Как сладостна молитвы благодать
В пустыне вод, в последний час заката,
Когда вокруг одна морская гладь!
Не потому ль шепчу слова, когда-то
Знакомые, что ныне далеко
Земля, где забывал их так легко?
Вот, кажется, нет к прошлому возврата!
Но стражду, вновь и вновь надежды свои,
Я в этот час среди пурпурных волн.
«Лесное святилище»
Здесь нелишне будет сделать небольшое отступление, чтобы читатель мог ясно представить, как далеко углубились мореплаватели в неведомые просторы Атлантики и что они сами думали о своем местонахождении.
Как уже известно, со времени отплытия с Гомеры Колумб вел два счисления: одно для себя, как можно более точное, насколько позволяли несовершенные мореходные инструменты тех дней, а другое — для команды, намеренно преуменьшая пройденное расстояние, чтобы не вызвать паники среди матросов. Поскольку Колумб считал, что выполняет высшее предначертание судьбы, этот обман казался ему вполне дозволительным и нисколько не тревожил его совесть — в тот богобоязненный век подобная «ложь во спасение» считалась в порядке вещей и сами священники ради укрепления веры прибегали к уловкам, еще менее благовидным!
Продолжительный штиль и слабый встречный ветер последние дни мешали продвижению каравелл, так что к понедельнику 24 сентября, то есть на пятнадцатый день после того, как моряки потеряли из виду остров Ферро, они, несмотря на птиц, рыб, безветрие, спокойное море и прочие благоприятные приметы, все еще были далеко от цели: продвигаясь на запад с небольшим отклонением к югу, в то утро они находились примерно на половине пути от Старого Света к Новому, где-то между тридцать первым и тридцать вторым градусом северной широты. То обстоятельство, что каравеллы оказались много севернее Канарских островов, хотя Колумб вел их прямо на запад или чуть южнее, объясняется, видимо, слишком слабыми ветрами, а может быть, и течением, сносившим суда к северу. Покончив с этим коротким отступлением, вернемся к нашим путешественникам.
Влияние пассатов за последние сутки снова сделалось ощутимым, хотя и не в такой сильной степени. После «чудесного волнения», как его назвали впоследствии, каравеллы шли по компасу прямо на запад. В этот день опять прилетали разные птицы и среди них — один пеликан. За сутки суда прошли всего пятьдесят миль, но и это расстояние в записях для команды Колумб, как всегда, приуменьшил.
С утра 25 сентября снова был штиль, но после полудня задул устойчивый сильный ветер с юго-востока. Большую часть времени каравеллы лениво покачивались неподалеку друг от друга, оставляя чуть заметный след за кормой, и в среднем делали около мили в час.
«Пинта» держалась рядом с «Санта-Марией», офицеры и матросы обеих каравелл громко обменивались друг с другом своими соображениями. Колумб долго прислушивался к разговорам, стараясь уловить в осторожных высказываниях истинное настроение людей, и внимательно вглядывался в их лица. Наконец ему пришло в голову, что сейчас самое подходящее время приободрить матросов и кормчих.
— Что вы скажете о карте, которую я послал вам третьего дня, добрый Мартин Алонсо? — спросил адмирал у капитана «Пинты». — Вы убедились, что мы уже приближаемся к Индии и наши испытания скоро кончатся?
При первых же звуках его голоса все смолкли на полуслове.
— Карта замечательная, сеньор дон Христофор, и нарисована отменно, — отозвался старший Пинсон. — Она делает честь тому, кто ее срисовал и увеличил, не говоря уж о том, кто ее составил! Это наверняка был какой-нибудь весьма ученый человек, объединивший в своем труде опыт всех великих мореплавателей.
— А что говорит ученый тосканец о богатствах тех стран? — спросил Мартин Алонсо.
Услышав этот вопрос, матросы обеих каравелл сразу навострили уши.
— Вот что пишет достойный Паоло — это его подлинные слова: «Страна сия изобильна и благодатна и заслуживает самого пристального внимания из-за своих великих богатств, необычайного количества золота, серебра и драгоценных камней, которые там можно добыть». Кроме того, он пишет, что город Кинсай note 74 имеет тридцать пять лиг в окружности, и добавляет, что это название обозначает «Небесный город».
— В таком случае, — пробормотал вездесущий Санчо, но так тихо, что его мог слышать только стоявший рядом с ним Пепе, — незачем тащить туда святой крест, потому что он предназначается для людей, а не для небожителей.
— Я вижу на карте два больших острова, Сеньор адмирал, — продолжал Мартин Алонсо, не отрывая глаз от карты. — Один называется Антилья, а другой — Сипанго, о котором ваша милость часто изволит упоминать.
— Совершенно верно, добрый Мартин Алонсо, и вы можете видеть, как тщательно они изображены, чтобы опытный мореплаватель мог сразу их распознать. Эти острова находятся в двухстах двадцати пяти лигах друг от друга.
— По расчетам, сделанным у нас на «Пинте», мы уже должны быть недалеко от Сипанго, сеньор адмирал!
— По расчетам, может быть, так и выходит, но я сомневаюсь в их точности. Сипанго лежит в нескольких днях плавания от берегов Азии и не может находиться очень далеко отсюда, однако встречные течения могли нас отнести в сторону, и я не думаю, чтобы этот остров находился так близко, как полагаете вы, добрый Мартин Алонсо, и ваши товарищи. Верните мне карту, я отмечу на ней наше положение, чтобы все знали, сколько мы прошли и сколько еще осталось.
Мартин Алонсо тщательно свернул карту в трубку, привязал к ней небольшой груз и лаг-линь и ловко перебросил на палубу «Санта-Марии», как матросы бросают лот: каравеллы шли так близко друг от друга, что сделать это для него не составило ни малейшего труда. Затем на «Пинте» подняли еще несколько парусов, и она начала медленно уходить вперед — при слабом ветре ее преимущество в ходе становилось особенно очевидным.
Колумб приказал развернуть карту на столе и пригласил всех, кто был неподалеку, чтобы они могли сами увидеть то место, где, по его предположениям, находились каравеллы. Великий мореплаватель вел счисление пути с наивозможной точностью и без труда отметил на карте широту и долготу, разумеется, преуменьшив пройденное расстояние. А так как даже эта точка оказалась недалеко от островов, которые, как тогда думали, лежат к востоку от Азиатского материка, карта убедила команду лучше всяких научных доказательств, ибо люди вообще более склонны доверять своим глазам, нежели разуму. До сих пор матросы все время спрашивали, откуда известно, где расположен этот остров Сипанго, но, увидев его собственными глазами на пергаменте, безоговорочно уверовали. что остров лежит именно в том месте, где он изображен. Вычислениям Колумба верили слепо, потому что они намного превосходили точностью расчеты всех кормчих, и никто не усомнился, что и на сей раз он правильно показал местонахождение каравелл. И снова крайнее отчаяние и недовольство сменились бурной радостью и самыми светлыми надеждами, которым, увы, опять не суждено было сбыться.
Всегда искренний во всех своих заблуждениях, Колумб был убежден в своей правоте и сейчас, но он сознательно преуменьшал число пройденных лиг. Подобно всем космографам того века, он считал окружность земли гораздо меньшей, чем она есть на самом деле, как показали последние вычисления, и совершенно не принимал в расчет Тихий океан, о котором ничего не знал. Достаточно вспомнить, на основании каких фактов строили ученые-географы свои гипотезы, чтобы понять, насколько неизбежной была ошибка Колумба.
Было известно, что Азиатский материк омывается с востока океаном, и считалось, что тот же самый огромный океан омывает Европу с запада. Исходя из того, что земля круглая, географы считали, будто между этими двумя материками лежит только океан с группами отдельных островов. В действительности же весь Старый Свет, от восточных до западных пределов, занимает менее половины истинной окружности земного шара, но для науки конца XV столетия с ее скудными и робкими знаниями такое предположение было слишком дерзким, точнее — непосильным.
Таким образом, все географы невольно сближали восточные и западные оконечности Евро-Азиатского континента, уменьшая почти вдвое истинную окружность земли. Но для того времени даже мысль о том, что земля шарообразна, была сама по себе достаточно смелой! Правда, высказал ее еще в древности Птолемей note 75 , а может быть, эта теория была известна и еще раньше, но именно сама древность его системы мироздания по прошествии веков обратилась против нее в глазах невежд, не получивших наглядного подтверждения ее справедливости.
По расчетам Колумба получалось, что остров Сипанго, то есть Япония, лежит чуть ли не на 140° долготы восточнее того места, где он находился на самом деле, а так как на широте Японии, то есть на 35° северной широты, каждый градус долготы составляет около пятидесяти шести географических миль, если, конечно, считать землю идеально круглой, то выходило, что Колумб передвинул Японию к востоку от ее истинного места, или, иными словами говоря, приблизил ее к себе более чем на две тысячи морских лиг.
Все это оставалось тайной не только для рядовых участников экспедиции, но и для самого великого мореплавателя. Действительность превосходила самые смелые его предположения. Впрочем, такого рода ошибки нисколько не умаляют славы великих открытий, ибо они свидетельствуют лишь о том, что даже и с ограниченными познаниями люди в конечном счете все же одерживают победу!
Пока Колумб занимался картой, матросы с напряженным вниманием следили за каждым его движением и вглядывались в суровое лицо адмирала, словно хотели по его выражению или по глазам прочесть свою судьбу. Офицеры и кормчие «Санта-Марии» обступили Колумба, несколько старых матросов тоже решили подойти поближе, чтобы услышать его объяснения.
Среди последних был и Санчо, которого считали самым опытным моряком во всей эскадре да и, пожалуй, наиболее смышленым в делах, не требующих школьных познаний. Колумб ласково обратился к ним и заговорил проще, стараясь объяснить смысл своих повседневных наблюдений и вычислений, за которыми они обычно следили с недоумением, не понимая, зачем они нужны, затем показал по карте найденное расстояние и то, что еще оставалось пройти.
Другие, менее опытные, но не менее любопытные матросы тем временем взобрались на реи и воображали, будто слышат и понимают объяснения адмирала: один вид карты подстегивал их фантазию, точно так же как стремление поскорей увидеть долгожданную Индию не раз потом обманывало их зоркие глаза.
Чем образованнее люди, тем легче они усваивают отвлеченные понятия, подчиняя чувства разуму. Но, пока мысль не восторжествовала окончательно, все мы склонны больше доверять наглядным доказательствам. Слово, сказанное редко, звучит столь же убедительно, как слово написанное; упрек или похвала влетает в одно ухо и вылетает из другого, но та же самая фраза, когда она прочитана глазами, может изменить наше представление о добре и зле. Матросы, которые еще вчера не могли понять рассуждений Колумба, сегодня полагали, что постигли все, мельком увидев карту, и поверили, что обозначенные на ней земли и острова находятся именно там, где они так искусно вычерчены.
После этого наглядного урока на «Санта-Марии» воцарилось самое благодушное настроение. Зная, что Санчо всегда поддерживал адмирала, матросы обступили его, надеясь услышать дополнительные подробности об изображенных на карте странах.
— Как думаешь, Санчо, этот остров Сипанго и впрямь такой большой, как на адмиральской карте? — спросил один из тех, кто особенно легко переходил от отчаяния к противоположной крайности. — Расположен он превосходно, не хуже, чем Мадейра или Ферро.
— Так оно и есть! — уверенно ответил Санчо. — Достаточно взглянуть на его берега, чтобы это понять. Ты заметил, какие там бухты, мысы, заливы? И нарисовано все так подробно, словно эти наши знакомые берега! Да уж, эти генуэзцы отменные мореплаватели! Наш благородный адмирал сеньор Колумб не поплыл бы в такую даль, если бы не знал заранее, на каком рейде станет на якорь!
Столь веский довод убедил и утешил даже наиболее безнадежных тугодумов. После того как матросы увидели на карте в этой части океана земли и острова, уже никто не сомневался в благополучном исходе плавания.
— Земля! Земля! Обещанная награда за мной, сеньор адмирал! Земля! Земля!
— Где, где земля, добрый Мартин Алонсо? — спросил Колумб с таким волнением, что даже голос его задрожал. — В какой стороне вы заметили долгожданный берег?
— Там, на юго-западе! — ответил Мартин Алонсо, показывая рукой направление. — Видите очертания высоких гор? Они еще неясны, но даже пана римский не стал бы требовать иных доказательств!
Все взоры обратились на юго-запад, и так велика была жажда увидеть землю, вестницу удачи, что они поверили и увидели ее. Там, на горизонте, громоздилась расплывчатая темная масса с зазубренными краями, более отчетливыми, чем обычно бывает у туч, но в то же время настолько неясная, что лишь очень зоркий глаз мог бы различить ее в быстро наступавшей темноте. Именно такой земля часто предстает перед моряками в сумерках, но в этот час многие вообще не способны ее заметить.
Зная, что Колумб прекрасно знаком со всеми явлениями, происходящими на море, матросы «Санта-Марии», бросив взгляд в указанном направлении, повернулись к адмиралу и затаили дыхание — что-то он скажет? Но лицо его говорило яснее слов: оно сияло от восторга и умиления!
Матросы бросились на реи, чтобы убедиться в своей удаче; все согласились, что еле различимая масса на горизонте может быть только землей, и бурное ликование первых мгновений сменилось спокойной уверенностью. Солнце закатилось чуть севернее неясных гор, и тьма сразу окутала океан.
До сих пор, насколько позволял ветер, Колумб шел, как ему казалось, прямо на запад, но к началу первой ночной вахты, уступая общему желанию, приказал взять курс по компасу на юго-запад, хотя в действительности каравеллы повернули на юго-юго-запад плюс полрумба к западу. Ветер усилился, и, так как адмирал думал, что земля находится от них лигах в двадцати пяти, все твердо надеялись утром увидеть ее совсем близко. Сам Колумб поддерживал в окружающих эту надежду, хоть и отклонился от курса против своей воли: он полагал, что материк может находиться только на западе, вернее, в том направлении, которое он принимал за западное, но относительно островов такой уверенности у него не было.
В ту ночь мало кто спал спокойно: сказочные сокровища Востока дразнили воображение даже самых рассудительных матросов, а некоторые просто бредили золотом и чудесами неведомой страны. То и дело кто-нибудь вскакивал со своей подвесной койки и вскарабкивался на мачту, пытаясь разглядеть желанный остров, который фантазия моряков уже наделяла определенными очертаниями, но тщетно: кругом была непроницаемая тьма.
За ночь каравеллы прошли тем же курсом семнадцать из двадцати пяти лиг, отделявших мореплавателей, согласно расчетам Колумба, от неведомой земли. Рассвет едва забрезжил, когда команда всех трех судов была уже на палубе и с нетерпением ожидала начала дня, который должен был их вознаградить за все опасности и страхи долгого, утомительного плавания.
— Смотрите, на востоке уже светает! — радостно закричал с юта Луис. — Сеньор адмирал, теперь мы можем назвать вас самым прославленным человеком!
— Не спешите, юный мой друг, — возразил Колумб. — Где бы ни была большая земля, далеко или близко, она лежит на западе, и мы дойдем до западных берегов этого океана. Да, вы правы, сеньор Гутьерес, заря занимается, скоро и солнце взойдет.
— Что б ему хоть разок взойти с запада! — воскликнул Луис. — Тогда бы мы увидели наши владения во всем великолепии и блеске его лучей, озаряющих сейчас только пройденный нами путь!
— На это не надейтесь, друг мой Педро, — с улыбкой ответил Колумб. — От начала времен солнце совершает свой повседневный путь вокруг земли с востока на запад, и так будет до скончания веков. В этом мы можем доверяться своим глазам, хотя во всем остальном чувства нас частенько обманывают.
Так рассуждал Колумб, повторяя ошибку, обычную для людей своего времени. Как правило, суждения его отличались трезвостью, а прозорливый ум позволял предвидеть многое из того, что было недоступно даже избранным, но в те дни знаменитая астрономическая система Птоломея, эта странная смесь истин и заблуждений, считалась неопровержимой. Коперник note 78 был тогда еще юношей и смог возвести догадки Пифагора — в общих чертах справедливые, но ошибочные в определении причин и следствий — в стройную научную систему лишь много лет спустя после открытия Америки. И, как бы в доказательство того, как опасен и тернист путь науки, Коперника за все его старания открыть человечеству истину церковь предала проклятью, тяготевшему над ним вплоть до недавних дней. Одного этого примера достаточно, чтобы представить, какие трудности приходилось преодолевать великому мореплавателю на пути к его славной цели!
Между тем продолжало светать, и скоро солнце озарило небо и океан. Все взоры были устремлены на запад, однако радужные надежды постепенно померкли, и наконец перед мореплавателями предстала страшная истина: земли нигде не было видно! За ночь каравеллы прошли значительное расстояние, и теперь все понимали, что благодаря какому-то обману зрения они приняли за землю плотные массы туч, скопившиеся над горизонтом. Все повернулись к Колумбу; у него сердце сжалось от горечи разочарования, однако внешне он сохранял суровое спокойствие, которое нелегко было возмутить.
— Обманчивые зрелища на море далеко не редкость, сеньоры, — проговорил адмирал, обращаясь к тем, кто стоял поблизости, но достаточно громко, чтобы его могла слышать вся команда. — Однако ни одно еще не было таким правдоподобным! Все, кто бывал в океане, знакомы с подобными явлениями; они ничего не предвещают, потому что это просто игра природы.
— Но мы так надеялись, дон Христофор, что теперь нам нелегко справиться с чувством разочарования, — заметил один из приближенных Колумба. — Может быть, эти тучи все-таки означают, что Катай уже близок?
— Возможно, эти тучи не случайно приняли облик земли, чтобы поддержать в нас уверенность и показать, что в конце концов мы будем вознаграждены за все и увидим настоящую землю, — ответил адмирал. — Но тем не менее я объясняю такой обман зрения самыми естественными причинами, ибо мы, моряки, встречались с этим не раз.
— Я тоже склонен так думать, сеньор адмирал, — ответил один из кормчих, и разговор оборвался.
Однако на матросов этот случай произвел тягостное впечатление: они больше всех жаждали увидеть землю и тяжелее всех переживали разочарование. Недавняя бодрость и радость опять уступили место горестной безысходности. Колумб снова повел каравеллы по компасу на запад, а в действительности на запад-юго-запад и еще полтора румба к западу, затем, уступая пылким просьбам окружающих, снова пошел на юго-запад по компасу, пока все окончательно не убедились в том, что предыдущим вечером они приняли за остров скопление туч. Лишь когда не осталось ни малейшей надежды, каравеллы легли на свой обычный курс. За сутки прошли тридцать одну лигу, команде же сообщили, что пройдено только двадцать четыре.
Следующие дни не принесли никаких существенных изменений. Ветер держался благоприятный, хотя часто стихал настолько, что каравеллы за сутки с трудом продвигались на пятьдесят английских миль. Океан был спокоен, водорослей попадалось все меньше. 29 сентября, на четвертый день после того, как Пинсон увидел «землю», была замечена птица из породы фрегатов, которые, по общему мнению, никогда не улетают далеко от берегов, и матросы на время воспрянули духом. Прилетели также два пеликана. Воздух был таким теплым и благоуханным, что даже Колумб заметил:
— Не хватает только соловьев, и была бы настоящая андалузская ночь!
Разные птицы прилетали и улетали, оживляя в сердцах моряков надежды, за которыми следовало разочарование. Иногда птиц бывало очень много, и даже не верилось, что они просто кормятся в просторах океана. Отклонение компасной стрелки от Полярной звезды снова привлекло внимание адмирала и кормчих, но теперь все единодушно объясняли это смещением небесного светила.
Наконец наступило 1 октября, и кормчие адмиральской каравеллы приступили к самым тщательным расчетам, чтобы как можно точнее определить пройденное расстояние. До сих пор они, как и все остальные, верили ложным записям Колумба, поэтому теперь пришли в ужас и явились на полуют к адмиралу в полной растерянности.
— Мы прошли от острова Ферро не менее пятисот семидесяти восьми лиг, сеньор адмирал! — воскликнул первый кормчий. — Какое страшное расстояние! А мы все дальше уходим в неведомый океан…
— Ты прав, честный Бартоломе, — спокойно проговорил Колумб. — Но, чем дальше мы пройдем, тем больше нам будет чести! К тому же твои расчеты неточны: по моему счислению пути, которого я ни от кого не скрываю, выходит пятьсот восемьдесят четыре лиги — на целых шесть лиг больше, чем у тебя! Но ведь, в сущности, это не больше, чем расстояние от Лиссабона до Гвинеи. Неужели мы с вами хуже моряков дона Жуана Португальского?
— Ах, сеньор адмирал, у португальцев на всем пути лежат острова, да и африканский берег под боком, а мы идем нехоженой дорогой навстречу неизвестным опасностям и, может быть, с каждым часом приближаемся к краю земли, — кто знает на самом деле, круглая она или нет!
— Полно, полно, Бартоломе! Ты говоришь сейчас, как лодочник с речного перевоза, которого ветром вынесло в устье и который воображает, будто такой страшной опасности ему не пережить лишь потому, что вода кругом не пресная, а соленая. Не бойся, покажи матросам свои расчеты, да смотри, чтоб никто не заподозрил тебя в трусости, а то потом люди тебя засмеют, когда мы будем отдыхать в тени садов Катая!
Когда кормчие с тяжелым сердцем медленно спустились с полуюта, Луис холодно заметил:
— Он трясся от страха! А ваши шесть лиг напугали его еще больше. Пятьсот семьдесят восемь лиг — есть от чего прийти в ужас, но пятьсот восемьдесят четыре — это уже свыше его сил!
— А что бы он сказал, если бы узнал правду, о которой не подозреваете даже вы, мой друг!
— Надеюсь, вы ее скрываете от меня не потому, что сомневаетесь в моей храбрости, дон Христофор?
— Нет, не потому, граф де Льера, — ответил Колумб. — Просто есть такие страшные вещи, которые трудно доверить даже самому себе. Вы имеете хоть какое-нибудь представление о пройденном нами пути?
— Ни малейшего, клянусь святым Яго! С меня довольно и того, что донья Мерседес, увы, далеко, а лигой больше или меньше — это уже дела не меняет. Если вы не ошиблись и земля действительно круглая, то рано или поздно мы вернемся в Испанию, следуя за солнцем — только это меня и утешает.
— Однако вы должны представлять себе, сколько мы прошли от острова Ферро: вы ведь знаете, что в записях для команды я каждый день уменьшал расстояние. — По совести говоря, дон Христофор, мы с арифметикой всегда не ладили. Даже ради спасения собственной жизни я не смог бы назвать точную цифру своих доходов, хотя, в общем, как-нибудь, наверно, сообразил бы, что к чему. Однако, если говорить серьезно, я думаю, мы прошли не пятьсот восемьдесят четыре лиги, а все шестьсот десять или шестьсот двадцать.
— Прибавьте еще сто лиг, и вы будете недалеки от истины. Сейчас мы находимся на расстоянии семиста семи лиг от острова Ферро и быстро приближаемся к меридиану, на котором лежит Сипанго. Еще дней восемь — десять доблестных усилий, и я начну всерьез высматривать впереди азиатские берега!
— Значит, плавание продлится меньше, чем я думал, — беззаботно заметил Луис. — Но потом, когда оно кончится, один из ваших спутников будет не прочь отправиться в новое путешествие, хоть вокруг света!
Кинсай — богатый торговый город в Южном Китае (китайское его название — Хуанчжоу).
Птолемей — знаменитый греческий географIIвека н. э.
Николай Коперник (1473 — 1543) — великий польский астроном. Действительно, лишь в 1543 году, в сочинении «Об обращениях небесных сфер», он изложил свою гелеоцентрическую систему мира (Гелиос — солнце — в центре мира), объяснив, что Земля вращается вокруг Солнца, а не наоборот. Ссыпка автора на древнегреческого математика и философа-идеалиста Пифагора (примерно 580 — 500 годы до н. э.) вряд ли основательна, потому что пифагорийцы считали, что Земля вращается не вокруг Солнца, а вокруг некоего «центрального огня», думая, что Солнце тоже вращается вокруг этого воображаемого све— гоча походной из орбит. Так как учение Коперника низводило Землю до уровня обычной планеты, католическая церковь, спохватившись, в 1616 году декретом инквизиции внесла его сочинение «впредь до исправления» в список запрещенных книг, где оно и числилось вплоть до 1882 года.