Все лицо Розенкранца было покрыто испариной пота, а цвет кожи стал землисто-бледным. Но сам он держался так, словно получил простую занозу. Бернадотт же изо всех сил старался усадить того на стул, объясняя Ленарду, на ходу натягивавшему перчатки:
— Этот идиот работал сегодня в лаборатории с твариной, которую мы… На Земле, короче.
— Не называй Муркумба твариной! — возмутился раненый, хватаясь за бок.
— А как мне назвать… — уже было начал возмущаться Бернадотт, но тут же осекся и процедил, — Невесть что, которое чуть не оттяпало у тебя половину бока!
— Да не такую уж половину, — отозвался Ленард. — Алан, не стой столбом! Достань обезболивающее и разведи с водой по пропорции два к одному!
Я ринулся к столу Лекаря, ища нежно любимую мной еще с Нилиона маленькую бутылочку с темно-зеленого цвета тягучей жидкостью. Но почему-то мое внимание привлек сосуд, похожий на уменьшенную копию газового баллона. Ведомый странными позывами, я взял еще и его, наверное, решив, что это нечто вроде эфира-наркоза.
А сокомандники уже вовсю обсуждали ранение Розенкранца. Сам «герой дня» с горящими глазами спорил с Ленардом, впервые на моей памяти повышая голос:
— Муркумб уникален в своем роде! Он не подходит ни под одну классификацию из Бестиария! Повезем его в главную лабораторию! Я буду младшим ассистентом!
— То, что эта зверюга ни на кого не похожа, это не повод ей восхищаться! Это повод удирать от него сверкая пятками! — орал Фланн. — Ты кому подарил разум?! Зверю?!
— Строго выражаясь — да, — хихикнул тот.
Я замер в небольшом отдалении от них. Почему-то именно в ту самую секунду, наблюдая за ними, собравшимися вместе, нечто острое и щемящее ударило меня где-то прямо под ребрами. Мне нестерпимо захотелось стоять вместе с ними, смеяться над их шутками, может даже ощутить, как они хлопают по плечу. Но подойти к ним я почему-то не мог. Словно между нами стояла стена из невидимого, но прочного стекла.
Именно в толпе чувствуешь одиночество наиболее отчетливо.
Баллон выскользнул у меня из рук и с громким звоном разбился об пол. Парни обернулись на звук и ахнули.
— Ты зачем взял с полки паровой морок? — простонал Ленард.
***
Небольшая справка об одном из агрегатных состояний заклинания местной маскировки и камуфляжа для применения рыцарями в условиях детекции магии — мороке.
Заклинание морока в законсервированном состоянии следует хранить в баллоне из материала плотностью не более 2,2 г/см³ во избежание изменения структуры заклинания и вещества, в котором оно законсервировано.
Не рекомендуется использование заклинания морока на лицах, не обладающих магическим даром, без прохождения предварительной проверки физического и ментального благосостояния.
Заклинание морока способно продержаться на индивидууме до 5 астрономических часов. Во время нахождения индивидуума в состоянии морока рекомендуется тщательно наблюдать за его взаимодействием с окружающим социумом.
Я впервые на своей памяти закричал во все горло. Полумрак мастерских полностью поглотил все звуки.
Заклинание морока было самым безопасным и одновременно самым страшным заклинанием на свете. Оно не наносило серьезного урона здоровью, держалось всего каких-то пять часов, и не оставляло последствий. Можно было обновлять хоть круглые сутки.
А страшным оно было, потому что любой, кто попадал под действие, становился фактически невидимкой. Физически человек присутствовал, но его истинный облик становился для окружающих податливым, словно глина, и расплывчатым, как утренний туман. Фактически каждый видел в «морочном» ровно того, кого хотел бы увидеть.
Фланн, к примеру, расхохотался и сказал, что я для него стал намного меньше ростом, обзавелся россыпью прыщей и сальным гребнем.
Мнения остальных товарищей по поводу моего нового облика я дожидаться не стал, а сразу же убежал в мастерскую под предлогом срочной работы над проектом.
Кого вы видите во мне? Думаете, принц Алан слишком глуп и ничего не понимает?
Я приходил в учебный модуль мастерской работать над модификацией уже неделю по драгоценному пропуску отдела, который выдали всем инженерам при поступлении. Там было… Спокойно. Не мертвая тишина комнаты в общежитии.
Монотонное гудение аппаратуры, запах машинного масла, изредка — мелодичный стук инструментов друг о друга. Идеальное место для того, кто видел в машинах самую удобную и понятную форму жизни.
Но в тот вечер работа не спорилась. Мне отчаянно хотелось вернуться в Тинтагель… Но зачем?
Меня ведь никто не ждал там. Ленард наверняка был рад моему отсутствию, про остальных даже думать не хотелось. Все остались довольны друг другом.
Вот только почему мне так плохо?
Я сидел в маленьком кабинете прямо возле поля испытаний и с отчаянием глядел на чертеж и черновики проекта, разложенные передо мной на узеньком столе. Ничего не сходилось, ничего не получалось. А время отбоя неумолимо приближалось. Глаза слипались, руки тяжелели и становились неуклюжими.
Слишком слабый. Не способный сосредоточиться. Идиот, который не в силах выдать одну простую идею.
Я не хочу быть собой.
И в тот самый момент, когда я был готов расписаться в собственном бессилии, то прямо над моим ухом раздался женский голос:
— Уважаемый, сворачиваемся. Мастерские закрыты на санитарную обработку.
От испуга я уронил стилус и дернулся так резко, что чуть не упал со стула.
— Так, не падаем! — моих плеч коснулись узкие холодные ладони. — Кровь и ошметки мозгов отмываются тяжелее всего! Уважаем работу «трудяжки чистоты», милейший!
Обладательницей голоса оказалась уборщица, воительница «невидимой армии», каждый вечер боровшаяся с пятнами машинного масла, трухой металлических стружек и прочими отходами «творческой жизнедеятельности» инженеров. Она была одета не то в коричневый, не то в бордовый форменный комбинезон из грубой и жесткой на ощупь ткани, который на удивление ее не уродовал, а мягко подчеркивал все очертания женственной фигуры. Волосы были собраны под косынку, но выбивалась пара темно-русых прядей, прелестными завитками ниспадая на лицо. Она склонилась надо мной, и меня обдало запахом чистящих средств в смеси с совсем другим запахом, который звучал диссонансом и выбивался из ее облика.
— С-спасибо з-за п-помощь, — выдавил я скорее от изумления, нежели от испуга.
— Н-не н-надо т-так з-заик-каться, — весело рассмеялась та, — если решил, что я — дух убитой уборщицы, то зря. Давай-ка включим свет, мне надо тут все разгрести.
Раздался щелчок выключателя, и я зажмурился от резкой яркости. Мне никогда не нравилось работать при лампах, всегда хватало светильника. Моя ночная собеседница, скорее всего сочла это за еще один признак испуга и мягко коснулась моей щеки ладонью.
— Такой большой мальчик, а всего боишься, — промурлыкала она. — И как ты стал рыцарем?
Наверное, если бы дело происходило в другом месте и в другой день, все сложилось бы иначе. Я ответил бы прежней колкостью и поставил бы любительницу трогать людей без их на то разрешения на место.
Но это была та ночь. То место.
И совсем не тот Алан.
— Обладаю экстраординарными навыками, — ответил я, откинувшись на спинку стула и разглядывая ее.
Уборщица мягко улыбнулась будто сама себе, отстранилась от меня и начала мыть полы. Мне захотелось взвыть из-за того, что ее мягкие пальцы больше не касались моего лица. Хотя так появилась возможность оценить ее лучше с дальней перспективы.
Стройная и гибкая, но не худощавая, а напоминающая скорее плавную волну. Кожа цвета только-только восходящего солнца. Полные и четко очерченные розовые губы. И глубокие темно-карие глаза.
Некоторые женщины становятся только прекраснее с наступлением ночи, впитывая в себя ее пленительную магию.