Фараон Сесострис смотрел, как приближалась лодка с Саренпутом, который сам правил рулем. Широкое лицо, низкий лоб, широко поставленные глаза, сильно выдающиеся скулы, твердо сжатый рот и волевой подбородок — хозяин здешних мест выглядел энергичным, безжалостным и деловым. На груди висело жемчужное ожерелье с амулетом в форме анка[26], или магического ключа Жизни.
Без колебаний он поднялся на царское судно.
— Великий Царь, — раздраженным голосом начал он, — я сожалею, что вы официально не известили меня о своем приезде. Поскольку вы прибыли лично, я предполагаю, что причина этого путешествия наиважнейшая. Поэтому я прошу вас проследовать со мной в мой дворец, где мы побеседуем без лишних ушей.
Царь принял приглашение.
Саренпут повел свою лодку обратно, и кортеж направился к главной пристани Элефантины.
— Откажитесь, — посоветовал генерал Несмонту. — На земле будет невозможно вас защитить. Это, без всякого сомнения, ловушка.
До самой пристани Сесострис хранил молчание.
— Пусть никто за мной не следует, — приказал царь, сходя по трапу.
В окружении воинов Саренпута, которых он превосходил ростом на голову, монарх дошел до порога дворца, где его встретили две собаки хозяина провинции: черный кобель — вытянутый, с узкой головой и длинными ногами, и сука — гораздо меньших размеров, плотная, с оттянутыми сосками.
— Ее зовут Газель, — уточнил Саренпут, — а ее защищает Добрый Друг. Он заботится о ней, словно она — его мать.
Добрый Товарищ подошел к царю и лизнул ему руку, Газель доверчиво потерлась о его ногу.
— Редко случается, что мои собаки так доброжелательно встречают незнакомца, — удивился Саренпут.
— Я — не незнакомец, а фараон Верхнего и Нижнего Египта.
На мгновение взгляды Саренпута и царя скрестились в молчаливом поединке. Саренпут опустил взгляд.
— Входите, Великий Царь.
Следуя за собаками, которые указывали ему путь, Сесострис вошел в пышно убранный дворец и оказался в зале для аудиенций, украшенном двумя колоннами с нарисованным цветочным орнаментом, где уже сидел Уакха, правитель провинции Кобры.
Старик поднялся со своего места и поклонился.
— Если я не уничтожил вашу флотилию, — объяснил Саренпут, — то только благодаря вмешательству находящегося здесь моего друга. Он убежден, что вы хотите избежать катастрофы. Он также просил меня не противиться вашей попытке устроить хороший паводок.
— У меня именно это намерение, Саренпут.
— Позвольте мне быть откровенным, Великий Царь: этот аргумент вызывает не больше доверия, чем басня! На самом же деле вы прибыли сюда, чтобы навязать мне вашу власть.
— С помощью всего лишь двадцати легких кораблей?
Саренпут смутился.
— Этого мало, согласен, но...
— Начнем с главного: Маат — вечное правило жизни. Именно она установила порядок мира, порядок смены времен года, справедливость и правосудие, доброе управление, гармоничное хозяйство. Благодаря Маат наши ритуалы позволяют божественным силам оставаться на нашей земле. Кто хочет почитать Маат, должен идти по пути правильности в мыслях, в словах и в делах. Ты согласен с этим, Саренпут?
— Как вы можете в этом сомневаться, Великий Царь?
— В таком случае поклянись жизнью фараона, что ты не виновен в преступлении, совершенном в Абидосе против акации Осириса!
— Что... что там произошло?
— Над нашей страной нависло несчастье, акация гибнет. Кроме того, жизненной влаги, которую посылает нам Осирис, может оказаться в недостаточно много, что приговорит всю страну к голоду. Именно здесь, в Элефантине, находятся тайные источники Нила. Именно здесь живет одно из воплощений Осириса.
Поэтому именно здесь — ради того, чтобы помешать дальнейшему излиянию божественных благодеяний на страну, — мир Осириса был нарушен.
Аргументы монарха потрясли Саренпута, но, тем не менее, он отказывался в них верить.
— Это невозможно, Великий Царь! Никто бы не осмелился проникнуть на территорию Бигжех, туда не допускается ни один человек. Мои воины — прекрасные стражники, их бдительность не обмануть.
— Я убежден в обратном, и мой долг восстановить циркуляцию энергии, которая была нарушена. Обеспечь мне свободный доступ к острову.
— Сторожа того мира вас поразят!
— Я рискну.
Понимая, что царь с внешностью колосса не уступит, Саренпут согласился поехать с ним и с Уакхой в Бигжех. Проехав мимо острова Сехел, против которого находились большие гранитные карьеры, правитель провинции остановился у подножия первого водопада — в это время года хаос из гранитных глыб был непреодолим. Отсюда уходила дорога-волок, которую защищала стена, сложенная из кирпича. Дорога соединяла две пристани, расположенные на северном и южном краях водопада.
— Нет ничего более надежного, чем этот барьер, чтобы держать под контролем приходящие из Нубии товары, — гордо заявил Саренпут. — Сборы, которые берут мои таможенные стражники, способствуют богатству края.
Видя, что царь слишком занят своей задачей, чтобы обращать внимание на материальные детали, разговорчивый правитель, слегка задетый, погрузился в молчание.
Легкая лодка быстро пересекла небольшое пространство, разделявшее берег и запретный остров.
— Великий Царь, можно ли мне в последний раз попытаться отговорить вас от этой авантюры?
— Я не вижу твоих солдат.
— Они наблюдают за дорогой-волоком, таможенными постами, постами...
— Но не за самим островом Бигжех.
— Кто осмелится ступить на священную землю Осириса?
— Против акации Абидоса было совершено преступление.
Лодка причалила.
Странная тишина царила на священном острове. Ни пения птиц, ни дуновения ветерка. Царь углубился в растительный лабиринт из акаций и тамарисков.
— Если Сесострису удастся дать нам обильный паводок, столь нам необходимый, я стану его верным слугой, — поклялся Саренпут.
— Я напомню тебе твое обещание, — отозвался Уакха.
Вокруг скалы под листвой акаций были расставлены триста шестьдесят пять жертвенников — по числу дней в году. В скале была прорублена пещера, которая носила название «Та, что сокрыла своего хозяина», то есть Осириса.
На каждом жертвеннике стояло по чаше с молоком. Каждый день драгоценная жидкость, упавшая со звезд, возрождалась с помощью жизнетворных сил, которые действуют вдали от людских взглядов.
Пять из этих чаш, соответствующие пяти последним дням года — в частности, дням, посвященным Исиде и Осирису, — были разбиты.
Сесострис понял теперь, почему катастрофа угрожала паводку. Кто-то нанес удар по священному месту, и энергия больше не циркулировала.
Стремясь найти какие-нибудь следы, чтобы установить виновного, царь обнаружил оборванный кусок шерстяной ткани — материи, использовать которую было строжайше запрещено египетским жрецам, носившим исключительно льняные одежды. Тот, кто приходил сюда, не знал ритуальных обычаев или насмехался над ними.
Покой священного места нарушил шум крыльев. Сокол и стервятник сели на вершину скалы и оттуда стали рассматривать пришельца.
— Я — ваш слуга. Укажите мне путь, по которому идти.
Сокол улетел, а стервятник остался на месте.
— Тебе воздадут благодарность, божественная мать. Что должно совершиться, то сбудется.
Саренпут не поверил своим глазам. Фараон был все еще жив!
— Теперь, — объявил Сесострис, — мне известен корень зла.
— Способны ли вы выдернуть его, Великий Царь?
— Ты осмеливаешься думать, что богиня покинула фараона? Посмотри, вдаль, Саренпут, и внимательно прислушайся к ее голосу.
Сначала это была всего лишь светящаяся точка на горизонте, похожая на мираж. Потом она стала увеличиваться и, наконец, приняла форму лодки. Утлый челн медленно двигался к священному острову.
В лодке — усталый гребец и юная женщина невиданной грации. Даже Саренпут, имевший любовницами нубиек, красота которых не имела сравнения, замер в изумлении.
Из какого мира пришло это видение с совершенными очертаниями, спокойным лицом и таким лучезарным взглядом, что он возвышал душу?
Юная жрица была одета в длинную белую тунику, которую поддерживал красный пояс, по верху и низу вышитый желтой, зеленой и красной тесьмой. Длинный парик оставлял открытыми ее уши. На запястьях — золотые браслеты, украшенные ляпис-лазурью.
— Кто она? — кротко спросил Саренпут.
— Жрица из Абидоса, помощь ее мне необходима, — ответил царь. — В ритуале, предназначенном для призыва благодеяний паводка, она представляла ветер с юга.
На корме лодки лежали маленькая арфа, папирусный свиток с печатью и статуэтка Хапи — обоеполого духа реки.
— Приготовьте приношения, — приказал Сесострис обоим правителям провинций перед тем, как снова исчезнуть в растительном лабиринте — на этот раз с юной жрицей.
Они остановились перед пещерой Осириса. Со скалы на них смотрели стервятник и сокол.
— Исида снова нашла Осириса, — сказал фараон. — Снимается последнее препятствие, плоды персеи[27] достигли зрелости, каналы могут быть открыты и наполнены новой водой. Пусть источники Нила будут милостивы, пусть сокол даст свою защиту царской власти и пусть птица-стервятник будет матерью, которая побеждает смерть.
Юная женщина играла на четырехструнной арфе. Между резонатором и планкой была прикреплена пластина из сикомора в форме магического гнезда Исиды. Голова богини Маат украшала ее верхнюю часть и наблюдала за тем, чтобы этот инструмент, на котором так трудно играть, издавал успокаивающие гармоничные звуки.
— Пусть фараон ест хлеб богини Маат и пьет ее росу, — медленно спела жрица своим нежным голосом.
В пещере заколебалась земля.
Появился огромный зеленый змей, который свернулся кольцом и взял в зубы свой хвост.
— Годовой цикл завершен, — сказал царь, — и он дает начало новому году. Пожирая самого себя, время служит носителем вечности. Пусть змей Нильских истоков будет питателем Обеих Земель.
Сокол и стервятник взлетели со скалы и стали описывать широкие защитные круги вокруг монарха и жрицы, которая сломала печать папируса, развернула свиток и вошла в пещеру.
Она положила папирус в золотую вазу. Лишенный какой-либо надписи, папирус через несколько секунд рассыпался.
Юная женщина передала вазу царю.
— Я пью слова могущества, вписанные в тайну разлива вод, чтобы с помощью моего голоса они воплотились и разлили повсюду свою энергию.
В присутствии Саренпута, Уакхи, знати провинции и целой толпы любопытных, хранивших почтительное молчание, Сесострис исполнил великое приношение нарождающемуся паводку.
В волны Нила он опустил статуэтку Хапи, облеченную властью управлять тайными источниками, запечатанный папирус, цветы, плоды, хлеб и сласти.
С высоты небес сиял Сотис. По всему Египту в храмах были зажжены светильники.
Сомнениям больше не было места: по скорости подъема воды в Ниле стало ясно, что паводок будет обильным.
— Хапи, ты, чья вода является отсветом небесной влаги, будь снова нашим отцом и нашей матерью. Пусть сухими останутся только земные вершины, как это было в первое утро мира, когда ты, желая дать жизнь этой земле, вышел из Нун, океана энергии.
Радостными криками приветствовали люди последние слова Сесостриса, который возглавил процессию, направляющуюся в храм Элефантины, где в течение нескольких дней произносились священные слова, призванные увеличить силу паводка.
— Ему удалось, — констатировал Саренпут. — Этот царь — настоящий фараон.
— А ты, — напомнил Уакха, — ты должен сдержать свое обещание. Твоя провинция, как и моя, находится отныне под властью Сесостриса.
Анк (он же бант Жизни, или ключ Жизни) — символ бессмертия. Объединяет тау-крест (символ жизни) и круг (символ вечности), имеет определенное сходство с уложенным в виде окружности шнуром, концы которого завязаны узлом. Его форма может быть истолкована как восходящее солнце, как единство противоположностей, источник неиссякаемой жизненной силы. — Примеч. ред.
Плоды египетского священного дерева под названием «персея» по форме похожи на человеческое сердце. — Примеч. ред.