— На голову, что ли? Но тогда уберите, пожалуйста, свою ногу, леди капитан…
— У-у-у-ф-ф-ф… пре… пре… прелесть моя… Напрасно вы смыли след вашей прелестной ножки с моих губ. Боюсь, вы, кажется, не поверили
в мою любовь с первого взгляда. Но тогда скажите, что я должен сделать, чтобы вы мне поверили.
— Послушайте, несчастный, вы хотели бы еще немного пожить?
— О, еще бы, черт возьми! Но только с вами, прелесть моя. Ах, до чего же вы прекрасны сейчас!
— Ну что ж, ничего не поделаешь — придется кончать с вами, глупец вы эдакий. Боб, швырни его за борт!
— Жаль, что вы мне так и не поверили… ах, как жаль… А ведь мы с вами могли бы стать подлинными хозяевами всех морей и океанов. Два таких славных пирата, как мы с вами, были бы непобедимы, черт возьми! Учтите, моя красавица, я именно тот муж, который нужен вам, а вы именно та жена, которая нужна мне. Что ж, прощайте, прелесть моя. Без вас мне жизнь все равно ни к чему. Эй, Боб, кати меня за борт!
— Стоп! Стоп! Кати его обратно! Послушайте, вы… как вас там еще… Я, разумеется, не верю ни единому вашему слову. Все это — сплошной бред и глупейший вздор. Клянусь Всевышним, я в последний раз спрашиваю: вы будете отвечать на мои вопросы без вашего дурацкого шутовства?
— Я готов делать это всю жизнь, прелесть моя!
— Чей это корабль, капитан?
— Сэра Томаса Грешема… леди капитан… прелесть моя!
— Вы… вы сказали — Грешема? Я не ослышалась, надеюсь?
— О нет, у вас отличный слух, прелесть моя, а уж все остальное — могу себе представить…
— Заткнитесь, идиот! Вы же обещали мне не ерничать. Какого Грешема вы имели в виду?
— Томаса, позвольте повторить вам, прелесть моя. У меня, признаться, сложилось такое впечатление, будто вы с ним знакомы. И неплохо, ка-жется?
— О господи… А эти люди — ваша команда? Кто они? Люди Грешема?
— О нет. В Антверпене набрали новую команду — испанцы, итальянцы, немцы, турки… А-а-а — всякий сброд… сущая чепуха…
— Боб!
— Понял, леди капитан. А ну, пыль морская, догоняй своих приятелей!
— И что же вы привезли с континента, капитан?
— Три мешка китового уса…
— И это все?
— Остальное, я полагаю, уплыло еще сегодня днем вместе с мистером Ричардом Чанслером и его помощником Чарли Смитом.
— Боб, о береге кто-нибудь позаботился, надеюсь?
— Я лично расставил наших людей. Отловим и эту рыбешку, леди капитан.
— Надеюсь. Идем на берег. Капитана берем с собою: с ним должен побеседовать сам адмирал. Стащи с него сеть. Руки свяжите за спиной, ноги — вполшага. Советую вам, капитан, вести себя сообразно вашему положению.
— Советуете или просите, прелесть моя?
— Хорошо… прошу… черт с вами…
— О Создатель! Ангелы небесные против вас — ржавые старые девы!
— Эй, вы, все на шлюпки! Уходим на берег!
Глава II
Прошло больше месЯца после ее чудесного освобождения из двухнедельного заточения в Тауэре, этой мрачной королевской тюрьме, а в ушах ее до сих пор звучат оскорбительные до скрежета зубовного слова короля Эдуарда VI, весь этот короткий, отвратительный разговор в каком-то полутемном, промозглом помещении, со стен которого, казалось, не удосужились соскрести плесень далеких веков…
— Сударыня, — сказал тогда король своим обычным ледяным голосом, — вы не находите, что вам давно уже пора заняться истинно женским делом?
О, разумеется, она недолго думала над своим ответом!
— Но для этого мне нужен будет настоящий мужчина, ваше величе-
ство! — дерзко парировала она.
— Да, вероятно, миледи. Но мне кажется, вы слишком долго ищете своего избранника, и к тому же — в трюмах чужих кораблей. Боюсь, вы чрезмерно привередливы, сударыня. Я, пожалуй, мог бы попросить кого-нибудь из своих придворных что-нибудь сделать для вас в этом отношении.
— Ах, ваше величество, вы так добры! — воскликнула она в ярости. — Но, скорее всего, я выбрала бы вас, окажись вы чудом в трюме одного из этих кораблей.
— Благодарю вас, сударыня. Мы, пожалуй, подумаем о вас, когда речь пойдет о выборе королевы Англии. Буду крайне огорчен, однако, если мой палач несколько опередит события. При вашей профессии это более чем вероятно. Прощайте, миледи. Надеюсь, слишком кратковременное пребывание в Тауэре все же успело произвести на вас самое благоприятное впечатление.
— О да, ваше величество! Только мне очень не хватало вас в соседней камере, чтобы я имела счастливую возможность ежеминутно благодарить ваше величество за доставленное мне удовольствие!
— В следующий раз мы непременно учтем все ваши пожелания перед отправкой вас на эшафот. Прощайте, сударыня. Милорд, проводите, пожалуйста, эту чрезмерно храбрую особу. Она свободна… пока…
Вот такой разговор с королем Англии! Ах, эта прыщеватая и синегубая дохлятина! Пятнадцатилетний молокосос! Но уже не произносит слова,
а выплевывает смертоносный яд! О, встретить бы мне тебя где-нибудь
в открытом море — ах, я бы знала, как поступить с тобою, мокрица несчастная! Так гнусно оскорбить женщину одного из древнейших и могущественнейших родов Англии! И за что? Выпотрошила какой-то паршивый испанский корабль, перебив и утопив большую часть команды… Так ее остатки во главе с капитаном подняли невообразимый шум на всю Европу; и, кто знает, не заключи правительство по требованию испанцев отчаянную виновницу международного скандала в тюрьму, кончилось бы все это дело кровопролитной войной между Испанией и Англией. Мрачная холодная камера, тощий вонючий тюфяк, пища, от которой злобно урчал даже ее не слишком изнеженный желудок, грубые надзиратели, настойчиво предлагавшие себя для согревания ее закоченевшего тела, — о, ничто не осело
в душе ее таким холодным, колючим и тяжелым грузом, как эта гадкая беседа с королем! В конце концов, следовало бы признать, что он был удивительно вежлив, принимая во внимание обстоятельства, приведшие к этому разговору. Но ядовитая, насмешливая, издевательская и откровенно угрожающая вежливость в устах этого хилого ребенка отозвалась в ее мозгу как оскорбительная пощечина, как публичный плевок в лицо молодой, сильной, здоровой, знатной и красивой женщины. Она кипела от обиды и ненависти. Образ короля с его бескровными губами, источающими яд, мутил ее разум и ожесточал сердце. Никогда прежде она не набрасывалась на своих жертв с такой неукротимой яростью! Месть! Казалось, в каждом своем пленнике она видела теперь это тощее и угловатое тело несчастного короля-ребенка…
Между тем в ее избавлении от суда и освобождении из королевской тюрьмы приняла участие почти вся аристократия Англии, так или иначе связанная родственными узами. Весь королевский двор буквально сгибался под натиском вельможных кланов, умолявших, просивших, требовавших и открыто угрожавших правящей династии. Наконец, Тайный совет королевства вынес свое решение, и Эдуард, король Англии, объявил, что злостную пиратку освободят, если король Испании не будет против подобного акта милосердия. Зная отношение владыки Испании и целого полумира к Англии и ее правящей династии, аристократы опустили руки. Отец рвал на себе волосы и вырвал бы, пожалуй, все до единого, не обратись его супруга, леди весьма решительная и деловая, за помощью к сэру Томасу Грешему, лорд-мэру1 лондонского Сити, влиятельнейшему из купцов страны. Каким образом тому удалось уладить это удивительное и крайне щепетильное дело, аристократы Англии так никогда и не узнали…
— Скажите, сэр, как мне отблагодарить вас за спасение моей единственной и, признаться, любимой дочери? — спросил счастливый отец.
— Никогда впредь не нападать на мои корабли и на моих людей, — с обез-оруживающей улыбкой ответил лорд-мэр лондонского Сити.
— О, в этом я могу вам поклясться, сэр!