— Маш, мне очень плохо.
— Отчего? — вежливо поинтересовалась она и пальцем нарисовала сердечко на запотевшем лобовом стекле. На улице лил дождь.
Сергей посмотрел на это сердечко, на ее тонкий профиль, на красивые коленки, сомневаясь — говорить ли. Маша его никогда не отвергала, но ответного чувства, вообще никакого чувства он в ней по-прежнему не замечал.
— Скажи, вот у тебя так бывало? — все же начал он. — В сердцевине твоей как будто выжжена черная дыра. И она засасывает все, имевшее неосторожность приблизиться. Сегодня, представляешь, я отъехал от бензоколонки с заправочным пистолетом в бензобаке. Остановился, лишь когда другие водители начали гудеть в клаксоны, кричать, размахивать руками.
— Да ты опасен, — улыбнулась Маша.
— Сам себя боюсь. Я, конечно, посмеялся вместе с ними, потом затормозил в укромном уголке, около аппарата для подкачивания шин, положил голову на руль…
— И что надумал?
— Шины подкачать… — горько пошутил Сергей, обиженный ее равнодушием. — Если тебе на самом деле интересно, то я просто спрашивал себя: ну почему не могу стать самым лучшим для одного-единственного человека? Что я делаю неправильно? Может, ты мне подскажешь, очень тебя прошу.
Маша погладила его руку, и Сергей подумал, что подобный разговор: мольба о любви и холодная ласка в ответ на нее — уже были в его жизни, и совсем недавно. Только теперь роль ему выпала другая. Он жалуется Маше точно так, как Люси жаловалась ему.
— Это пройдет, — сказала Маша. — Ты просто переживаешь смерть бабушки.
Сергей приготовился было с привычной покорностью сменить тему, но в этот раз нервы его не выдержали и он впервые закричал на Машу:
— Да причем здесь бабушка?
Она с легким удивлением отстранилась от него.
— Да при всем. Знаешь, на какой улице мы с тобой находимся?
Он опустил стекло, чтобы рассмотреть табличку на доме, но сквозь дождь было видно плохо, а выходить из машины не хотелось.
— Это Теплый переулок, — сказала Маша.
— Нет такого в районе, — с самоуверенностью коренного москвича отозвался Сергей. — Это улица Тимура Фрунзе, — объявил он, наконец прочитав табличку.
Маша не стала спорить.
— Вон тот дом видишь? — спросила она.
Сергей сквозь капли и подтеки всмотрелся в пятиэтажное старое здание.
— Ну вижу.
— В пятидесятые годы его не снесли, как ваш дом, когда расширяли проспект. На чердаке этого дома есть тайник, оставленный моей бабушкой.
— Ох, и сочинительница ты, Машка! Тебе детективы надо писать.
Перегнувшись к Машиному сиденью, Сергей неловко обнял девушку. И зачем серьезными разговорами ее мучаю, подумал он. Держать в руках любимую — разве это не счастье? А ему, зануде, надо везде галочки поставить, ответы на все вопросы получить.
— Сережа, писательницей становиться не хочу. Мне петь нравится.
— Да все я понимаю. Талант твой тебе покоя не даст. Что ты сейчас проходишь со своей тетенькой из консерватории?
— Арию Снегурочки, где она тает и поет: что со мной, блаженство или смерть? Какой восторг, какая чувств истома… О мать Весна, благодарю за радость, за сладкий дар любви.
— Спой это, а не рассказывай. Я от твоего пения в транс впадаю.
Он уговорил, и Маша спела, впервые глядя Сергею прямо в глаза. У него мурашки побежали по коже от этого негромкого пения, и он растроганно признался, когда она закончила:
— Я сам растаял… Ты станешь большой певицей. Ну к чему тебе этот ресторан, пьяные рожи, которые за тобой увиваются? — ревность давно не давала ему покоя. — Увольняйся, я буду тебя поддерживать.
— Содержанкой хочешь сделать?
— Женой.
Он забыл, что у него уже есть и жена, и дочка. Маша тоже не стала ему об этом напоминать, выслушала предложение благосклонно. Они даже поговорили о будущих детях. Лишь одна запинка случилась — когда прозвучала неожиданная Машина оговорка: «Ничего такого не будет никогда».
Сергей не успел переспросить, потому что его испугало видение: плоть на половине лица девушки словно отвалилась, обнажив кости черепа. Господи, моргнул он, чего только не привидится дождливым вечером в полутемной машине.
— Я хочу туда зайти, — Маша кивнула на дом.
— Давай, — охотно согласился Сергей, окончательно стряхивая наваждение. — Посмотрим, где твои предки жили.
Не раскрывая зонтика, они подбежали к козырьку подъезда. Домофон был сломан, и ничто не помешало войти вовнутрь.
— Все старое, только перекрасили, — Маша любовно посмотрела на литую решетку, погладила перила и пошла наверх, словно не раз поднималась по этим ступенькам.
На последнем этаже они постояли перед дверью.
— Хочешь позвонить? — спросил Сергей.
— Нет. Зачем? — Маша смотрела теперь еще выше, на темную лестницу, которая вела к железной двери с незащелкнутым навесным замком.
Сергею совсем не хотелось лезть на грязный и, возможно, населенный бомжами чердак, но он не мог выказать свой страх перед Машей. Забравшись под крышу, они осторожно пошли по битому стеклу и рваным тряпкам, освещая путь фонариком-брелоком.
— Вторая от входа, — сказала Маша, подойдя к печному стояку. В темноте эти стояки, уже которое десятилетие не дающие никому тепла, были похожи на колонны.
Маша вынула кирпич из кладки:
— А ты не верил, — и протянула Сергею небольшой сверток.
— Ну и дела! Даже надпись имеется дарственная… Прямо как в приключенческом романе. Внучка находит тайник, о котором прочитала в детском дневнике бабушки, — возбужденно прошептал Сергей, когда они развернули промасленную бумагу.
Маша усмехнулась:
— Ну вот ты и развеселился… Не говори больше о черных дырах в своей душе, мальчик. Что ты в них понимаешь? Тебе просто было обидно из-за того, что не все твои желания исполняются.
Сергей поперхнулся от неожиданной метаморфозы, случившейся с Машей.