— Тайна есть? — спросила она.
Лукаш, окончательно очнувшийся, кивнул головой.
— Где же?
— Тут.
Эмилька важно осмотрелась по сторонам в знакомой обстановке.
— Выдумываешь. Здесь нет никакой тайны.
— Погоди, — возразил Лукаш, — сейчас увидишь. Я только опущу занавеску.
В комнате стало совсем темно.
— Зажги, — сказала Эмилька.
— Не надо. Нужно, чтоб впотьмах.
Но Эмилька запротестовала.
— Зачем? Лучше зажги.
— Боишься?
— Нет, но зажги, Лукаш!
— Чего ты кричишь?
— Зажги.
— Говорю тебе, нужно, чтоб темно.
Голос Эмильки чуть задрожал.
— Где ты?
— Здесь, — послышался в потемках ответ тут же рядом.
— Зажги…
— Не бойся. Дай руку. Ну, давай… Идем.
— Да я ничего не вижу.
— Идем, сразу увидишь.
И он потащил ее, слегка упирающуюся, к шкафу. Там, как заранее можно было предвидеть, во всей своей красе, во всем великолепии полыхала золотая заря.
— Видишь? — прошептал он.
— Ничего я не вижу, — ответила она плаксиво. — Зажги свет.
Лукаш начал нервничать.
— Не кричи… Глупая, ну как же можно не видеть? Если погасишь свет, можно что хочешь увидеть. Полезай внутрь — и увидишь. Лезь, говорю, не глупи… Эмилька!
И он стал насильно толкать ее в шкаф.
— Пусти! — закричала она. — Мама!
Тогда Лукаш, совсем выведенный из равновесия, схватил ее за талию, несмотря на отчаянное сопротивление, втолкнул внутрь, быстро захлопнул дверцы и повернул ключ.
— Видишь? — спросил он.
Но вместо ожидаемого ответа из шкафа послышался несколько приглушенный, но тем не менее ужасно громкий рев Эмильки. Она безумно заметалась в тесном пространстве, принялась колотить кулачками в дверцы.
— Пу-у-у-сти! — взывала она не своим голосом. — Пу-у-сти!
Лукаш совсем потерял голову, просто не знал, что делать. Убежать? Спрятаться куда-нибудь? Или, может, открыть дверцы? Зажечь свет? Сам не свой, он кинулся вперед, наткнулся впотьмах на стол, метнулся в сторону, но опрокинул стул, который упал со страшным шумом. Тут в комнату прибежала мать.
Она, конечно, сразу поняла, что случилось. Но когда она вывела кричащую и плачущую Эмильку из шкафа, девочка разревелась еще пуще, и не было никакой возможности ее успокоить, она отталкивала мать Лукаша и дрожала, вся бледная, чуть не синяя, отчаянно крича:
— Домой, хочу домой!
Лукаш, скромно отойдя в сторонку, хмуро глядел на эту сцену… «Зачем такой крик? — недовольно думал он. — Ведь ничего не произошло… Глупая!»
В конце концов мать, видя, что на Эмильку не действуют никакие уговоры, увела ее к себе. Лукаш вздохнул с облегчением. Первым делом он запер шкаф, потом стал прислушиваться. Долго еще из глубины квартиры долетали плач и крики Эмильки, но, видимо, мать нашла все же какой-то способ ее успокоить, так как все наконец утихло и через некоторое время в передней послышались два голоса: голос матери и, уже совершенно спокойный, деловой, голос Эмильки.
Для Лукаша не было сомнения, что после этого ему не миновать долгого разговора с матерью, и он был уверен: как только Эмилька уйдет, его сейчас же позовут. Он даже подумал было, не сделать ли вид, будто не слышит. Однако мать, по-видимому, учла эту возможность, так как сперва открыла дверь в коридор и только тогда позвала, — правда, совсем негромко, но зато весьма выразительно. К сожалению, такого зова нельзя было не услышать. Лукаш шепнул в сторону лиса:
— Ничего не бойся!
И пошел.
Мать сидела у себя за письменным столиком. Как только Лукаш вошел, она спросила:
— Лукаш, скажи мне, пожалуйста, что все это значит?
Не зная хорошенько, куда девать глаза, Лукаш стал искать для них какой-нибудь спасительной опоры. Сверх ожиданий он быстро нашел ее в своей разорванной подошве.
— Зачем ты запер Эмильку в шкафу? Что это за игра?
— Это не игра, — пробормотал он.
— Так в чем же дело?