плитами двор с многочисленными кирпичными и деревянными постройками. Там тоже было совершенно безлюдно, но из распахнутых настежь ворот какого-то длинного, без окон, сооружения доносились какие-то весьма жутковатые завывания, очень похожие на предсмертные стоны раненого волка.
Диана с Ричардом переглянулись, достали из-за своих широких поясов по паре пистолетов и направились к этим воротам.
У порога они вскинули оружие к бою, но тотчас опустили его.
— О господи! — воскликнула Диана сквозь смех, прикрывая рот холодным ребром пистолета. Ричард же оглушительно хохотал, глядя, как Чарли таскает за нос ползающего на коленях и по-волчьи завывающего хозяина гостиницы «Зеленая лисица» Пауля Гроса. — О господи! Дорогой Шарль, что вы такое делаете с нашим бедным хозяином?
— Выбиваю из него порочное любопытство вместе с его длинным носом, — спокойно ответил Чарли, переименованный для конспирации
в Шарля, хладнокровно продолжая свою разрушительную работу.
— Что ты хочешь этим сказать? — спросил Чанслер на более или менее сносном французском языке.
— Вместе со своим приятелем он пытался открыть дверцы вашей кареты и выяснить, не оставил ли он там случайно свои штаны или, например, деньги. Я решил таскать его таким образом до тех пор, пока он сам и все лисицы окрестных лесов не позеленеют. Для его же науки и пользы.
— Но вы уверены, дорогой Шарль, — все еще невольно смеялась Диана, — что при этом вам удастся сохранить нос нашего почтенного хозяина на том самом месте, на каком ему предписано находиться самой природой?
— Гм… не вполне, признаться… Я даже начинаю думать, что вскоре он вообще окажется в моей руке… Не войте так гнусно и монотонно, приятель, иначе мне придется не только оторвать ваш любопытный нос, но еще
и пристрелить в придачу, дабы не привлекать сюда стаи голодных волков.
— А с этим что произошло? —
Чанслер ткнул ногою в распластавшееся у самого порога бездыханное тело воина в рыцарских доспехах.
— Этот тоже вместе с хозяином пытался взломать дверцы кареты. Не гостиница, а разбойничье гнездо… — ворчал Чарли, недоуменно пожимая плечами. — Пришлось опустить мой кулак на его шлем… Черт их знает, носят же некоторые люди такие на редкость непрочные головы… Разве можно брать в солдаты человека со столь хрупкой головой?
— Ну, дружище, если подбирать солдат под твой кулак, — смеялся Чанслер, — то в армии служили бы одни лишь племенные быки с двойной лобной костью!
— Кулак как кулак… Как раз для порядочной головы…
— Ах, мой дорогой Шарль, не могла бы и я присоединиться к просьбе господина Гроса оставить его многострадальный нос в покое? Не заставите же вы и меня взвыть от жалости к этому достойному господину?
Чарли глубоко вздохнул и с очевидным неодобрением посмотрел на Диану. А затем с такой силой оттолкнул от себя несчастного хозяина гостиницы, что тот мелькнул в полете куда-то под днище кареты, чем-то обо что-то звучно стукнулся и замер, дрыгнув ногами, словно был уже на пути в ад.
— У нас за подобные дела с корнем вырывали нос или уши, — сумрачно заметил Чарли, вытирая окровавленные руки пучком сена. — Эй, любезный, вы еще живы? Быть может, вы хотите, чтобы я как следует встряхнул вас для восстановления вашего гнилого дыхания? Я мог бы для вас сделать это.
Откуда-то, словно из-под земли, послышалось тяжкое всхлипывание
и совершенно нечленораздельная речь.
— Кажется, вы хотите дать знать, что еще вроде бы живы? Поздравляю, черт вас возьми, поздравляю… Но в таком случае советую вам слишком уж долго не залеживаться на ваших пуховых перинах. Вылезайте, плесните ведро жидкого навоза в морду этой дохлятины, вашего верного дружка, если, разумеется, отыщете его голову в этом железном ночном горшке…
и прикажите наилучшим образом накормить нас. Уж не думаете ли вы, милейший, что мы отправимся в дальний путь натощак? Эй, вы что же, не поняли меня? А ну-ка — живо за дело, пока я снова не рассердился! Или вы вообразили, что я уже простил вас? Ну! Вот… так-то лучше… И извольте
с такой гнусной рожей не показываться у нашего стола. Подберите-ка что-нибудь поприличнее… не то снова рассержусь…
…Не отъехали они и десятка миль от Дендермонда, как сначала услышали, а затем и увидели за собою погоню: вероятно, несколько больше десятка испанцев в панцирях и шлемах, с пиками наперевес мчались вдогонку за Дианой и ее спутниками.
— В карету! — приказал Ричард Диане. — Они в панцирях, бей по лошадям. Чарли, разворачивай карету!
Чтобы избежать окружения, Чарли поставил карету с шестеркой лошадей поперек дороги.
Первые же выстрелы обороняющихся вывели из строя четверых преследователей, выброшенных из седел или вовсе раздавленных подстреленными лошадями. Однако все остальные всадники ощетинились своими пиками и бросились в яростную атаку на двух англичан с их бесполезными
в этой ситуации шпагами. Сейчас за их жизнь никто не поставил бы и двух гнутых пенсов…
Но в эти критические мгновения в бой вдруг вступила малая артиллерия Дианы Трелон графини Луизы де Вервен. Она почти в упор расстреливала налетчиков из окна своей кареты, и через несколько минут бой был закончен: все остальные преследователи были выбиты из своих седел или придавлены своими же павшими лошадями.
Чанслер и Смит бросились обезоруживать оставшихся в живых, но искалеченных при падении с лошадей испанцев, а Диана вдруг упала на диван
в карете и зарылась лицом в его мягкий бархат.
— Ого! — послышался вдруг удивленный возглас Чарли. — Да это же вы, милейший господин Грос! Очень рад вас видеть! Послушайте, а вам не слишком ли тяжело держать на себе вашу любимую кобылу? Э, да она, кажется, уже вполне созрела к обдиранию своей рыжей шкуры… Насколько
я понимаю, нашим новым столь приятным свиданием с вами мы обязаны вашему непременному желанию свести с нами кое-какие счеты с помощью вот этих испанских бродяг, не так ли? Надеюсь, вы понимаете, что теперь-то уж ничто и никто не помешает мне поступить с вами так, как учил меня мой дорогой батюшка. Вы уже помолились? Ах, нечем перекреститься… Ну, ничего — дьявол примет вас и так…
С этими словами он нагнулся над лежащим под своей лошадью хозяином гостиницы «Зеленая лисица», обеими руками ухватился за его уши,
а правой ногой в тяжелом сапоге уперся в его изуродованное лицо и вдруг резко выпрямился. Дикий, дурной, душераздирающий вопль быстро утонул в сыром придорожном лесу…
Диана выскочила из кареты — ее мучил приступ рвоты…
… — Я ненавижу войну! — горячо шептала она, лежа на груди Ричарда
в гостинице города Алоста, где они вынуждены были остановиться из-за состояния истинной победительницы недавнего сражения. — Ненавижу, ненавижу, ненавижу! Оружие женщины — любовь, а я за эти последние сутки только и делаю, что убиваю и убиваю людей. Господь покарает меня за это, я знаю, я чувствую! Ах, мой Ричард, мой супруг… моя жизнь… что же мне теперь делать? Как замолить мой тяжкий грех?
— Прежде всего, дорогая моя, прекрати истерику, — строго сказал Ричард. — Ни ты, ни я, ни мы ни на кого не нападали. Убить хотели нас. Нападавших было много больше нас. Мы вынуждены были защищаться. Промахнись ты сейчас хотя бы один-два раза, и наши души отлетели бы уже
в мир иной много раньше, чем их ожидают на том свете. Сегодня ты спасла меня и Чарли от верной смерти, и если это огорчает тебя…
— О господи, Ричард, как ты можешь?.. как ты смеешь говорить такое? — всхлипывала Диана. — Это… это… кощунство! Ты не смеешь говорить мне такое!
— И не буду, если ты наконец успокоишься. Осуши свои слезы, подними свои самые прекрасные глаза на свете! А потом… потом…
…Но еще не раз беглецам пришлось прибегать к помощи оружия, прежде чем за ними бесшумно закрылись ворота замка Вервен. Нидерланды, нафаршированные чужими и своими войсками, переживали трудные дни. Дороги кишели разбойниками всех мастей: от обездоленных, отчаявшихся крестьян, разорившихся мелких хозяев до беспощадных дезертиров. И, как это обычно водится, самые страшные и вездесущие разбойничьи шайки формировались из местного населения — и в это специфическое дело, как и во всякое другое, люди вкладывали природное трудолюбие и завидную изобретательность.
В поисках спасения души и тела они убивали друг друга. Религиозные распри вздыбили всех против всех. В стране, где еще совсем недавно люди с презрением относились не только к запорам, но и к самим дверям и воротам, казалось, невозможно было спрятаться даже во сне…
…Диана, с самого рождения надежно укрытая сказочным богатством
от бурь и забот реальной жизни, всегда крайне тяжело переносила грубое вторжение ее холодного дыхания.
В утонченную, отшлифованную многими десятилетиями программу обучения и воспитания было включено и совершенное искусство владения оружием — не для защиты, разумеется, или для нападения, а прежде всего для придания главному своему предназначению в жизни — украшать существование коронованных особ самыми изысканными наслаждениями — новых, волнующих плоть и кровь граней своего неотразимого существа. Искусство владения оружием увлекало Диану бесконечными возможностями творческой импровизации, красотой и динамикой движений, безграничными вариациями его применения в самых волнующих сценах бесчисленных эротических представлений с участием нескольких коронованных особ одновременно или каждой из них в отдельности. Оружие, как хмель
и пряности, возбуждало самые изощренные порывы и самые необузданные желания.