тут пустыня была! Окромя проса ничего киргизцы не сеяли.
– Инородцы тоже подданные Государя нашего императора, – вступился за киргизов отец Иреней, – они ведь скотоводы. Им животину свою пасти надо. Мы, русские, не должны притеснять их. Властям губернским и уездным такие споры решать должно.
Петр только махнул с досадой рукой.
– Да, места тут знатные, – попытался сменить тему разговора монах, – и красиво как!
– Не до красоты сейчас, отец Иреней, сам ведаешь, какие времена настали. Все мужики на войне воюют, в селах одни бабы с малыми ребятами, да мы, старики, а работы хоть отбавляй! Вот правильно Государь Император указ издал инородцев на работы в армию призвать. Пусть на деле покажут, как они Государя своего почитают да Отечество наше любят!
Телега тем временем приближалась к селу Курменты. Справа и слева дороги возвышались невысокие, до десяти метров, курганы, выстроившиеся в несколько цепочек, идущих от предгорий к далекому берегу Иссык–Куля. Отец Иреней заметил их больше двух десятков и, сбившись, бросил считать.
– Никак люди эти холмики настроили? – обратился он к Петру.
– Это могилы древние, царей тамошних. Даже киргизцы не знают, чьи они. Ну вот, отец Иреней, здесь вам идти.
Петр остановил быков и слез с повозки. Монах, забрав свой небольшой скарб, уместившийся в небольшом холщовом мешке, тоже спрыгнул с телеги и попрощался со старым казаком. Вниз от тракта к озеру вела укатанная дорога. Вдоль нее и справа и слева тянулись длинные узкие заливы озера. Сам монастырь стоял на нешироком полуостровке, языком вдающемся в голубые воды Иссык–Куля. Дорога, обсаженная молодыми деревьями, вела прямо к монастырю и там пересекалась с двумя другими, так, что отсюда, с тракта казалось, что на земле раскинулся гигантский православный крест, на концах которого стояли два храма, колоколенка и часовня. Подсобные помещения разместились вдоль улиц.
Отец Иреней, подходя к монастырю, не уставал любоваться открывающимися видами. Вот у самого бережка примостился цветущий куст шиповника. Над ним вьется пара больших желтоватых бабочек с вычурно изрезанными крыльями. На веточке мелодично посвистывает птаха с малиновой грудкой. Другая, желтенькая, с кирпичной головкой, надрывно кричит, расположившись на высоком кусту конопли: «Ви–и–тю видел?!» В воздухе стоит гул от несметного количества насекомых, деловито облетающих цветущий луг, раскинувшийся на берегу горного озера.
«Слава Господу за то, что Он создал столь чудесные места, – подумал монах. – Наверное, отсюда молитвы монахов быстрее доходят до Творца! Удивительное и святое место».
Это был единственный мужской монастырь в Туркестане. Два других – в Ташкенте и Верном – были женскими. На Иссык–кульский возлагались большие надежды в деле распространения православной веры среди местного населения. Он и назван был Свято–Троицким миссионерским, ибо миссионерство было основной его целью. Для выполнения этой святой задачи сюда на берега Иссык–Куля прибыли в 1886 году одиннадцать иноков из Свято–Михайловской Закубанской пустыни, пополнив собой немногочисленных до того обитателей монастыря. А в 1894 еще восемь иноков во главе игуменом Севастианом из Валаамской обители решили связать свою судьбу с миссионерским монастырем. Они принесли с собой дух Валаама и строгое соблюдение правил монашеской жизни. В 1905 году еще несколько иноков из Рождество–Богородицкой Глинской пустыни Курской епархии были приглашены в Свято–Троицкий монастырь. Среди них был и монах Феогност, который вскоре был назначен исполняющим обязанности настоятеля монастыря.
Отец Иреней был тепло встречен обитателями монастыря и после вечери приглашен в келью архимандрита Иринарха. Иеромонах Феогност – благочинный монастыря – в это время отсутствовал. Он уехал в большое село Тюп по хозяйственным нуждам.
Сокровища несториан
– Отец Иреней, то, что вы поведали, достойно удивления, – архимандрит Иринарх вытер выступивший от волнения пот со лба. – Вы считаете, – клад до сих пор там, в таинственной пещере? Ведь прошло уже почти шесть веков с тех событий, когда братья несторианцы спрятали сокровища в недрах земли!
– Достопочтимый архимандрит, вы правы. Орды монголов во главе с нойоном Джебе и сыном Чингисхана Чагатаем оказались здесь в лето 1218 от Рождества Христова. В те далекие времена христианское учение широко было распространено по всему Туркестану и Ближнему Востоку. Последователи еретического учения епископа Нестория после гонения со стороны римлян из Сирии проникли далеко на Восток и были приняты всеми царствующими династиями азиатских царей. Несториане взяли на себя миссию обращать в свою веру местное население и премного преуспели в этом деле. Епархия Восточной Церкви была одной из самых богатых в христианском мире! Лишь нашествие Чингисхана воспрепятствовало утверждению ее на всем Азиатском континете. Хотя сам Великий полководец не воевал против чуждых ему религий, но тот хаос и тлен, которые принес он миру, разрушили многие цветущие цивилизации. Несториане из Баласагуна и из Чуйской благодатной долины собрали все достояние церквей, погрузили его на двести верблюдов и направили караван сюда, на Иссык–Куль. Их целью было достичь Кашгара, но он далеко, а враг гнался буквально по пятам. Поэтому караван пошел не на юг в Кашгар, а на восток – сюда, на Светлый мыс. Здесь был несторианский монастырь армянских братьев, и караванщики рассчитывали получить помощь от единоверцев. Так оно и получилось. Монахи указали им путь к укромной пещере, где и были схоронены сокровища.
– Все же почему вы уверены, что за шестьсот лет никто не нашел их?
– Братьям монахам удалось повернуть реку, которая протекала вблизи утеса, под которым была пещера, и вода полностью закрыла вход. Перед тем монахи закрыли пещеру каменными плитами. На них были сделаны какие–то надписи. Пришествие монголов полностью уничтожило торговый путь, который связывал Китай с европейскими странами. Умерли все города, некогда процветавшие в Иссык–Кульской долине. С тех пор, кроме кочевников да проходящих войск Тамерлана и его племянника Улугбека, никого не было здесь до прихода русских поселенцев. Да и сами несториане хранили свой секрет за семью печатями. Лишь Божье провидение открыло его епископу Пимену, который теперь служит в Урмийской Русской миссии в Персии. Там осталась большая община несториан, за души которых борется епископ Пимен, обращая их на праведный путь православной веры. Вы же знаете, достопочтимый архимандрит, эти люди называют себя христианами, но не верят в божественную природу Иисуса Христа. Они считают, что Христос был человеком, в котором жил Бог. Несториане не почитают Богородицу, ибо думают, что она родила просто человека. Епископ Пимен в совершенстве изучил не только современный сирийский язык, но и постиг тайну древнесирийского письма, на котором написаны священные тексты несториан. Они сами были не в состоянии читать их, и епископ много труда положил, чтобы перевести и опубликовать некоторые бесценные документы многовековой давности. Епископ Пимен имеет божественный дар к языкам, говорит на многих тюркских наречиях.
– Все же, отец Иреней, – прервал монаха архимандрит Иринарх, – объясните мне цель вашего приезда сюда. Вы же не думаете, что насельцы миссионерского монастыря будут заниматься поисками мифических сокровищ?
– Ваше преподобие, – монах старался говорить спокойно и убедительно, – исключительно серьезное положение России подвигнуло епископа Пимена заняться этим авантюрным проектом. Святой Синод неоднократно отмечал бессеребреничество и чистоту помыслов отца Пимена. Высокий сан говорит за него. Но Россия и Император нуждаются в помощи. Епископ Пимен усмотрел в открывшемся ему документе руку Господа. Я послан к вам, чтобы и вы протянули руку помощи.
Архимандрит задумался. Тишину нарушал лишь равномерный ход настенных часов. Отец Иреней сидел молча, вперив взор в дощатый пол кельи. Наконец архимандрит Иринарх пошевелился. Прибывший монах вскинул на него взгляд.
– Никто в округе не знает ничего о какой–нибудь пещере, – произнес архимандрит.
– Я привез с собой подробную карту, – отозвался отец Иреней, – она была в том документе. Епископ сделал копию и перевел на наш язык.
– Дайте мне взглянуть. – Монах вытащил из холщового мешка сверток и, развернув его, протянул Иринарху.
Архимандрит принялся изучать от руки нарисованный план и вскоре нашел на нем Светлый мыс и монастырь армянских братьев. Береговая линия оказалась совершенно другой, озеро было значительно меньших размеров. Там, где сейчас плескалась вода, стояли дома и жили люди. Крест, обозначавший вход в пещеру с сокровищами, находился в верховьях реки Кутурга. Рядом возвышался скалистый склон, вдоль которого дугой текла речка Курменты.
– Я знаю это ущелье, – проговорил архимандрит Иринарх, – мы с братьями ходили туда собирать грибы для засолки. Но пещеру не видел.
– В документе написано, что монахи повернули реку и залили вход, – напомнил отец Иреней.