Бабакули умолк и, часто моргая, стал наблюдать за реакцией Ходжанепеса.
Тот стремительно шагнул к Бабакули и схватил его за стремя.
Послушай, дорогой, не надо этого делать. — Почему?
— У него и без того немало богатства. Ведь только мы с тобой слышали предсмертные слова бая.
— Так получилось...
— Этого бы не случилось, если бы аллах нам не покровительствовал!
— Ты думаешь?
— Конечно! — убежденно подтвердил Ходжанепес, — Так давай не будем швырять камень в свое счастье.
— Что ты предлагаешь?
— Поедем туда вместе, отыщем золото и поделим его.
— А как поделим?
— Пополам.
Бабакули покачал головой и пришпорил коня.
— Подожди, не торопись, я хочу сказать тебе еще кое-что, — проговорил Ходжанепес задыхающимся го-лосом, цепляясь за стремя.
— Говори.
— Ты до сих пор не можешь женить сына.
— И что?
— Если согласишься с моим предложением, обещаю тебе, что обойдемся без всякого калыма...
— Это ты сейчас так говоришь, — в раздумье произнес Бабакули. — А потом откажешься, окаянный, от своих слов...
Всем своим видом, однако, Бабакули давал понять, что склонен уступить выгодному предложению.
— Если откажусь от своих слов, то вот мне! — горячо сказал Ходжанепес и провел указательным пальцем по горлу.
— Поклянись.
— Клянусь кораном!
* * *
Через некоторое время Ходжанепес и Бабакули, пользуясь тайными тропами, пересекли государствен ную границу.
Добравшись до нужной точки, они весь день про сидели в укромном месте, затем, убедившись, что за ними никто не наблюдает, двинулись дальше. Продвигаясь подобным образом, они достигли Джейхуна — своенравной реки. Здесь наняли лодку и вместе с лошадьми перебрались на другой берег.
Наконец настал час, когда два всадника, пробираясь сквозь заросли, остановили коней прямо напротив бывшего двора Эсенбая.
Оба спешились.
Увидев двор, хранящий богатство, Ходжанепес от радости ускорил шаг, стараясь не шуршать камышом. Затем остановился и принялся из-под руки пристально вглядываться в даль.
— Ну, что там, во дворе Эсенбая? — нетерпеливо спросил Бабакули.
— Народу полно.
— Чем заняты?
— Кажется, навоз таскают.
— Что же нам теперь делать? — спросил озабоченно Бабакули.
— Ясно, что будем делать, — уверенно усмехнулся Ходжанепес. — Засядем в камышах и будем пить чай, отдыхать после трудной дороги.
Предложение Ходжанепеса пришлось по душе Бабакули, у которого от усталости гудела голова. Кроме того, очень хотелось есть.
Когда на небе густо высыпали звезды, Ходжанепес и Бабакули, взяв припасенные заранее необходимые для раскопок инструменты — лопату и топор — покинули заросли камыша.
Двор, покинутый Эсенбаем, был погружен в ночную тьму.
Яркий лунный свет заливал в глинобитных стенах глубокие трещины, отчего они казались глазницами сказочного дива.
Они отыскали северо-восточный угол гостиной, и Ходжанепес без промедления приступил к раскопкам, Бабакули посвечивал ему с озабоченным видом.
Наконец лопата задела что-то твердое. Оба, не сговариваясь, упали на пол, вглядываясь в яму. Дальше оба начали рыть руками.
Твердый предмет, который задела лопата, оказался кувшином, завернутым в какое-то тряпье.
Не доверяя друг другу находку, они оба одновременно ухватились за нее, Бабакули за горлышко, а Ходжанепес — за изогнутую ручку. Так и побежали с драгоценной добычей в стороны зарослей.
Отыскали укромную полянку, со всех сторон окруженную густыми камышами, и разожгли на ней небольшой костер.
Бабакули расстелил на земле хурджун, а Ходжанепес разложил сверху платок, после чего, засучив рукава по локти, осторожно взял в руки вожделенный кувшин.
— Во имя аллаха милостивого и милосердного, — еле слышно пробормотал он.
Бабакули тоже усердно шептал, повторяя слова молитвы.
Ходжанепес, орудуя кончиком ножа, вытащил из горлышка кувшина плотно забитую туда деревянную пробку, затем перевернул сосуд и стал трясти его над расстеленным платком.
Однако вместо ожидаемого золота на платок упал только листок бумаги, сложенный вчетверо.