***
Я очнулась так же внезапно, как и вырубилась. Хоть вокруг и не было видно дальше вытянутой руки, что-то неведомое подсказывало, что кабинет директрисы мое бренное тело покинуло. Было тепло и мягко, словно на пуховом облачке. Сделав титаническое усилие над собой, я поднялась, потерла глаза и огляделась вокруг, машинально шаря руками вокруг себя в поисках очков.
Меня положили на кровать и накрыли одеялом. Даже переодели теплую пижаму, отчего стало немного не по себе, ведь кто-то отвечал за раздевание… Глаза все никак не могли привыкнуть к темноте, но чутье подсказывало, что меня переместили в общежитие. Страхи о камере оказались ложными.
Я села на кровати, завернувшись в одеяло. Глупо было полагать, что мне предоставили роскошь в виде отдельной комнаты. Но соседки не было ни видно и ни слышно. Все путала чертова непроглядная темень. Были лишь запахи.
Вишни, фрезии и сырость. Старое дерево, свежесть…
Вдруг раздался глухой звук грома, совсем не такой, что гремел осенью в Форестсайде. Тот словно бы разрывал на несколько частей плоть живого существа. Я в испуге вскрикнула.
— Привыкай, — раздался низкий глухой голос справа от меня, — школа стоит на границе погодной аномалии. Здесь это в порядке вещей.
Комнату осветила вспышка молнии, и я окончательно убедилась, что в комнате уже кто-то жил.
На маленьком узком подоконнике сидела девушка. Она коснулась груди указательным пальцем, зажегши свечи в комнате. Я закрыла лицо руками, на мгновение ослепнув от их яркости.
— Сагх даже преуменьшила в своем рассказе, — соседка соскочила с подоконника и приблизилась ко мне. — Нежный Пирожочек. Как ты собираешься тут выживать, если даже свечек боишься?
Я осторожно убрала руки. Моей соседке одновременно можно было дать как восемнадцать, так и тридцать шесть лет. О нет, старше своих лет она не выглядела. Мне попадались похожие на нее киноактрисы на обложках старых киножурналов: густые темно-русые волосы, персикового оттенка кожа и женственные округлые очертания тела. Но взгляд ее темно-вишневых глаз был невероятно взрослым и пронзительным. Так смотрели на меня с обложек и иллюстраций все герои романов Эриха Марии Ремарка.
— О’Салливан, — протянула она мне руку, — хотела познакомиться с тобой при более подходящих обстоятельствах, но Клэри приволокла тебя на левитации и велела уложить и не будить. Нет, я не видела тебя голой, практическая магия нас всех спасает. Надеюсь, у тебя тоже нет привычки подглядывать за людьми в душе. А если не будешь доносить, что я курю, так мы вообще поладим.
Почти опустошенная красная бумажная пачка валялась на подоконнике. Соседка была одета в длинную красную ночную рубашку. И я, оглядевшись, поняла, что сама одета в красное.
Как же много тревожных знаков для первых десяти минут. Но я была слишком растеряна, чтобы хоть на что-то обратить пристальное внимание.
— Прикер. Маргарита, но можно просто Рири, — промямлила я в ответ, — нет, я точно не буду жаловаться. Твоя фамилия… Ты тоже с Земли?
— Нет. Далекая прабабушка по материнской линии жила в Салеме и несла просвещение Простакам, — соседка продолжала с неприкрытым интересом разглядывать меня, — ничего кроме подпаленной тушки это ей не принесло. Семья в последний момент успела сбежать из того городишки.
Я в тысячный раз успела пожалеть, что столица моего родного штата и тот город называются одинаково.
Гром прогремел еще раз. Я подавила визг, но вспышка молнии все равно озарила мое испуганное лицо.
О’Салливан подперла подбородок кулаками и задумчиво протянула:
— Да уж, и как ты смогла одним ударом отсечь монстру все лапы разом? Сначала я думала, что ты разыгрываешь карту хорошей девочки перед директрисой, а сейчас вижу, что тут играть нечего.
— Все знают, что я сделала, — грустно усмехнулась я, — все… Кроме меня!
— Ну, тебе повезло, Пирожок, — похлопала меня по плечу та, — я твоя Проводница, так что знаю все о твоей манифестации. Рассказать?
Я закивала, подтянув колени к подбородку. Соседка прикусила губу и мягко заговорила со мной, словно рассказывая самую свежую сплетню:
— Ты бросилась наперерез чудовищу и первым же ударом заставила его отлететь в сторону. Земля задрожала, даже твой бедный домик зашатался, как больной в припадке. Вторым ударом ты отсекла ему рога и крылья. Бедняжка истекал кровью, было вполне достаточно и этого удара. Но тебе, очевидно, было мало…
— Я не могла так поступить…
— Еще как могла, своими глазами видела запись твоих воспоминаний! — хвастливо заявила она, откинув волосы назад. — Так вот, ты издала рев и побежала добивать несчастного монстрика, который просто хотел поужинать… Удар за ударом! Он сипел и хрипел, а ты словно наслаждалась его мучениями!
— Неправда…
— Правда-правда! — продолжала напирать на меня O’Салливан. — Родители боялись к тебе подойти, думали, что убьешь и не заметишь. В прямом смысле. О дорогая, как ты сияла. Красные всполохи, словно пламя костра! Прекрасна в своей ярости!
— Врешь ты все! — завопила я.
Кончики моих пальцев слегка засияли. Я в ужасе начала трясти руками, будто бы мое сознание думало, что так я смогу погасить пламя.
— Не поможет, — холодные пальцы соседки накрыли мои, — заряд так просто не сбить. Если даже в наручниках ты можешь источать его…
Ее прикосновения были словно лед, положенный на ожог. И мне стало легче.
— А как тебя зовут? — спросила я, немножко успокоившись.
— Долорес, — последовал краткий ответ, — надумаешь сокращать — разрешаю только Дору.
Где-то в глубине комнаты три раза что-то прозвенело. Соседка издала ликующий рев и помчалась что-то вытаскивать из шкафа.
— Сейчас что-то будет? — с подозрением спросила я, ожидая нечто вроде шабаша с поцелуем копыта Дьяволу.
Долорес вынырнула из шкафа, укутанная в нечто похожее на красный балахон. Ее глаза горели лихорадочным светом:
— Твое посвящение, Пирожок! Воистину легендарная ночь!
— Что надо будет делать?
О’Салливан подошла ко мне, держа в охапке еще больше свечей и медную потертую чашу. Она чуть ли не урчала от удовольствия, стаскивая меня с кровати, снимая очки, и таща в центр комнаты со словами:
— Специально для тебя за каких-то пару часов я собрала кровь пятерых девственниц! Сейчас раздену тебя, вымажу в ней и заставлю сидеть на подоконнике до рассвета! Стаскивай пижамку, Маргарита!
Я вырвала свою руку из ее цепкой хватки и побежала прятаться под кровать. Она расхохоталась, но то был не веселый смех, скорее очень печальный.
Иногда из людей сочится горечь, словно они испещрены ранами и порезами. Из Доры это чувство сочилось будто кровь.
— Дурочка, — простонала та, — не буду я тебя ничем мазать, оно мне не надо! Просто сядь в центр комнаты.
Мы устроились на холодном дощатом полу. Я сидела как на иголках, готовясь убежать в любой момент. О’Салливан же расселась, как королева, поставив чашу на пол и медленно зажигая свечу за свечой. Закончив, она налила в чашу какой-то жидкости из графина и хлопнула в ладоши.
В чаше словно загорелись тысячи маленьких огоньков. Маленькие искорки озарили лицо Доры, на этот раз серьезное и сосредоточенное. Она протянула мне коробок со спичками и приказала:
— Зажги свечу одна за одной, сестра. Давай же взглянем, каков твой цвет.
Как только я поднесла спичку к фитилю, свечи загорелись алым светом. Дора хмыкнула и многозначительно протянула:
— Красный означает мужество и благородство, сестра. Цвет ведуньи. Ты стоишь за справедливость и любовь, а еще храбра и решительна. Верны ли мои догадки о тебе?