Дамы, утомленные путешествием, едва притронулись к ужину и, встав из-за стола, сейчас же ушли к себе.
После ухода доньи Флоры и ее подруги капитана, конечно, также ничего не удерживало. Несмотря на убеждение асиендадо провести с ним еще несколько минут, он сослался на страшную усталость. Глаза его, вполне естественно, так и смыкались, он с величайшим трудом подавлял зевоту; разумеется, хозяин не мог удерживать его долее.
Предоставившейся ему свободой молодой человек воспользовался с восторгом и немедленно вышел из столовой в сопровождении своего пажа и камердинера.
— Ах, любезный отец Санчес! — вскричал асиендадо, когда за Лораном затворилась дверь. — Какой замечательный человек этот граф де Кастель-Морено!
— Вы находите, сеньор дон Хесус? — равнодушно спросил монах.
— Разве вы не разделяете моего мнения?
— Я очень мало знаю графа, сеньор, ведь мы не перекинулись с ним и парой слов.
— Действительно, он так недолго пробыл здесь в свой первый приезд.
— Разве на этот раз он пробудет дольше?
— Не смею надеяться, отец Санчес, хотя и сильно желаю этого. У него неотложные дела в Чагресе.
— А!
— Но по возвращении, надеюсь, он опять остановится здесь.
— По-видимому, вы очень интересуетесь этим молодым человеком, — сказал монах, подняв голову и пристально поглядев на асиендадо.
— Действительно, очень: я потерял счет услугам, которые он оказал мне. Не далее как сегодня, часа два назад, не будь его, мы все были бы безжалостно умерщвлены разбойниками, засевшими в засаде и поджидавшими нашего проезда.
— В самом деле?
— Несмотря на мои просьбы, даже, можно сказать, требования, он один бросился на разбойников и перебил их всех. Что за человек! Какая храбрость! Вы также восхищались бы, отец Санчес, если бы, как я, видели его в пылу сражения.
— Боже мой! Разве дело было такое жаркое?
— Вы даже не можете себе представить: нас окружили более сорока человек разбойников-флибустьеров, бежавших из Панамы, где они содержались в ожидании приговора.
— Я полагал, что этих разбойников, как вы их называете, было не более десятка…
— Действительно, это так, — сказал асиендадо, прикусив губу, — но они собрали вокруг себя индейцев и беглых негров, которых немало в этих местах.
— Увы! Хозяева к ним безжалостны; у бедняг нет иного выхода кроме бегства.
— Вы жалеете этих злодеев, отец Санчес?!
— Я жалею всех страждущих, сеньор… Итак, они были вынуждены отступить?
— После упорного сопротивления.
— Слава Богу, что вы спаслись от такой опасности, теперь вы в неоплатном долгу у графа.
— Который, боюсь, никогда не буду в состоянии возвратить, отец мой: граф не такой человек, как все.
— Положим, однако, поблагодарить его вам бы следовало, — возразил монах слегка насмешливым тоном.
— О! Что до этого, то я, конечно, не премину.
— И хорошо сделаете, сеньор. Кстати, не ранен ли граф?
— Нет, а к чему этот вопрос, отец Санчес?
— Просто к тому, что он показался мне очень бледным, даже слабым; он явно нуждался в отдыхе.
— Я и сам не могу понять этого. В том, что он не ранен, можете быть уверены, но меня крайне удивляет, что молодой человек, рослый и превосходно сложенный, который еще сегодня доказал невообразимую энергию и громадную силу, тотчас после сражения стал вдруг жаловаться на усталость, на жар, Бог знает на что еще, и вдруг сделался слаб, как женщина. Вы сами видели его минуту назад. Что можно думать о таком странном поведении?
Отец Санчес пристально поглядел на асиендадо, как будто хотел проникнуть в глубину его души, потом встал и, поклонившись, сказал со значением:
— Это доказывает, что не следует полагаться на внешний вид, почти всегда обманчивый. Доброй ночи, сеньор дон Хесус, да бодрствует над вашим изголовьем ангел-хранитель и навевает вам сладкие сны!
С этими словами он медленно вышел из залы.
— Что хотел сказать этот старый монах? — пробормотал про себя асиендадо, оставшись один. — Вечно он говорит такими загадками, что ничего не поймешь! Ах, если бы я мог избавиться раз и навсегда от его присутствия!.. Но терпение… — прибавил он, нахмурив брови, — быть может…
Он помолчал, потом опять заговорил вполголоса:
— К чему ломать голову над тем, что взбредет в глупую башку полусумасшедшего монаха, и доискиваться разрешения загадок!.. Раз все гости бросили меня, то и я пойду спать, это будет лучше, чем тревожиться относительно всяких химер и сумасбродств без малейшего на то основания… Ха-ха-ха! — презрительно засмеялся он. — Меня не так легко напугать, как полагают! Еще увидим!
Он прошелся по комнате взад и вперед и наконец решился уйти в свою спальню.
Спустя десять минут дон Хесус уже спал в своей постели сном праведника. Асиенда была погружена во мрак и безмолвие, все обитатели ее, по-видимому, наслаждались отдыхом. Однако, если бы нескромный глаз мог проникнуть сквозь стены плотно запертых комнат, он увидел бы совершенно неожиданную картину.
Оставим пока дона Хесуса — единственного, быть может, из всех обитателей асиенды, кто действительно спал, — и войдем в комнату, занимаемую тремя Береговыми братьями. Флибустьеры и не думали спать. Сидя вокруг стола, они пили водку и о чем-то с жаром спорили вполголоса. С мужественного лица Лорана исчезли всякие следы усталости.
Эти трое ломали себе голову, пытаясь доискаться до некоего удачного решения, но оно никак им не давалось и они негодовали на свою неудачу.
Лоран уехал из Панамы вовсе не для того, чтобы попасть в Чагрес, где ему нечего было делать, а чтобы пробраться к устью Сан-Хуана и там переговорить с Монбаром или, по крайней мере, с Медвежонком Железная Голова, заместителем командующего экспедицией, о действенных мерах по захвату Чагреса, овладению фортом Сан-Лоренсо-де-Чагрес, который защищал город, и о наступлении оттуда на Панаму по суше через перешеек.
К несчастью, прежде всего Лорану и его товарищам следовало добраться до реки Сан-Хуан, точное положение которой никто не знал. Правда, река не могла быть очень далеко от того места, где они находились, однако чрезвычайно важный вопрос состоял в том, чтобы не ошибиться и не спутать одну реку с другой, что повлекло бы за собой громадную потерю времени и, пожалуй, провал всей экспедиции.
Три флибустьера находились в страшном затруднении, не зная, на каком решении остановиться. Отправляться в путь одним нечего было даже и пытаться, отыскать же проводника было не менее затруднительно: под каким предлогом могли бы они заставить проводника вести их к устью Сан-Хуана вместо того, чтобы отправиться в Чагрес?
— Я вижу только одно средство, — сказал наконец Мигель Баск с торжествующим видом. — Оно просто и верно.
— Не хвастай попусту, болтун, лучше говори скорее, — вскричал Лоран с нетерпением.
— Вот это средство: завтра утром мы берем проводника, безразлично, кого именно…
— Очень принято слышать, — шутливо ответил Лоран.
— Мы уговариваемся с ним, чтобы он довел нас до Чагреса.
— Однако…
— Подождите. Дорогой мы говорим ему, что передумали и, прежде чем ехать в Чагрес, желаем взглянуть на устье Сан-Хуана. Если он согласится исполнить наше желание — очень хорошо, если же он упрется, мы заставим его идти, приставив к горлу дуло пистолета. Так или иначе, результат выйдет один и тот же. Добравшись до места стоянки нашего флота, мы свяжем молодца, и нам останется только выбрать средство оградить себя от нескромности: мы вольны бросить его в море с камнем на шее или сдать на руки товарищам, которые продержат его у себя пленником и, пожалуй, со временем также смогут воспользоваться его услугами в качестве проводника. Вот мое средство. Ну, что вы скажете о нем, ваше сиятельство?
— Оно совсем неплохо и очень просто; за неимением лучшего, я думаю, надо будет прибегнуть к нему. Завтра с рассветом мы отправимся в путь. Нас, наверное, ждут с нетерпением, малейшая задержка может обернуться катастрофой. Ах! Почему с нами нет Хосе, ведь он дал мне слово!
— Я здесь, капитан, — отозвался тихий голос. Несмотря на свою испытанную храбрость, флибустьеры вздрогнули и быстро оглянулись, схватившись за рукоятки пистолетов.
Хосе, спокойный и улыбающийся, стоял в двух шагах от них.
— Ты сквозь стену пролез, что ли, дружище? — весело вскричал Мигель. — Мы не слышали ни малейшего шума.
— Какая разница, где я прошел, раз я здесь?
— Правда.
— Когда вы видели, чтобы я изменял своему слову, капитан?
— Никогда, вождь, с удовольствием это признаю! Итак, простите мне, мой добрый друг, что я усомнился, не в вас — сохрани Боже! — но в возможности для вас войти в этот дом.
На лице индейца мелькнула кроткая улыбка.
Он точно переродился, так все изменилось в нем — от лица до одежды. Теперь он был в своем национальном костюме. Его тонкая холщовая рубашка, открытая на груди, стягивалась широким поясом из рыжеватой кожи, короткие штаны, также холщовые, едва прикрывали колени, к поясу была прицеплена с одной стороны короткая сабля с широким клинком, с другой — топорик, лезвие которого заканчивалось на обороте заостренным углом, а рукоятка имела фута полтора длины; мешочек с пулями и бычий рог с порохом были прицеплены возле сабли; мокасины из оленьей шкуры, украшенные бисером, привязывались красными узенькими полосками, которые бесчисленное количество раз скрещивались, обвиваясь вокруг его сильных ног; длинные черные волосы, разделенные на прямой пробор, придерживались золотым ободком, в который было воткнуто орлиное перо, и падали свободно по плечам; большой пестрый плащ из шерсти ламы, с золотыми застежками, ниспадал до самой земли.
В этом костюме и с ружьем в руке краснокожий имел несколько дикий и вместе с тем величественный вид, внушавший невольное уважение.
Мигель подвинул ему стул. Хосе сел и пригубил водку из стакана, который ему пододвинули.
— Вот ваш перстень, капитан, — сказал он сдержанно.
— Уже! — вскричал молодой человек.
— Валла-ваоэ летят как на крыльях, когда надо служить любимому вождю. Благодаря вам, капитан, моя дочь была со мной до заката солнца. За такие услуги следует платить не словами, а делом. Надеюсь, недолго быть мне у вас в долгу.
— Хотя я желал бы противного, вождь, — с улыбкой возразил Лоран, пожимая ему руку. — Но как же удалось вам пробраться сюда так незаметно?
— С давних времен мне известны все тайны этого дома, капитан, и потому ничего не могло быть легче.
— Однако в наше первое посещение…
— Я еще недостаточно знал вас, капитан, — с живостью перебил индеец, — мне следовало так говорить. Кем я был тогда в ваших глазах? Бедным пеоном, пожалуй, немного более сообразительным, чем остальные, вот и все.
— Я неправ, бросим это, друг мой, и потолкуем о наших делах.
— К вашим услугам.
— Что вам удалось сделать?
— Все то, о чем мы условились: капитан Бартелеми и его товарищи учат моих воинов владеть оружием, дети и женщины собирают серу и селитру, старики жгут целые деревья, чтобы добыть уголь; вскоре мы будем в состоянии снабжать вас порохом, если у вас будет в нем недостаток, — прибавил он, улыбаясь.
— Никогда нельзя знать наперед, что может понадобиться, — в тон ему ответил Лоран.
— Сегодня утром я виделся с Монбаром. Почти весь флот в сборе у устья Сан-Хуана, готовый приступить к боевым действиям; ждут только прибытия семи или восьми кораблей эскадры Пьера Леграна и Моргана.
— Отлично! — вскричал молодой человек, радостно потирая руки. — Вот славные-то вести!
— Это еще не все, — заметил Хосе.
— Посмотрим, что еще.
— Незадолго до нападения Моргана губернатор Пуэрто-Бельо отправил по разным дорогам пять курьеров в Панаму с требованием помощи.
— И…
— Все пятеро были перехвачены разведчиками и повешены.
— Отлично! Так, значит, в Панаме и теперь еще ничего не знают?
— Ровно ничего.
— Ба! — философски молвил Мигель Баск. — Тем лучше для бедняг-испанцев. Пусть их себе наслаждаются покоем напоследок, их ожидает довольно неприятное пробуждение.
Слова Мигеля, произнесенные полунасмешливым-полудобродушным тоном, так свойственным знаменитому флибустьеру, вызвали общий смех.
— Так вы говорили с Монбаром? — спросил Лоран.
— Да, мы говорили с ним довольно долго… Речь шла также и о вас.
— Мой добрый друг! — сказал Лоран. — Я горю нетерпением увидеться с ним.
— Я обещал адмиралу, что завтра в девять часов утра вы и два ваших товарища будете на его корабле.
— В таком случае нам придется выехать очень рано.
— Зачем, капитан? — возразил Хосе, улыбаясь. — Вам предстоит переезд всего в три мили. Если отправиться в путь в восемь часов утра, мы вовремя будем на месте; адмирал приглашает вас к завтраку, предупреждаю.
— Черт побери! — с живостью вскричал Мигель Баск. — Даже если по дороге нам пришлось бы положить целую сотню испанцев, я не преминул бы явиться на подобное приглашение.
— Такого страшного побоища не предвидится.
— Тем хуже, это было бы забавно!
— Вот беда-то! — вдруг вскричал Лоран, ударив себя по лбу.
— Что такое, капитан? — спросил Хосе.
— Если флот стоит так близко отсюда, как вы говорите, надо держать ухо востро: того и гляди, что дон Хесус, трусливый, как заяц, но хитрая бестия, случайно как-нибудь откроет, что происходит возле его асиенды.
— Меры уже приняты.
— Очень хорошо, но объясните мне, вождь, какие именно; признаться, я не спокоен.
— Я понимаю это, но повторяю, нет ни малейшего повода к беспокойству.
— И все-таки…
— Тут и говорить-то особо нечего. Просто я окружил асиенду живой цепью.
— То есть?
— С захода солнца пятьсот воинов сторожат каждый клочок земли на две мили в округе; кто бы ни попытался пройти за цепь, будет немедленно схвачен и повешен.
— Старая система!
— Почему бы не придерживаться ее, раз она хороша?
— Тем более, что она чрезвычайно проста.
— Вот именно. Что же касается асиенды, то она уже с час как снабжена порядочным гарнизоном.
— Как?! Гарнизон здесь?
— Боже мой! Да, здесь. Я имею полное право утверждать это, — прибавил Хосе, улыбаясь, — поскольку сам же и служил ему проводником и разместил, смею вас уверить, довольно удобно.
— Просто фантастика! — вскричал Лоран. — А как велик гарнизон?
— Угадайте, капитан.
— Откуда мне знать? Вы меня мучаете, точно на шиле держите.
— Какой вы нетерпеливый человек!
— Простите, любезный друг, но вы же понимаете…
— Понимаю и потому повинуюсь. Сколько вас на асиенде дель-Райо, Береговых братьев?
— Тринадцать, я полагаю, по крайней мере. Я, право, теперь и сам не уверен, во сне все это происходит или наяву.
— Благодарю, капитан, вы, верно, считаете меня чуть ли не колдуном.
— Не скрою, что есть такой грех.
— По счастью, священная инквизиция не имеет надо мной власти, — возразил краснокожий, смеясь, — а то, чего доброго, по вашей милости, любезный капитан, меня сожгли бы на костре.
— Ей-Богу! Вы этого заслуживаете, раз так терзаете меня неизвестностью.
— Вы заблуждаетесь, любезный капитан.
— Заблуждаюсь?
— Ваш расчет неверен.
— Какой расчет?
— Да тот, что вы сделали. Вас не тринадцать Береговых! братьев на асиенде, а, позвольте, чтобы не ошибиться, целых триста четырнадцать.
— Триста четырнадцать! Черт возьми! Что еще за шутки, вождь!
— Я не имею обыкновения шутить, когда речь заходит о вопросах столь важных, какие мы обсуждаем в настоящую минуту. Часа полтора назад, пока вы спокойно ужинали в столовой со всеми обитателями асиенды, я ввел в дом триста Береговых братьев под командой одного из ваших лучших друзей, который очень радуется, что наконец-то увидит вас и пожмет вам руку.
— О ком вы говорите, вождь?
— Об Олоне.
— Олоне здесь! — вскричал Мигель Баск. — Ого! Дело пошло! Знаю я этого голубчика, он не любит сидеть сложа руки.
— Какого черта посылает Монбар Олоне — ведь он Монбаром прислан?
— Самим Монбаром, который завтра же сам посвятит вас в свои планы, как он мне сказал.
— И вы ничего не знаете?
— Ровным счетом ничего, но предполагать не воспрещается, а потому…
— И что вы предположили? Говорите!
— Ведь вы с Монбаром братья-матросы?
— Правда, вот уже шесть лет, как все у нас общее.
— Следовательно, вас он считает таким же начальником экспедиции, как и себя. К тому же, именно вам принадлежит первая мысль о ней.
— Это возможно — тем более, что Монбар настолько великодушен, что не будет стараться держать товарища в тени.
— Особенно когда товарищ этот его брат-матрос и, следовательно, лучший друг.
— Это рассуждение не лишено логики.
— Теперь предположим… заметьте, капитан, что я ничего не утверждаю, только предполагаю…
— Хорошо, хорошо! Продолжайте, друг мой.
— Предположим, говорю я, что Монбар, желая уделить вам большую долю славы в экспедиции, задуманной вами, хотя по самоотвержению вы временно отошли на второй план, со своей стороны решился поручить вам командование в смелом нападении, на какое способны вы один, например, в занятии форта Сан-Лоренсо-де-Чагрес, который защищает Чагрес и слывет непобедимым; Александр Железная Рука и сам Морган осаждали его поочередно в эти последние годы, однако взять так и не смогли.
— А я возьму, ей-Богу! — вскричал порывисто молодой человек.
— Если именно таково намерение Монбара, что мне, однако, неизвестно, он, должно быть, также верит в возможность вашего успеха. В числе окружающих его командиров адмирал особенно может полагаться на преданность одного, который любит и вас, — именно ему вы поручили ваш корабль, когда высадились на берег несколько дней тому назад.
— Олоне, черт возьми! Мой добрый старый товарищ!
— Быть может, адмирал, от которого ничто не ускользает, и выбрал Олоне в убеждении, что между вами будет полное согласие.
— О! Это верно. Я полагаюсь на Олоне, как на самого себя.
— Позвольте еще раз заметить вам, что я не знаю ничего определенного, адмирал не говорил мне ничего такого, только…
— Только что?
— Он показался мне крайне озабоченным численностью гарнизона в форте Сан-Лоренсо, который благодаря своему положению защищает не только город и море, но и реку вместе с окрестностями.
— Гм! Сильно он вооружен?
— Там находятся двести пятьдесят орудий на валах и гарнизон в три тысячи человек — старых, обстрелянных солдат под командой генерала Сантьяго Вальдеса, слава которого известна всему миру.
— Проклятие! Три тысячи человек, по десятку на одного, да еще за толстыми стенами!
— И прочными, каменными, в двенадцать футов толщины сверху и в двадцать пять в основании; я знаю форт, как будто прожил там целый век.
— Ей-Богу! Если это мысль Монбара, спасибо ему, что он подумал обо мне! Это будет самой смелой и доблестной операцией в ходе всей экспедиции.
— Позвольте, капитан, ведь я ничего не утверждаю, это лишь мое предположение.
— Что ж, даже если Монбару эта мысль не приходила в голову, я подскажу ему, любезный Хосе! Ни за какие блага на свете, даже лучшему своему другу, за исключением Монбара, разумеется, я не уступлю чести этого блистательного подвига!
— Вы знаете в них толк.
— Еще бы! Клянусь честью, вождь, — со смехом прибавил Лоран, — вы отличнейший товарищ, какого мне не приходилось еще встречать.
— А знаете ли, что я сделаю, если вам дадут это поручение?
— Ей-Богу, знаю! Вы пойдете со мной, не правда ли, друг мой?
— Правда.
— По рукам, дружище, дело решено! И он протянул индейцу руку.
— Хотите теперь побеседовать с Олоне? Он горит нетерпением увидеться с вами.
— Хочу ли? Немедленно, если только это возможно!
— А я-то, — заворчал Мигель. — Меня что, оставят здесь одного?
— Нет, — возразил Хосе. — Только заприте за собой дверь так, чтобы в комнату нельзя было войти: ваше отсутствие может продлиться большую часть ночи.
Юлиан тут же запер дверь на задвижку.
— Готово, — сказал он.
— Следуйте за мной.
Хосе подошел к стене и надавил пальцем в едва приметное углубление. Тонкая доска медленно, без малейшего шума отделилась от стены и открыла свободный проход.
Индеец взял фонарь, который оставил тут по приходе, зажег его, после чего тщательно задвинул доску на прежнее место.
Четверо товарищей очутились в довольно узком коридоре, в котором, однако, могли продвигаться по двое в ряд.