— Есть, — ответила я, ощутив режущую боль в желудке. — Вы меня жижей кормили!
— Несу-несу, только не буянь! — рассмеялась Элла, убегая за ширму, стоявшую вокруг моей койки.
Я упала на подушки, ощутив тяжесть в висках и подступавшую к горлу тошноту. Но зато жар и ломота ушли. Откуда-то вкусно пахло чем-то смутно знакомым. Можно было лежать и разглядывать белый потолок в трещинках.
Потолок в трещинках. А раньше без линз и очков не могла дальше вытянутой руки увидеть.
Я подняла руки вверх и поняла, что мне даже не надо щуриться, чтобы четко видеть все пальцы.
Тогда меня впервые посетило новое чувство. Не страх и не тревога, а нечто совсем другое. Словно ты знаешь что-то новое, и нужно скорее рассказать всем об этом знании. Но память стерла все ластиком, и нужные слова затерялись в сознании.
— А вот и завтрак! — пропела Элина, развеивая этот приступ и лавируя между стулом и тумбочкой с подносом в руках. — Каша!
Я принюхалась получше и почувствовала, как внутри все оборвалось. Это был запах рисовой каши с изюмом, которую мы ели в каждое Рождественское утро.
— Спросила у твоих родителей, чем тебя обычно кормят на праздниках, — смущенно призналась Элла. — Варила три раза, сломала ноготь. Если не понравится…
Она зря волновалась — я жадно глотала ложку за ложкой, даже не прожевывая. В животе разливалась приятная теплота. Дело было вовсе не в каше.
— Мне нужно рассказать тебе кое-что важное, — вдруг сказала Элина, все это время с улыбкой наблюдавшая за мной.
— М? — оторвалась я от тарелки, вытирая запачканную щеку.
— У меня низкий заряд, — Элла села рядом на самый краешек. — Потому не могу творить настоящую магию.
Я взяла ее за руку, не желая признаваться, что знаю это давным-давно:
— А как ты колдуешь? Были же огоньки и сияние. И на уроках ты…
— Поверь, это ничтожно по сравнению с тем, что умели Верховные до меня. И тем, что когда-то умела я.
Элина задумчиво смотрела то на краешек ширмы, то на пол, прежде чем продолжила:
— Рири, наши родители для нас все. И я верю, что мы для них тоже. Но так получилось, что мы будто стоим по разные стороны пропасти и не можем докричаться друг до друга.
Я кивала, как китайский болванчик, продолжая гладить ее по плечу. Она давно копила в себе то горькое семя и должна была показать этот «сад» тому, кто был готов выслушать.
— После падения Арилии между ними все испортилось. Знаешь, бывают такие периоды, когда вы устаете быть идеальными друг для друга. А тут еще такое несчастье. Сначала они просто друг друга не понимали. Потом начали ссориться с каждым разом все изобретательнее, находя друг в друге побольше больных мест, куда можно ткнуть. Это была настоящая война со стратегией и генеральными штабами. Первое время меня старались держать в стороне. Но однажды папа изменил маме. И ставки в игре стали крупными.
Элина обняла себя руками и принялась раскачиваться из стороны в сторону, при этом говоря спокойно и размеренно, словно речь шла о прогнозе погоды:
— Я была переходящим призом. Можно было запретить со мной общаться проигравшей стороне, можно было рассказывать сплетни, можно было подделывать мой почерк в записках «Папа, почему ты меня не любишь?». Я мечтала хоть на один день вырваться из этой резни, потому школа Эйлин стала для меня последней надеждой. Но как раз в Йоль эти двое решили, что невероятно весело прямо посреди праздника заставить меня выбирать, кого я люблю больше. Как сейчас помню: мама заливается слезами, папа — ласково твердит, что любимая доченька не может разочаровать. А дальше как в тумане. После этого кошмара ничего по-настоящему прекрасного у меня не выходит. Их надо ненавидеть изо всех сил. Но я люблю этих идиотов! И у меня сердце сжимается каждый раз, когда они говорят, что недовольны мной!
Она замолчала, зажмуривая глаза и сжимая губы с такой силой, словно боялась сказать нечто страшное. Но я знала: горькое семя должно выйти одним махом, иначе прорастет в груди заново.
— Вот почему ты так мне нужна! — вдруг разрыдалась она, прежде чем я успела сказать хоть слово. — У тебя есть все, чего нет у меня: хорошая семья, мощный заряд, нет загонов величиной с мои. И я подумала, что если помогу тебе, то смогу и себе! Но, Ри, я не могу! Я плохая подруга!
Элла говорила чистую правду: эгоизма и вредности в ней было выше крыши. Но вину в глазах она точно не отыгрывала.
— Мы все плохие друзья в какой-то степени, — похлопала я ее по плечу.
Она отстранилась от меня, шмыгая носом, и слабо улыбнулась:
— Не нравлюсь тебе такая?
— Иногда даже бесишь, — призналась я. — Но дело не во мне. Понравься самой себе для начала. А родители… Блин, Элла, да мы созданы для того, чтобы их разочаровать!
— О нет, только не мы, — горько усмехнулась она. — Ри, я говорила еще и про…
Договорить она не успела. Мне в рот попала прядь волос, и я закашлялась, выплевывая ее. А дальше все завертелось, как на карусели.
У меня между пальцами струились мягкие шелковистые темно-рыжие волосы. На кучу тонов темнее моих прежних. И голос все никак не уходил вниз.
Это то, что я хотела сказать?
— Элла, — отставила я тарелку в сторону, — дай мне зеркало.
Она со вздохом достала пудреницу из кармана и пробормотала:
— Хотела перейти к этой теме после завтрака. Прошу, только не…
Ее последние слова потонули в страшном шуме у меня в ушах.
У моего отражения были золотые искорки в глазах.
***
— Ее звали Верена Ксилиа. Выпустилась всего пару лет назад, путешествовала по всем нашим мирам, но решила вернуться в родную школу и рассказать о всех чудесах, что видела.
Мы с Клариссой медленным шагом гуляли по опустевшим коридорам школы Ронетт. В отсутствие девочек, разбавлявших мрачность обстановки звонкими голосами и просто одним своим присутствием, запустение и бедность ощущались еще острее.
А, может, я просто увидела все новыми глазами?
— Вы не просили рекомендаций с прошлой работы? — не могла взять в толк я. — Не поняли из бесед, что с ней не все в порядке?
— Не нашла ничего темного в ее помыслах, клянусь тебе, — директриса Сагх вынуждена была опираться на трость. — Я вела ее по своему пути с самого первого дня. Нас намного меньше, чем Чародеев, потому мы никогда не теряем друг друга из виду.
— Она показала вам только то, что было можно показывать, — догадалась я. — Если вы ее учили, то дамочка знала вас, как свои пять пальцев.
— Первое время Верена преподавала блестяще, — кивнула мне Кларисса. — Сестрички постоянно крутились вокруг нее, а та была не против. Оставалась с ними после занятий, ни одну не обделяла вниманием. Даже приглашала всех на посиделки по выходным.
— На такое можно купиться, — протянула я, пальцами пробегаясь по пыльным подоконникам.
— Мне нравилось, что девочки из разных миров не чувствуют себя одиноко, — продолжала директриса Сагх, — потому я упустила тот момент, когда она начала рассказывать им истории о Звере.
Кларисса остановилась посреди коридора, безучастно глядя на героев портретов, проживавших одни и те же истории по кругу.