— Человек один раз живет на свете! — разглагольствовал мастер. — По-нашему: ешь, пей, да свое дело разумей! На этом жили, на этом и помрем!
— Вот вы это и скажете Льву Натановичу! — подхватил архитектор и, отвернув рукав, взглянул на свои наручные часы. — Ого! Скоро час! Одевайтесь, Андрей Яковлевич!
— Сейчас! — ответил старик и сказал сыну: — Завтра с утра начнем отделывать “Родину”. Материалы сам будешь хранить. А грунт попробуем твой, с пчелиным воском! И на этикетке тебя упомянем!
Я видел, как засверкали глаза скрипача и он в порыве благодарности обнял отца.
Когда архитектор и мастер пошли одеваться, Михаил удержал меня за рукав и сказал, что его статья о грунте для скрипки тоже опубликована. Он крепко пожал мне руку и добавил:
— Только очень сократили!
— Ну и за это будьте благодарны!..
Я догнал Савватеева и старика Золотницкого в подъезде и проводил до такси. Когда они уехали, я подумал, что надо предупредить Галкина о воинственном настроении мастера. Войдя в будку телефона-автомата, я позвонил в клинику и, вызвав его, просил повлиять на ершистого старика.
— В его настроении играет большую роль пребывание в санатории, — сказал я. — Наверно, вы держали его на диете?
— За этим строго следили!
— Может быть, это его реакция на строгость?
— Мой дед говорил: “Старик, который ведет себя как юноша, уподобляется свечке без фитиля”.
— Такому старику только вы и сможете помочь.
— Ну-ну! — воскликнул доктор. — Вы помогли раз, поможете еще!
Я знаю, что теперь мы живем в эпоху, когда все наши законы, вся наша мораль учат: “Помогай людям!” Но разве я мало приложил старания, знаний, терпения к этому трижды проклятому делу о пропаже красного портфеля?..
Это было в пятницу двадцать шестого января. Утром мне позвонил по телефону Кудеяров и попросил быть у него в двенадцать часов дня.
Солнце, ах какое веселое солнце! На московских крышах нагревается девственный снег, над ним поднимается жемчужная дымка, а с висящей на желобе сосульки уже летит вниз первая трепещущая капля и звенит, как еле-еле тронутая пальцем скрипичная струна.
На Петровском бульваре — шумливом островке для детей- все еще стоит вылепленный из снега бюст кудрявого бородатого человека в настоящих очках, с наполовину выкуренной сигарой во рту. Вокруг него толпятся с мамами и нянями ребята, в их числе Вовка с Ксюшей. Проходя мимо них, машу им рукой, они отвечают тем же приветствием…
Александр Корнеевич Кудеяров объяснил, что три дня назад заранее предупрежденные таможенники произвели тщательный досмотр багажа у отправляющегося за границу мистера Билля Д.Спайса. Очи обнаружили у него не только украденную старинную икону, но и другие запрещенные к вывозу вещи. После этого Белкина арестовали.
— Вот протокол его допроса, показания родных и соседей, — сказал Кудеяров, протягивая мне папку. — Прочти, а потом потолкуем.
В деле была восемьдесят одна страница, но я кратко расскажу самое главное.
Отец Роберта Белкина — счетовод на конном заводе: — пристрастился к игре в тотализатор на бегах и скачках, дневал и ночевал на ипподроме и стал “жучком”. Мать — маникюрша — гадала клиенткам на картах, потом по руке.
Учился Роберт средне, только по географии получал хорошие отметки и любил читать книги о путешествиях. В пятом классе он сидел за партой с филателистом Димкой, сам стал собирать марки и пристрастился к этому связанному с географией занятию.
Однажды Димка показал ему страницы своего альбома, где были наклеены такие иностранные марки, что у Роберта захватило дыхание. Он начал допытываться, где его однокашник достал эти филателистические редкости. Взяв у Белкина перочинный ножик — подарок отца, Димка повел Роберта в гостиницу “Метрополь”. Там, в вестибюле, подростки уже окружили иностранных туристов и меняли советские марки на зарубежные. Заокеанский гость бросил несколько мелких монет на пол, ребята бросились их поднимать: многие собирали коллекции монет, и между юными нумизматами произошла потасовка. Воспользовавшись этим, Роберт подхватил две монеты, потом обменял их у ребят с соседнего двора на французскую марку с портретом Наполеона и в придачу еще получил жевательную резинку.
С того дня Белкин осаждал иностранцев в гостиницах, в ресторанах, даже на улицах. Когда учился в старших классах, менял советские значки на иностранные и продавал их ученикам своей школы и знакомым. У одного туриста он приобрел шикарный, белой шерсти в черную клетку свитер и отдал за него материнскую медаль “В память 800-летия Москвы”. Медаль лежала в нижнем ящике комода, и родители пропажи не заметили. Но в школе об этом узнали, секретарь комсомольской организации решил поставить вопрос о Роберте на собрании, однако директор возразил: “Белкин станет широко известным среди учеников, а дурной пример заразителен”. Родители же Белкина клялись, что он это сделал в первый и последний раз.
Роберт продолжал свои делишки, но уже с большой осторожностью. Он научился выбирать умеющих молчать и хорошо платить клиентов. Среди них оказался старый кинооператор Максим Леонтьевич Горохов, у которого две взрослые дочери были падки на заграничные вещи. Роберт стал помощником оператора, а с его дочерьми — Риммой и Милой — весело проводил время.
Ему было двадцать семь лет, когда он стал немного разбираться в искусстве кинооператора. Однако за свою работу он получал так мало денег, что нельзя было и сравнить с доходами от махинаций с контрабандой. Белкин и раньше любил бездельничать, а теперь окончательно превратился в заправского лодыря. Он много времени проводил дома, шил костюмы из заграничных материй, ни в чем себе не отказывал. Все это вызывало недоумение у родителей и у соседей по квартире. Роберт поддерживал хорошие отношения с соседями, делал небольшие подарки: то матовый флакончик духов с золотой пробочкой, то галстук со сногсшибательной расцветкой. Вот с милицией было трудно: за последние годы его не раз предупреждали, чтобы он немедленно устраивался куда-нибудь на работу, иначе, по постановлению народного суда, его выселят в специально отведенную местность лет на пять, с обязательным привлечением к труду.
В прошлом году Белкин встретил в гостинице “Националы” отлично говорящего по-русски мистера Билля Д.Спайса. Тот сразу же сказал Роберту: “Лучше один крупный бизнес, чем сто мелких”, и отказался купить намалеванную иконку. Он предложил Белкину достать икону пятнадцатого — шестнадцатого веков. Роберт объяснил, что это невозможно, но вместо ответа заокеанский гость положил на стол пачку переведенных с английского языка на русский книг и брошюр. Это были: анонимные пособия о том, как не оставлять следов, установить свое алиби, а также о методах разоблачения преступников, о способах допроса и так далее. Были и религиозные книжонки, и антисоветские.
Таможенники при досмотре багажа мистера Билля Д.Спайса изъяли древнюю икону, которая так и лежала в деревянной коробке из-под печенья, закрытая сверху слоями “петифур” и пергаментной бумагой. При домашнем обыске у Белкина сначала никаких ценностей не обнаружили, но применили металлоискатель и под плинтусом нашли золотые монеты царской чеканки. Потом с помощью рентгена в стене разыскали большое количество ювелирных изделий, а, пустив в ход свинцовый контейнер гаммаграфической установки, заряженный радиоактивным изотопом, из кирпичной кладки небольшого камина извлекли иностранную валюту и сберегательные книжки на предъявителя.
Среди фотографий в ящике письменного стола оказались отличные снимки нижней деки “Родины” третьего варианта и табличек толщинок для нее. В краже иконы Роберт был вынужден сознаться, а похищение красного портфеля отрицал, уверяя, что фотографии деки и табличек он нашел в ящике стола кинооператора Горохова.
К делу была приложена официальная справка о том, что по окончании школы по сей день (то есть за девять с лишним лет) Белкин фактически работал всего одиннадцать месяцев, восемь дней, шесть часов.
— Ничего себе типчик! — сказал я, закрыв папку с делом кинооператора и кладя ее на стол.
Кудеяров встал, отпер шкаф, вынул прикрытое салфеткой блюдо с бутербродами, двухлитровый термос и два стакана в массивных подстаканниках. Поставив все это на стол, он пригласил меня позавтракать и, наливая из термоса в стаканы горячий кофе, сказал:
— Белкин прежде всего человек со слабым характером! К сожалению, как я убедился, его родители этого не поняли и не понимают. Иначе они не бросили бы мальчишку на попечение сверстников и улицы!
— Наверно, родители были заняты своими делами.
— Так отговариваются многие! А ты пойми: можно родиться поэтом, художником, а фарцовщиком становятся. И не сами по себе, а под влиянием кого-нибудь. Сперва марки, затем значки, потом барахло. И пожалуйте, малые махинации привели к большим.
— Но все же у Белкина была цель: он учился на оператора!
— Не в институте кинематографии, а у добряка Горохова, который не смог воспитать и своих дочерей! У молодежи есть два пути: или она попадает под наше влияние, или под чужое. Третьего не дано! Белкина долго обрабатывали зарубежные дельцы, пока он не попал в лапы к господину Спайсу. Все это делалось обдуманно, по плану: надо было проникнуть в душу молодого фарцовщика, подготовить его для вербовки в свою агентуру. И вот две кражи. И какие! Профессиональные, со своим преступным почерком, как ты это назвал — по способу невидимки.
— А как же поступили с мистером Спайсом?
— Отобрали все, что он приобрел незаконно!
— Его надо судить строже, чем Белкина.
— Никто же не осуждает тигра за то, что он кровожадный! — воскликнул Александр Корнеевич. — Только нельзя забывать и о другом. Представь себе, что наш отличный, честный юноша хочет купить хорошие модные брюки. Он отправляется в магазины и находит там грубые штаны, да еще нет нужного номера. Или миловидная девушка идет в универмаг за красивым, легким непромокаемым пальто. А там — только фиолетовые, толстые, прорезиненные, и вдобавок не на ее рост. Вполне законно желание молодежи одеться покрасивей и помодней! Вот некоторые наши парни и девушки, конечно легкомысленные, не дорожащие своей честью, обращаются к фарцовщикам, а то и непосредственно к туристам. Правда, большинство иностранцев едут к нам, чтобы познакомиться с нашей страной, которая издали кажется им фантастической, вроде современного “Государства солнца” Томмазо Кампанеллы. Но есть туристы в стиле мистера Спайса. Они заражают нашу молодежь духом наживы и еще угощают их антисоветскими или бандитскими книжками. Но этого мало! Такие туристы выпытывают у молодежи всевозможные сведения, нужные для зарубежной разведки, продают свои контрабандные вещи. Ведь деньги необходимы шпионам: расплачиваясь фальшивыми купюрами, они могут сразу попасться! Одним словом, приезд туристов, подобных мистеру Спайсу, нетерпим! Но поскольку им все еще открыта к нам дорога, нетрудно запомнить аксиому: тунеядец — это зародыш фарцовщика, а фарцовщик — пособника иностранной разведки!
Кудеяров допил кофе, закурил сигарету с фильтром и, когда дымок расцвел голубоватыми колокольчиками, сказал, что теперь Белкин поймет, какими бы способами он ни крал, все равно будет разоблачен и наказание неизбежно. Но, добавил Александр Корнеевич, я должен помочь ему, комиссару, так как знаю о краже деки и табличек гораздо больше, чем кто-либо другой, и мне известны многие свидетели.
…Приходилось ли вам бывать на просмотре иностранного недублированного фильма? Языка вы не знаете, переводчика нет, но все же вам понятно многое, однако не все! Кажется, буквально два-три разъяснения, и до вас дойдет весь смысл, вся идея кинокартины. В таком же положении был я: ведь вся эта история с похищением портфеля видна мне во всех подробностях, и все-таки ее смысл далек! Ну хорошо! Так или иначе, нижняя дека “Родины” и таблички для нее были в руках Белкина. Почему же он не продал их мистеру Спайсу, а отдал только фото и копию с них? Хотел, чтобы красный портфель снова очутился в мастерской и никто не подумал бы о краже? Но тогда уже совсем непонятно, как это не брезгающий ворованными вещами мистер Спайс, зная, что сделает за океаном большой бизнес, не сумел купить деку и таблички, чтобы увезти их с собой так же, как старинную икону?
Утром меня разбудил телефонный звонок доктора Галкина, который сообщил, что Андрея Яковлевича принял профессор Кокорев, велел соблюдать строжайшую диету, но старик забушевал. Профессор спокойно выслушал его, потом так отчитал, что от пациента дым пошел. В общем, мастер дал слово соблюдать предписанный профессором режим и два раза в месяц являться к нему на консультацию.
— А какие у него отношения с сыном? — спросил Лев Натанович.
— Разве я вам не говорил? Обещал на этикетке “Родины” поставить: “Золотницкий и сын”.
— Мой дед говорил: “Когда отец балует ребенка, он сажает его себе на голову…”
…Через полчаса после этого разговора я вышел из дому, поднялся вверх по улице Горького, к памятнику Пушкину и сел на скамейку. Здесь всегда легко думалось.