— Господин Газар, — сказал Росвель, оставляя палубу, чтобы итти отдохнуть, — поднимите полные паруса и отправляйтесь! Мы запоздали и должны торопиться. Позовите меня, если лед преградит дорогу.
Газар посмотрел с завистью на своего капитана, идущего отдохнуть, так как и сам он нуждался в сне.
Стимсон также находился на палубе.
— Слушай! — кричал часовой. — Держись моря, спереди идет лед.
— Лед здесь! — вскричал Газар. — Этого мы менее всего ожидали… Где лед, Смит?
— Вот, сударь, ледяная равнина, которая так велика, что отрезала от нас виньярдского «Морского Льва».
Газар с тревогой увидел лед. Он надеялся быть уже в открытом море. Ледяная равнина так вклинилась в проход, что закрыла все выходы для обеих шхун. Дагге плыл за Росвелем. Этот опытный моряк не видел никакой возможности плыть по ветру. Обе шхуны шли одна за другою и через полчаса вновь увидели северный берег земли, которую так недавно оставили. В это время взошла луна.
Газар окликнул виньярдского «Льва» и спросил, что надо ему делать? Еще возможно было, следуя как можно ближе по ветру, обогнуть мыс и таким образом уйти от ледяных равнин. По крайней мере, при этом маневре оба корабля могли бы поворотить и нашли бы проход, который вывел бы их на несколько миль по ветру.
— Капитан Гарнер на палубе? — спросил Дагге. В это время показался Росвель.
— У нас, Гарнер, нет времени совещаться, — сказал Дагге. — Наша дорога перед нами. Надо итти по ней или остаться здесь, где мы теперь, пока ледяная равнина не подойдет ближе к нам. Я пойду вперед, а вы следуйте за мною.
Росвелю было достаточно одного взгляда, чтобы понять свое положение.
Оба корабля продолжали итти вперед. В одну минуту оба экипажа, сознавая опасность, высыпали на палубу, хотя никого не вызвали. Все молчали. Глаза всех были устремлены на предмет, видневшийся впереди их.
Соседство с одной стороны утесов, тайное предчувствие, что далее будет другая ледяная равнина, возбудили всеобщее беспокойство. Оба капитана смотрели во все глаза. Начало холодеть. Два молодые матроса, которые получили приказание взлезть на мачты, заявили, что приближалась обширная равнина льда, которая раздавит обе шхуны, если они не успеют ее избежать. Это известие в одно время дошло до капитанов. Вследствие маневра, в котором Росвель показал гораздо более опытности, чем Дагге, обе шхуны через десять минут находились одна от другой почти уже на расстоянии мили.
Гарнер сам влез на мачту и, благодаря довольно яркому свету луны и безоблачному небу, увидел лед, лежавший на западе на протяжении двух миль. Ночи были холодные. Лед образовался везде, где была вода. и молодой капитан думал, что обломки, оторванные волнами, соединяются вследствие холода. Росвель сошел с мачты, обледеневшей от ветра. Он позвал лейтенантов и стал советоваться с ними.
— Мне кажется, капитан Гарнер, — сказал ему Газар, — что не из чего выбирать. Мы затерты льдом, и из него нам надо выбиваться до рассвета, а там может представиться удобный случай выбраться отсюда. Этим случаем мы постараемся воспользоваться, а если нет, тогда придется здесь зимовать.
Газар говорил тихо и хладнокровно, но было видно, что он говорил обдуманно.
— Вы позабыли, господин Газар, что может быть проход по направлению к западу, и что им мы сможем пройти до открытого моря. Капитан Дагге довольно далеко на западе, и мы, может быть, успеем последовать за ним. Зимовать здесь невозможно; на это есть тысяча причин, и в том числе выгоды нашего арматора. Мы идем быстро вдоль ледяной равнины, но мне кажется, что можно итти еще скорее; так ли вы думаете, господин Газар?
— Это зависит от льда. На нашем носу несколько тонн льда.
Когда замеченная вдали ледяная равнина подошла близко, и все ее рассмотрели, то убедились, что из нее не было выхода. Вдруг открылся канал, но когда вошли в него и поплыли на северо-запад, то оказалось, что этот канал оканчивался «мешком».
Почти в то же самое время лед быстро охватил судно. Росвель тотчас же увидел, что ему нечего было делать. Он стянул все свои паруса, насколько это позволяло замерзшее полотно, поднял остроконечные якоря, которыми пользуются на льдах, и ввел свой корабль в род губы, где ему было безопаснее оставаться при столкновении ледяных полей.
Дагге показал в это время всю энергию, на которую он был способен; он старался обогнуть все утесы и проплыть в свободное море, но обширные ледяные поля, блеск которых давно приметили на палубе другого корабля, вдруг закрыл ему дорогу. Дагге старался воротиться назад. Это было не так легко, как итти впереди ветра, и его шхуна была облеплена льдом более даже, нежели другая шхуна. Он должен был освободиться от всех больших тяжестей, и таким образом потерял дорогое время.
Была полночь, и люди нуждались в отдыхе. Установили дежурство, и матросы получили позволение итти спать. Свет луны не был достаточно силен, и нельзя было решиться на какой-либо смелый шаг.
Утром Росвель увидел опасное положение Дагге, а Дагге — опасность положения Росвеля. Корабли находились друг от друга почти на расстоянии одной мили, но положение виньярдского «Льва» было более критическим. Шхуна Дагге упиралась в ледяную равнину, но эта равнина сама подвергалась сильному давлению. Когда Росвель заметил положение Дагге, он решил помочь ему.
В двадцать минут Росвель провел своих людей по льду; каждый человек нес топор или другой какой-нибудь инструмент, которым намеревался работать. Итти вперед было нетрудно, потому что поверхность ледяной равнины простиралась более чем на одну милю, и лед, образовавший ее, был очень толст и прочен.
— Вода, находящаяся между льдом и утесами, занимает гораздо менее пространства, нежели я думал, — сказал Росвель своему товарищу Стимсону. — Она здесь не более ста метров ширины.
— Правда, сударь! Уф! Когда идешь в таком холодном климате, как этот, то скоро чувствуешь одышку. Но, капитан Гарнер, эта шхуна будет разбита вдвое скорее, нежели мы можем дойти до нее. Посмотрите, сударь, ледяная равнина уже достигала утесов, увлекая шхуну, и это движение льда не остановится.
Росвель не отвечал. Положение виньярдского «Льва» показалось ему более критическим, нежели он думал. Вдали от земли он не мог составить себе никакого понятия о той силе, с какою ледяная равнина ударялась об утесы, на которые ползли куски разбитого льда.
Иногда лед ломался с треском, и движение ледяной равнины делалось гораздо сильнее; потом наступала минута затишья.
— Посмотрите, сударь, — вскричал Стимсон, — виньярдская шхуна от одного толчка перескочила пространство в двадцать саженей! Быть возле утесов очень опасно, сударь!
Все остановились. Они чувствовали, что были бессильны, и ужас, овладевший ими, сделал их неподвижными. Экипаж Росвеля видел, что виньярдская шхуна, находившаяся на расстоянии менее одного кабельтова, была возле утесов, и что первый же удар мог ее уничтожить. Но, к их удивлению, шхуна вместо того, чтоб быть разбитою льдом, поднялась вместе со льдом, который собрался под кораблем, и остановилась почти без повреждения на уступе утеса. Весь экипаж ее спасся. Судно было брошено на берег, в шести метрах над поверхностью воды, на утесы, неровности которых были выровнены волнами. Если лето будет благоприятно, и если дальнейшие повреждения шхуны на этом и остановятся, то можно будет спустить шхуну в море и возвратиться в Америку.
Однако, ледяная равнина еще не остановилась, льдина шла за льдиной, лезла одна на другую, пока вдоль берега не образовалась ледяная стена, — стена, которую Росвель и его товарищи едва перелезли. Когда они добрались до несчастной шхуны, то она была буквально погребена в льдах. Мачты были сломаны, паруса разорваны, снасти разбрсаны.
«Морской Лев» из Виньярда был не что иное, как разбитый корабль, из которого можно было сделать только небольшое судно, если его не придется сжечь вместо дров.
Все это случилось в течение десяти минут.
— Капитан Гарнер! Капитан Гарнер! — закричал Стимсон. — Нам лучше возвратиться на борт; наш собственный корабль в опасности: он очень быстро дрейфует к мысу и может достичь его прежде, нежели мы возвратимся.
Стимсон не обманулся. Небольшое число матросов Дагге и он сам остались на палубе разбитого корабля, но все прочие отправились к мысу, к которому теперь направлялась ойстер-пондская шхуна. Расстояние было менее одного лье. Идя по уступу верхнего утеса, было легко дойти туда довольно скоро. Росвель так и сделал.
Менее, чем через полчаса, Росвель и все сопровождавшие его достигли дома. Ойстер-пондская шхуна была от этого места менее, чем на полмили. К счастью, небольшой свободный от льда бассейн увеличился вместо того, чтобы закрыться, но из него уже невозможно было выйти: в ледяной равнине не было никакого выхода. Сначала Росвель считал свой корабль погибшим, но, осмотрев местность ближе, он надеялся, что его шхуна может обогнуть утесы.
Положение моряков было безнадежно. В полдень в тени мерзла вода. Яркое солнце еще бросало свои лучи на ледяную равнину, но так косвенно, что едва можно было сносить холод. С вершины мыса виднелся один только лед, исключая той части бухты, куда не проникла еще большая ледяная равнина. К югу виднелись груды огромных гор, поставленных там, как башни, которые закрывали все выходы с этой стороны.
Росвель боялся, что до наступления лета ему уже нельзя будет освободиться от этого льда. Правда, южный ветер мог произвести некоторые перемены и снять ледяную блокаду, но это с каждой минутой делалось более и более невероятным. Зима уже началась, а если лед образовался среди группы этих островов и вне этой группы, то на восемь месяцев надо было отказаться от всякой надежды.
Стимсон дал прекрасный совет для борьбы с холодом, который, естественно, мог увеличиться. Он советовал перенести паруса разбитого корабля и сделать из них большие занавеси в деревянном доме, единственном убежище моряков; воспользоваться кожами тюленей, принадлежащими Дагге, чтобы законопатить изнутри стены этого дома; сберегать дровяной запас, который привезли с собою; ограничиться, если будет возможно, одним огнем; быть как можно опрятнее, что представляет самое лучшее средство против холода; принимать почти холодные ванны и для этого брать воду у самого входа в дом, а бочку, служащую ванною, поставить под шатер; чаще прибегать к упражнениям, чтобы тем сохранить в теле необходимую естественную теплоту.
Гарнер успел ввести свою шхуну в безопасное место у берега, а из разбитого корабля Дагге вынули все запасы и предметы, которые в нем заключались.
Два месяца прошли быстро. Моряки приняли все предосторожности, и дом доставлял более удобств, чем можно было думать. Дни уменьшились а ночи увеличились так, что солнце было видимо только несколько часов, в которые оно очень низко проходило над северным горизонтом. Холод все более и более увеличивался. Оттепелей не было, и термометр указывал несколько градусов ниже нуля.
Люди обоих экипажей привыкли к климату и признавались, что они были бы в состоянии перенести еще больший холод.
В эту часть года выпало гораздо больше снега, нежели после. Этот снег доставлял большие неудобства, потому что скоро образовал вокруг дома вал и завалил пространство, служившее местом прогулки для моряков. Они были вынуждены прорывать лопатами проходы, и это дало им работу, способствовавшую сохранению здоровья.
Дагге не отказался от своего корабля, и не проходило дня, чтобы он его не посещал. Каждый день ему приходил на ум новый способ поднять весною паруса, хотя все слушавшие его были уверены в невозможности осуществить его планы.
Росвеля сильно беспокоил вопрос о топливе. Уже истребили большую часть привезенных с собою дров. Как ни был значителен запас их, но его уже много израсходовали и, по сделанным вычислениям, его оставалось только на половину того времени, которое приходилось провести на острове. Без топлива смерть была неизбежна.
Стимсон несколько раз давал по этому поводу советы:
— Ну, сударь, вы, без сомнения, знаете, что нам остается делать. Без теплого кушанья люди не могут жить, как и вовсе без пищи. Если у виньярдской шхуны нет запаса дров, то нам надо сделать запас для топки из нее самой.
Росвель несколько времени смотрел на Стимсона. Он одобрял эту мысль, предложенную ему во второй раз.
— Без сомнения, — сказал он, — но будет не легко уговорить на это капитана Дагге.
— Если он останется два или три дня без теплого кофе, — отвечал, качая головою, Стимсон, — то будет счастлив согласиться на это. В подобном климате естественно жечь все, что может гореть.
— Я поговорю об этом с капитаном Дагге.
Росвель сделал это, но виньярдский экипаж принял это предложение за обиду. Никогда не было столь сильного спора между обоими капитанами, как в то время, когда Росвель предложил Дагге нарубить дров из остатка его разбитого корабля.
— Человека, который наложит топор или пилу на мой несчастный корабль, я сочту за личного врага, — сказал Дагге.
— Я был бы рад, капитан Дагге, — сказал Росвель, помолчав немного, — если бы мы были в состоянии провести зиму под такою широтою, не сжегши от обоих кораблей почти все, что необходимо оставить для спасения нашей жизни. Наверное, лучше будет начать с того судна, который может быть менее полезен нам.
— Пока я в силах, я буду противиться сожжению моего корабля.
Росвель порицал это упрямство, но думал, что самая жестокость зимы восторжествует над ним.
— Холод увеличивается все более и более, — говорил через несколько дней Симсон Росвелю. — Я встал нынче утром, когда еще все спали, и если бы на мне не было колпака и кожаного одеяла, то я не мог бы выдержать холода. Если такая погода продолжится, то одной жаровни будет недостаточно, и их надо будет ставить в спальне две.
— Откуда мы возьмем дров, если капитан Дагге не отдаст нам своего корабля? Мы умрем задолго до начала лета.
Наступил октябрь, соответствующий апрелю северного полушария. В умеренном климате — это весна. Но совсем не то было на тюленьей земле. Зима прошла только наполовину, и суровость холода оставалась та же.
Выпало такое большое количество снега, что покрыло дорожки и прекратило сообщение между разбитым кораблем и домом. Ветер был силен, холод увеличивался и сделался пронизывающим. Термометр то поднимался выше нуля, то падал ниже. В сентябре и октября было много ретелей, принесших с собою всю суровость зимы.
Огромные сосульки свисали с кровли дома.
Росвель принужден был срубить концы мачт своей шхуны, чтобы достать дров, без которых его экипаж умер бы от холода. Место, где находилась ойстер-пондская шхуна, можно было узнать только по высокой снеговой горе. Почти все части шхуны, бывшие вне воды, доски, палуба были разобраны по частям и перенесены в дом на топку печи.
Дагге, который переселился с экипажем на разбитую шхуну, принужден был сделать то же. Большая часть его судна исчезла в чулане; но этим не ограничились. Разрушение корабля только увеличило его упорство. Он прицепился к его несчастным развалинам, как к своей последней надежде. Этот корабль, говорил он, принадлежал ему и его экипажу, тогда как другой корабль принадлежал ойстер-пондским морякам. Каждый имеет право только на то, что принадлежит ему.
Дрова истощались. Росвель старался заменить их жиром, а оставшееся дерево перенес в кухню и умудрился таким образом варить еду.
Как-то Маси, первый морской офицер Дагге, пришел в сопровождении одного матроса в дом с предложением, чтобы оба экипажа заняли поврежденный корабль, а дом разобрали бы на топливо.
Но предложение Дагге было неисполнимо. На его корабле было очень мало места, и притом туда надо было перенести много вещей, необходимых для защиты от холода. Это было очень трудно и потому это предложение было отвергнуто.
Маси провел ночь с ойстер-пондцами и оставил дом на другой день утром после завтрака, зная, что Дагге только и дожидался его возвращения с отрицательным ответом, чтобы начать окончательную ломку корабля. Через два дня была оттепель, происшедшая от лучей полуденного солнца, отчего лед в следующую ночь сделался крепче. Росвель и Стимсон отправились отдать визит, сделанный Маси, с целью испытать последнее средство убедить Дагге покинуть разбитый корабль и перейти жить в дом. Когда они достигли половины дороги, то нашли твердое, замерзшее, безжизненное тело матроса. Через четверть мили найден был в таком же состоянии Маси. Оба упали на дороге и замерзли от холода. Гарнер не без труда дошел до разбитого корабля и сообщил, что видел. Это известие не изменило образа мыслей Дагге. Он начал жечь свой корабль, потому что у него не было дров, и объявил Росвелю, что будет жечь корабль, но так, чтоб из остатков его можно было весною выстроить маленький корабль. Покинуть же шхуну он отказался.
В некоторых отношениях поврежденный корабль как жилище представлял даже выход. В нем было более места для движения; ледяные пещеры, образованные глыбами льда возле корабля, были пространны и защищали от ветра, который был всего опаснее. Без сомнения, этот ветер был причиною смерти Маси и его товарища.
С приближением весны ветры делались сильнее.
Прошел целый месяц со времени посещения Росвеля, и в течение этого месяца не было никакого сообщения между домом и поврежденным кораблем. Наступил сентябрь, соответствующий нашему марту; погода была ужасна.
В октябре, после одного из самых лучших полдней, какого не видали в течение многих месяцев, Росвель и Стимсон стали работать на террасе, которая была свободна от снега и льда. Ночь обещала быть холодною, но не была еще настолько сурова, чтобы принудить Росвеля и Стимсона искать убежища.
— Надо бы, — сказал Росвель, — узнать, что сделалось с виньярдцами. Мы целый месяц не имеем о них никаких известий.
— Разлука — самая печальная вещь, капитан Росвель, — отвечал Стимсон, — и каждый час делает ее печальнее. Подумайте-ка о том, как было бы хорошо, если бы они были с нами.
Несмотря на увеличившийся холод, Росвель остался на террасе даже тогда, когда Стимсон ушел в дом. Была дивная полярная ночь. Звезды горели в глубине темного безоблачного неба.