-Пан Анджей, ты куда?! – изумлённо спросил пан Роман, когда мимо него, столь же целеустремлённо и быстро, направились конфиденты пана Медведковского во главе с самим паном.
-Как куда?! – в свою очередь изумился пан Анджей. – К воеводе местному! Его же бить пошли… вот мы и поможем!
-Мы торопимся… ты не забыл?! – раздражённо поинтересовался пан Роман.
-Отчего ж, не забыл! Мы не надолго! – ухмыльнулся пан Анджей, пощипывая наполовину обрубленное в юные годы ухо. Про ухо это ходило множество легенд, вплоть до того, что его обрубил юному нахалу заезжий мушкетёр из самой Франции, с которым хмельной до ужаса юнец принялся толкаться у корчмы. Кто-то даже видел, как они толкались. На деле же, всего-то правды было, что пан Анджей в тот миг был смертельно пьян и не помнил себя. В беспамятстве и вылетел из седла на повороте, пропахав рожей кусты и даже сломав несколько ветвей. Роже-то что, и без того не слишком привлекательной была. А вот ухо пострадало сильно. По правде говоря, к тому моменту как местный коновал закончил штопать, от уха лишь треть осталась. К пану Анджею, как он ни противился этому, приклеилась ласковая кличка «Корноухий». Правда, ему она почему-то так не нравилась, что при одном только упоминании оной, он немедленно хватался за кончар… В гневе он был страшен! Раздутые щёки, оскал желтоватых, острых как у волка зубов, покрасневший от беспробудного пьянства до бурого состояния нос… Некоторые пугались по настоящему. Сейчас проклятый шляхтич, слишком гордый, чтобы быть умным, рвался, разумеется, в первые ряды.
Расстроенный так сильно, что даже боялся себе признаться, пан Роман оглянулся… Его казаки, отлично обученные воины, замерли ровным строем за спиной своего командира. Никто не стронулся следом за людьми пана Анджея… но две дюжины глаз пристально и неотрывно следили за ним, за паном Романом. Мол, прикажи только, мы готовы! И ведь и впрямь были готовы… вот уже и пищали с пистолями наготове! А пан Анджей всё дальше… А в воротах уже спал напор, там бегут, торопятся поспеть за остальными, разве калеки да старики.
-Андрей! – резко сказал пан Роман, сам собой не довольный. – Возьми ещё троих, останетесь с пани Татьяной. Чтобы ни один волос с её головы не упал! Головой ответите!
Казак, к которому он обращался, Андрей Головня, был достаточно зрел, чтобы преисполниться осторожности. Далось ему это нелегко – шрамы на лице говорили о трудной науке, но то, что ещё был жив – о том, что наука пошла впрок. Сейчас он лишь коротко кивнул, и указал троим, что им придётся поскучать с ним. Остальные – двадцать человек, включая сюда и самого пана Романа, неспешно, оберегая коней, тронулись в сторону города. За спиной ехавшего первым шляхтича, его воины спешно щёлкали курками пистолей и ружей, звенели саблями, готовясь к бою…
2.
Славный город Грязин за восемь десятков лет, что стоял на многострадальной земле Руси, пережил немало потрясений. Его ведь не зря поставили именно на этом месте, подле смычки двух шляхов: жутковатого Муравского и не столь опасного, Бакаева. Там, дальше, горела огнём южная Россия – Северская земля, поверженная Мстиславским, да Белгородская Черта, уж сколько лет грудью заслонявшая собой всю срединную Русь. Там было хуже всего, там истекали кровью станицы… Но и здесь тоже случалось – проходили пути татарских ратей. Дважды город, в котором пока лишь одно здание было построено из камня, сгорал дотла, сожжённый врагами. Дважды его отстраивали заново. Город, один из немногих, имел собственный отряд стрельцов. Сюда назначался государев воевода и город всегда, всю свою короткую историю был оплотом Москвы на юге. Сейчас город, впервые за свою историю, был охвачен пламенем мятежа. Сотни, если не тысячи людей, многие – неплохо вооружённые, стекались сейчас к центральной площади, к дому местного воеводы Анцифора, царёва наместника, поставленного ещё царём Фёдором, утверждённого Борисом, переметнувшегося к Дмитрию. Не исключено, что и четвёртый царь будет доволен его действиями! Если выживет… Три десятка стрельцов – последний его резерв, вместе с боевыми холопами стеной выстроились перед крыльцом. Молодой, рослый усач-сотник звонко скомандовал им изготовиться к бою…
На этот раз толпа не остановилась – стрельцы здесь были чужие, не местные и прибыли недавно, не успели заиметь друзей среди горожан. Скорее уж, врагов заимели. Кто-то первым бросил камень, его почин подхватили и на град камней стрельцы ответили единственно возможным способом – залпом из полутора дюжин пищалей. Хорошо ещё, не все смогли выстрелить точно, лишь шесть или семь человек были убиты, хотя и рана от тяжёлой пищальной пули заживает нескоро. На миг толпа отхлынула, яростные вопли стихли. Где-то в задних рядах дуром завыла баба, видать, вусмерть придавленная.
-Вперёд! – заорал пан Анджей. – Вперёд, трусы! Всех не убьют!
-Вот сам и лезь вперёд… лях! – зло ответил ему кто-то из мужиков. – Пуля пищальная, она дура! Не разбирает, кому поделом будет, а кто здесь случаем оказался…
-Разойдись! – рявкнул меж тем сотник, грозно махнув саблей. – Разойдись, говорю! Воевода Анцифор добр и прощает вам обиду. Только выдайте убийц стрельцов городовых, больше наказаний не будет! Зачинщиков выдайте! Да смотрите, озоровать кончайте! Хуже… ох…
Он не договорил, не дали. Брошенный чьей-то меткой и сильной рукой булыжник попал точно в лицо, вмиг обратив гордый профиль в куда менее привлекательный вид. В следующий миг те из стрельцов, что успели перезарядить пищали, беспорядочным залпом отомстили за своего командира. Хотя погибло из горожан немного, но крови теперь было пролито достаточно, а крики раненых соседей и друзей, а то и родственников взывали к отмщению. Народ дуром готов был рвануться вперёд. Именно в это время на площади и появился пан Роман со своим отрядом.
Опытным глазом определив, что дела плохи, а стрельцы достаточно умелы, чтобы при таком малом количестве наломать дров вдосталь, пан Роман всё же не стал спешить. На его глазах, уже и при помощи бердышей, стрельцы отбили третий наскок мятежников. В нём, правда, приняли участие и шляхтичи пана Медведковского… Сам пан Анджей, разумеется, пролезший в первые ряды и по привычке дравшийся отчаянно и довольно неплохо для себя, даже ранен был и теперь самым чёрным образом ругался, покуда белый, как полотно Яцек перевязывал ему покарябанное плечо.
-Пора уже, пан Роман! – негромко сказал из-за плеча давний соратник, казак Клим Оглобля. – Стрельцы сейчас стрелять не смогут, пищали не заряжены. Тут мы их и…
Он настолько выразительно сложил ладони, прихлопнув воображаемого врага, что пан Роман только и смог, что ухмыльнуться в ответ. И впрямь – самое то сейчас ударить. Вот и кончар бьётся рукоятью в руку, просится, чтобы его выхватили… вот так… а потом наклонили остриём вперёд – вот так!
-Вперёд! – заорал пан Роман и его жеребец чёртом прыгнул вперёд, по пути отшвырнув широкой, могучей грудью двух «союзников» – горожан. Скольких ещё стоптали его молодцы, пан Роман не знал. Да он об этом и не задумывался! Куда приятнее было видеть страх на небритых рожах местных стрельцов, дрожащие навершия бердышей, которые они спешно наклонили, чая ими остановить порыв конницы…
Площадь была слишком мала и коротка для полного разгона, да пан Роман и не горел желанием разгонять своих молодцев. Потом ведь не остановишь, коням ноги переломать можно!
Атака удалась. Лишь несколько стрельцов успели выстрелить, но кажется, никто из них не попал. А потом под тяжело рухнувшим кончаром пана Романа хрустнул, раздаваясь, череп стрельца, рядом закричали яростно… Кто-то из стрельцов скомандовал отход.
Отходили они быстро, умело. Не побежали и не дали возможность молодцам пана Романа на плечах ворваться на крыльцо. Четверо стрельцов, что держали штурмующих на длине бердыша, отдали свои жизни, но к моменту, когда пал последний из них, низкая и тяжёлая дверь в хоромы воеводы захлопнулась, а из окон второго поверха высунулись стволы пищалей и по набегающим мятежникам хлёстко и метко ударили свинцовые пули. Четверых смело. Завизжал раненый конь. Его стон поддержали раненые люди… На площади установился хаос.
-Ну, всё! – пробурчал, прижимаясь к стене, рослый горожанин с оглоблей в качестве оружия. – Сейчас они нам покажут…
Пан Роман, сердито на него сверкнув глазами, знаком велел своим начинать. Трое быстро подскочили к двери, в руках появились стрелецкие бердыши. Дверь задрожала под их могучими ударами и, хотя щепа пока что летела мелкая, вряд ли она простоит слишком долго. Остальные казаки пока что затеяли перестрелку со стрельцами и, хотя они находились в заведомо менее выгодном положении, всё же сумели заставить стрельцов укрыться внутри.
-Лестницы тащи! – орал кто-то из горожан, надсаживая глотку. – Бей их, иродов!
Площадь была вся устлана телами убитых, бабы с воем бегали, отыскивали среди них своих мужей, детей… Иногда слёзы утишались, раздавалось радостное причитание – значит, её был ещё жив. Чаще, однако, вой раздавался ещё громче… Раненных было больше, чем убитых, но их затоптали свои же, толпа, пока металась по площади туда, обратно. Упавший на площадь мог сразу считаться мёртвым… увы.
Потери только обозлили горожан. Лихие же были люди в городе Грязине, если даже пищальный огонь в упор не смог их остановить! Наоборот, мужики так разозлились, что вмиг высадили пару ставень, и сейчас подле раззявленных проломов окон шла жаркая пря между стрельцами и горожанами. И те, и другие горели желанием оказаться сильнее… только вот стрельцы всё-таки чуть сильнее, ибо на кону с их стороны стояли жизни. Оба пролома были ими защищены, да ещё и трупов навалили подле них вдоволь…
-Проклятье! – прошептал по-настоящему растерянный пан Роман. – Да здесь как на бойне!
Но в этот момент бердыш одного из воинов прорубил дверь и почти тут же успеха добился ещё один рубщик, рядом. Древками вышибли кусок доски… и получили в упор слитный залп из трёх пищалей. Рубщиков – обоих, а с ними одного из шляхтичей пана Анджея спасти было уже невозможно. За них можно было только отомстить… и за них отомстили. Дверь вынесли так быстро и с такой яростью, словно её и не было. Стрельцов, защитников двери, повинных в смерти боевых товарищей, срубили раньше, чем те успели схватиться за сабли. Нельзя полагаться только на огненный бой! Они же слишком полагались.
-Убивай! – прорычал пан Анджей. – Убивай их, гадов!
Спустя несколько минут волна разгневанных, разъярённых чрезмерными потерями горожан ворвалась внутрь. И живые позавидовали павшим…
Самыми удачливыми оказались всё те же стрельцы. Они могли сражаться, а, сражаясь – умирать быстро. Женщинам и детям повезло меньше. Сражаться они не могли, на милосердие полагаться – тоже. Кончать жизнь самоубийством было против Веры. На них и отыгрались…
3.
-Помогите ради Христа, люди! – немолодая женщина в разорванной на груди исподней рубахе, выскочила на крыльцо. Следом, гогоча и солоно ругаясь, набежали мужики. Трое. Все – местные, горожане. Пресытились грабежом, набили пазухи добром воеводы Анцифора, решили поразвлечь плоть. Увидев чужаков с оружием, остановились... глухое ворчание их напоминало рык голодных псов, у которых уводят сахарную косточку из-под носа.
-Кто такая? – коротко кивнув на женщину, спросил пан Роман, чуя как в груди разгорается и никак не желает затухать гневное пламя.
-Да Марья, жена пса-Анцифора! – быстро ответил один из насильников, ражий мужик с огромными кулаками. Из левого кулака свисали грубо оборванные волосы, целая густая прядь. Бедняжка, видно, рванулась, что есть силы, спасая не жизнь, так честь.
Меж тем, пока казаки и грязинцы мерили друг друга долгими, выразительными взглядами, бедная женщина подползла как можно ближе к пану Роману и крепко охватила его ноги руками.
-Христом-Богом молю, воин, не выдай меня этим зверям! Рабой твоей буду! Жизнь отдам!
Пан Роман скривился... В его планы, по крайней мере - сейчас, не входило противостояние с озверевшими от насилия и грабежа грязинцами. Отряд, потерявший в этой совершенно не нужной стычке четверых убитыми, вряд ли мог противостать сотням вооружённых горожан. К тому же, теперь в них не нуждались...
-Сколько вы за неё хотите? – отстёгивая от пояса туго набитый кошель, поинтересовался он вполне миролюбиво.
-Так... это, боярин... Злата-серебра мы и так вдоволь набрали! – возразил ему один из мужиков. – Вот Марью-воеводшу поять, такое не каждый день случается! Не обессудь, не уступим! Даже и за сотню рубликов!
Марья, прижимаясь полной грудью к его коленям, отчаянно завыла, пытаясь укрыться от хищных взоров распалившихся ещё больше насильников. Пан Роман ещё раз досадливо сморщился. Не по душе ему был такой вот оборот, не по шляхтетски было бросать женщину, да ещё благородных кровей, на произвол судьбы. Тем более что она – такая же христианка и молит тебя о пощаде.
-Полтораста рублей даю! – сам себе удивляясь, проскрипел пан Роман. – На эти деньги вы десять таких купите, да ещё в прибытке останетесь!
-Нет, боярин! – решив на всякий случай повысить Романа в положении, возразил мужик. – Я ж сказал, не отдам! И не мешайся... Мы, конечно, благодарны тебе. Очень. Но – не лезь, чужак! У нас тут свои счёты!
Скрипнув зубами, пан Роман потянул из ножен саблю. Отдавать её холопам, черни, он никоим образом не собирался...
Расклад поменялся внезапно. Послышался оглушительный рык, не должный принадлежать человеку, и из глубины терема выступил настолько могутной мужик, что стало страшно от одного только его вида. В руке богатыря был огромный, под стать владельцу, палаш и сейчас этот палаш был направлен остриём в сторону пана Романа. Недолго думая, тот вынул из ножен кончар.
-Да не бойся! – проревел мужик, оглушительно громко хохотнув. – Я тебя не трону... может быть! Я вот этих троих... трону. Слегка! Прочь, мразь!
Мужики себя мразью явно не считали, а оружие у них и у самих было. Однако спорить они не осмелились. Видно, этого громилу в городе знали... Удивительно, но успокоилась и баба. Только всхлипывала чуть слышно, зажимая разорванную рубаху на груди.
-Ну, Марья! – проворчал мужик куда тише. – Не говорил ли я тебе, что кончится этим? Анцифор слишком далеко зашёл...
-Брати-ку... – белугой завыла воеводина жена. – Спаси деток! Спаси, братик!