-Чем же я тебе не люб? – с кривой ухмылкой спросил он её. – А, боярыня? Или урод? Или беден? Может, не ровня тебе? Это ты права – не ровня! Свободный человек рабыне – не ровня николи! Так ты лучше покорись, девка. Не хочу я тебя ногаям продавать... и своим отдавать не хочу! Себе лучше оставлю. Будешь ты меня холить да лелеять, любить... ублажать, как мужа своего, боярина московского ублажала! Пятки там чесать, вшей вычищать... В баньке парить! А я тебе за это и парчу, и аксамит и каменья драгоценные...
Он говорил, неспешно подходил. Татьяна, не сводя с него глаз, отступала. Когда под колени попалось что-то твёрдое, она не сразу поняла что это – топчан. Упала. Окаменевшая от ужаса и осознания необратимости происходящего, как мышь, заворожённая ужом, смотрела на подходящего Ворона.
-Держите её! – хриплым голосом, приказал Ворон.
Вот кого карги услышали сразу же! Вороньей стаей набросившись на неё, они навалились на руки с той силой, которую никак не ожидаешь увидеть в женщине, тем более старой и на вид немощной. Как ни рвалась, как ни билась Татьяна, вырваться ей не удалось. Подошедший Ворон довольно улыбнулся и достал нож...
-Прирезать бы тебя, за твоё непослушание! – промурлыкал он. – Да нет... слишком лёгкое для тебя наказание. Ничего... к утру ты сама поймёшь, КЕМ обласкана!
Он – сумасшедший! – с ужасом подумалось Татьяне, пока радостно улыбающийся вожак шишей резал на ней одежды. Угораздило ж её попасться... лучше уж и правда – на поток!
Меж тем, сорвав с неё обрывки, некогда бывшие дорогой одеждой, как раз и достойной боярыни, Ворон начал раздеваться сам. После пана Романа, да даже после нелюбимого мужа, боярина Ильи, его худосочные телеса не вызывали ничего, кроме ужаса и отвращения. Ужас и отвращение только возросли, когда Ворон, довольно пыхтя, навалился на неё. Всякие попытки сопротивления безжалостно подавлялись старухами... да и сил особых сопротивляться уже не оставалось – ни душевных, ни телесных. Она даже не закричала, когда Ворон наконец напыхтелся вволю, нашарился руками по телу и вошёл в неё – резко и грубо...
А дальше был спасительный грохот где-то снаружи – и замерший внутри её Ворон.
-Если там кто-то перепился и балует... – хрипло сказал он, теряя всякий интерес к лежащей под ним женщине. – Ну, плетьми он не отделается!
Он резко вскочил, натянул порты и почти бегом вышел. Только тогда карги отпустили Татьяну, о чём-то переговариваясь между собой по-татарски... Татьяна даже не пыталась встать или прикрыться. Всё равно. Уже всё равно. Она испоганена, опозорена; она грязнее самой грязной блудницы... Всё кончено и остаётся только головой в омут... И чтобы милый, Роман, поскорее забыл о ней и думать!..
9.
Нет! Всё же самым умелым разбойникам далеко до настоящих воинов. Будь здесь стрельцы или городовые казаки... да даже ратники поместного ополчения... сотне Кирилла пришлось бы несладко. Всё-таки не берут такие крепости без длительной осады и пары дюжин пушек в придачу! Да и войска нужно поболее. С огненным, опять же, боем. Однако у Кирилла была только одна сотня. Неполная. Порох, опять же, подмок. Взяли!
Бегом скатившись вниз по крутой лестнице привратной башни, молодцы Кирилла взяли пятёрку воротной стражи в сабли. Взяли удачно – те не успели схватиться за ручницы, в беспорядке сваленные у стены, а на саблях бой закончился так быстро, что вряд ли кто-нибудь услышал звон стали о сталь. И почти одновременно сверху чуть ли не на головы охотникам Кирилла рухнуло мёртвое тело. Михайла Турчин, выполняя приказ командира, зачищал стенку от стражников...
Бой редко проходит без неожиданностей. И здесь случилась – а как же. Когда уже начали ковыряться с засовом ворот, когда стрельцы Павла Громыхало бегом бросились через дамбу, оскальзываясь и падая, сверху внезапно ударила пушка... Никто не повинен, что один из пушкарей спрятался в тёмном углу. Михайла Турчин торопился, вот и не углядел. Да и не видел он беды, если один-два стражника останутся живы теперь... Оказалось, он ошибался. Ошибка его дорого стоила сотне – пушка оказалась заряжена картечью, и свинцовый горох врезался точно в бегущих по дамбе стрельцов. Кровавая каша, круто заваренная на крови и мясе шести стрельцов и ратников...
-Вперёд!!! – ор полусотника стрелецкого был слышен даже за стенами. – На слом!
И тут он был прав. Бежать обратно, когда преодолено больше двух третей дамбы столь же опасно, столь же смерти подобно, как и продолжать штурм. Даже опаснее... Всё-таки вперёд бежать – шагов пятьдесят, а назад – все сто!
И стрельцы наддали, подгоняя друг друга матом и пинками, хватаясь за гайтаны с крестами да образами... Им повезло – на второй выстрел, не слишком опытному пушкарю просто не дали времени казаки Михайлы Турчина – порубали в мелкое крошево. А ратники Кирилла, встав грудью навстречу набегающим разбойникам, не дали им отшвырнуть себя от ворот. Они продержались до тех пор, пока в распахнутый зев ворот не хлынули стрельцы с бердышами наперевес. Тут уж, как бы тяжко не было в бою, стало полегче. Да к тому же, Михайла Турчин исправился сполна – сумел быстро развернуть одну из «голубиц» внутрь двора, да и шарнул картечью. Может, не слишком умело – всё же не пушкарь, казак, но несколько разбойников были ранены, а остальным дали понять, что выбить нежданного врага из своей крепости им будет не слишком легко и совсем непросто.
Следом за пушкой, сказали своё слово и пищали. Залп пришёлся почти в упор, и не меньше дюжины разбойников рухнули на утоптанный до каменной твёрдости земляной наст двора. Остальные, однако, показали себя с лучшей стороны – атаковали и дальше, яростно и довольно быстро. Может быть, они даже смяли бы сотню, если бы не Павло Громыхало...
Стрелецкий полусотник не зря целый день ковырялся с неразорвавшимися гранатами. Три их было у него, трое стрельцов вызвались охотниками... Одна опять не взорвалась, вторая взорвалась в воздухе, тяжело изранив самого стрельца... Третья, по широкой дуге прочертив искрящим фитилём небо, рухнула точно в середину набегающей толпы, и взрыв её имел ужасающие для шишей последствия. Нескольких убило сразу. Других оглушило. Третьим осколками иссекло руки и ноги... Всего одна граната поразила почти десяток шишей и порядком напугала остальных.
-Вперёд! – закричал Кирилл, сам подавая пример. – На слом!
И он был прав. Именно сейчас, когда более многочисленные шиши смущены и неуверенны, следовало атаковать...
Атака последовала и была не слишком удачна. Шишей, разумеется, опрокинули. Опрокинули и погнали. Но потери могли бы быть и меньше, да к тому же, только опрокинув первый отряд защитников, они со всего разбега, без подготовки и не успев восстановить порушенный строй, врезались во второй. Тут уж вместо правильного боя, в котором любой воин Кириллова отряда стоит десятерых шишей, началась беспорядочная драка, резня. А тут уже преимущество – по крайней мере, численное, было на стороне разбойников. Немало ратников и стрельцов заплатили жизнями, прежде чем внезапный удар подоспевших казаков Турчина помог им опрокинуть разбойников.
Правду сказать, это был последний отряд шишей, оказавший настоящее сопротивление, похожее на организованное. Разгром этого отряда знаменовал собой полный захват крепости. Теперь уже можно было рассыпаться мелкими группами и вылавливать пытавшихся укрыться разбойников. Их тут же и карали: когда - отсекая дурные головы, а если была малая толика времени – по обычаю, подвесив на стене.
...Кирилл, устало отирая пот со лба, отошёл к стене и, привалившись к ней, принялся оттирать саблю от быстро засыхающих кровавых потёков. Сегодня он срубил никак не меньше полудюжины шишей... Вот только удовольствия это ему не принесло совершенно. Какое ж это удовольствие – рубить тупых крестьян, большинство из которых совершенно не умели обращаться с оружием, попавшим к ним в руки. Нет, конечно, некоторые навострились совсем неплохо. Но даже они не могли долго продержаться против воина из детей боярских самого князя Михайлы Шуйского. Семеро... Ещё семь душ, отправленных Кириллом в Рай или в Ад. Ещё семь... Скольких он убьёт сегодня, пока не наступит утро? Скольких – до вечера? А до конца жизни?!
Очень вовремя, отвлекая Кирилла от тягостных раздумий, к нему подошёл тот мальчишка-литвин с непривычным для русского именем Марек.
-Дай мне воинов, сотник! – не попросил даже, потребовал он. – Хотя бы двоих-троих!
-Зачем тебе воины? – удивился Кирилл.
-Пойду выручать своих! – взгляд мальчишки был прям и строг. – Ты ведь не собираешься оставлять их там, где они сейчас есть?
Кирилл на миг задумался... Теперь, когда бой подошёл к концу и всё заканчивается, пора было вспомнить о главной своей задаче – ларце Гришки-Самозванца. Что бы там ни было, ларец должен быть доставлен в Москву... А этот пан, неважно, украинец он, лях или литвин, вряд ли согласится отдать его по доброй воле. И потом...
-Павло!!! – проревел он, набрав предварительно побольше воздуха в усталые, горящие огнём лёгкие.
-Здесь я! – отозвался полусотник, показываясь из какой-то щели и поддёргивая на ходу широкие штаны. – Нужду справить не дадут...
-Справил? – неласково спросил Кирилл. – Тогда давай сюда!
Ещё бурча что-то себе под нос, Павло неспешно подошёл.
-Ну, вот он – я! – сказал хмуро.
-Бери десятка два своих, иди в подвалы. Там, думаю, наши польские друзья отдыхают. Освободи их... оттуда. Понял меня?
-Понял, отчего ж не понять! – пожал плечами стрелец. – Дружба кончается...
-Не обижать! – строго напомнил Кирилл. – Добром попробуем сговориться.
Марека весь этот разговор далеко не порадовал и он уже пожалел, что вообще напомнил московиту про своего господина... Впрочем, выхода всё одно не было – только помощь этого сотника могла дать свободу и пан Роману, и пану Анджею. Кляня всё же свою болтливость, Марек поспешил следом за стрельцами... В спину ему ударил очередной рык сотника:
-Дмитра ищите! И боярыню!
10.
С тех пор, как Ворона – подхватив под руки и опекая, как малое дитя, увели прочь, прошло больше двух часов. Двух часов, которые прошли под ругань пана Романа и озвучивание невыполнимых прожектов пана Анджея. Под конец этих двух часов, ворвавшиеся в камеру, чем-то очень встревоженные шиши увели куда-то казачьего атамана.
-Что-то происходит! – глядя прямо перед собой, негромко сказал мессир Иоганн.
-Что-то... Что?! – сердито переспросил пан Анджей, тщетно пытающийся отчистить грязь от шмата сала, во время драки втоптанного сапогами в пол. Он уже полтора часа разглядывал этот шмат, мучаясь неимоверными приступами голодных спазмов. И каждый раз брезгливость брала верх... Теперь она, кажется, терпела сокрушительное поражение.
-И ты будешь это есть? – поморщился пан Роман. – Помилуй, пан Анджей, да не нём – дерьмо!
-Да? – удивился пан Анджей. – Где? Ах, это... И вовсе это не дерьмо. Это – мышиные какашки... ну, или крысиные. Отчистим, будет как новенький!
-Скажи ещё, как только что срезанный с борова! – сплюнул пан Роман, отворачиваясь...
Спустя мгновение он резко сел, даже про боль забыл.
-Слышите?!
-Что мы должны слышать? – недовольно покосился на него пан Анджей, всё ещё перебарывающий свою брезгливость. – Лично я слышу только, как гуляет ветер в моих кишках! И больше – ничего!