Шекспир? И вам было бы смешно, если б кто-то обвинил вас в том, что вы принудили их сделать это. Жизнь не статична, Джеймс. Кто-то из великих сказал: «Когда я перестаю молиться, со мной перестают происходить случайности и совпадения». Понимаете? Бог дает нам шансы. Он словно каждый день открывает перед нами новые двери, а мы уже выбираем: входить в них или нет. И каждый день меняем историю, меняем будущее...
— Но мне не нравятся эти слова: «рабы Божьи». Тут сложно не взбунтоваться, требуя свободы! Я не хочу быть ничьим рабом!
— Так и Бог не хочет быть рабовладельцем. Это отголосок Ветхого завета, принуждение законом и «страха Божьего». Раб, как известно, подчиняется хозяину из страха перед наказанием. И это — первая ступень. Вторая — «страх наемника». Наемник работает за плату и боится потерять ее. В нашем случае эта «плата» — Царство Божие. Хороший «страх», но недостаточный. Есть еще и третий «страх». Страх сына. Он и так знает, что наследует от Отца все, но не хочет Его огорчать. Не по приказу, не из боязни потерять наследство, а потому, что любит... Не хотите быть «рабом», Джеймс,— будьте сыном. «Кто познал Бога, тот стремится не в рай, а к Богу». Вот потому-то я и отдал Ему свою свободу. Истинно твое только то, что ты можешь отдать. Я — свободный человек, потому и решаю сам, кому и зачем отдавать принадлежащее мне. Платон как-то сказал: «Свобода нужна человеку для его возвращения на звездную родину». Я очень хочу вернуться на родину, Джеймс. К Отцу. Это мое право выбора и моя свобода. Другая мне не нужна. «Свобода — с кем»? «Свобода — от чего»? А моя вера — это мои силы на этой дороге. «Вера» переводится как «вар», «жар», «кипение», если угодно. Это как топ
ливо для мотора... Так что все очень просто. Я иду по этой дороге, и когда ко мне приходят, спрашивая, как пройти дальше, я думаю, что бы делал на их месте, и отвечаю... Вот теперь вы знаете, кто мы, чем здесь занимаемся и о чем мечтаем.
— А... Что бы вы делали на моем месте?
— Пошел бы в трапезную,— сказал он.— Вы ведь так ничего и не ели со вчерашнего дня. А мы как раз поспели к трапезе... У нас замечательный повар, Джеймс... Мы ведь уже пришли, вы разве не заметили? Я говорил: это озеро очень маленькое... Спасибо, что составили мне компанию.
— Ну... Если хотите... Можете попросить меня еще...
хм-м... проводить вас... как-нибудь........... И поговорить со
мной. Я не против.
— Спасибо вам, Джеймс,— с легкой улыбкой ответил он.— Мне приятно это слышать.
...Джентльмен всегда готов оказать услугу другому джентльмену. В целом я был доволен собой в этот раз...
А вечером на меня было совершено нападение. Конечно, при желании можно подобрать другое название для этого события, но по моему личному мнению, это самое подходящее определение для описания этого вечера.
Какой-то огромный, черный, волосато-бородатый человек ввалился в мою комнату-келью и заревел таким басом, что даже стекла в окнах задрожали:
— Э-э! Дарагой! Почему тебя прячут?! Почему сам прячешься?!
— Простите, сэр... Вы кто? — опешил я.
— Ираклий я. Маргиани. Князь! — Проревело это чудовище и стянуло с абсолютно лысой головы огромную
мохнатую шапку (позже я узнал, что она называется странным словом «папаха»).
На всякий случай я встал (все же титул этого дикаря пока не был официально доказанным самозванством) и как можно вежливее спросил:
— Я искренне польщен, но так как мы не представлены, то хотелось бы...
— Вах! — возмутился он.— Какое «представление»?! Оглянись, дарагой! Где мы?! Кто мы?! Что творится?! А?! Такой тарарам кругом! Если ждать, пока нас кто-то кому-то представит, одичаем, как волки! Забудь, дорогой! Это в Петербурге был этикет-шмитикет. А здесь — просто хорошие люди, да?
Меня крайне покоробило это его панибратское «тыканье», но, старательно сохраняя национальную выдержку, я все же нашел в себе силы представиться как можно вежливее:
— И все же это будет не лишним... Мое имя — Блейз. Джеймс Блейз. Английский журналист.
— Замечательно! — неизвестно чему обрадовался князь.— Англичанин! Журналист! Да еще и Джеймс! Вот тебя нам и не хватало, дорогой! Собирайся, пошли!
— Куда?!
— Как куда?! К нам, канэчно! Стол накрыли, мясо приготовили... Вина нет... Не достать здесь вина, дорогой, уж не обессудь. Мы здесь у местных крестьян самогон раздобыли. Купец Пружинников — пройдоха! — где-то изыскал и за бешеные деньги купил. Маладэц, да?!
— Простите, сэр, но я не пью.
— Маладэц! — еще больше обрадовался князь.— И я не пью! А кто пьет?! Отец Иосиф узнает — рассердится. Зачем огорчать? Так посидим! А уж если этот Ванечка проведает... Никому не скажу, тебе одному скажу: князь
Маргиани никого не боится, но этот Ванечка... Откуда он все знает, а? Как он знает?! С ним говорю, а он словно всю жизнь мою рядом провел. Я его спрашиваю: скажи мне, уважаемый, кто тебе сказал? Как ты все узнал? А он в меня пальцем тычет и говорит: «Уж мне-то известно, а Бог про тебя куда больше моего знает. Не стыдно будет?» Я как себе это представлю... Слушай, стыдно! Так что собирайся, дорогой, пойдем! — как-то нелогично закончил он.
— Да куда?! Зачем?!
— Сидеть будем. Пить не будем. Есть не будем. Говорить будем. Песни петь. Не хочешь петь? Не будем! Ты, главное, собирайся!
Признаюсь, мне стало даже любопытно. Дел у меня на сегодняшний вечер все равно не было, а упустить возможность узнать дикий мир России, так сказать, «изнутри» было бы глупо. У меня накопилось много вопросов. Теория, как оказалось, разительно отличалась от практики. А этот грубоватый, но забавный дикарь был явно болтлив и прямодушен. Нет, упускать такой шанс не стоило.
— Что ж, сэр... Я принимаю ваше приглашение,— сказал я.
— Вот и отлично! — обрадовался князь, вновь нахлобучивая на лысину свою огромную «папаху».— Идем, дорогой! Хорошая компания, хороший стол, хорошая беседа... Как еще вечера коротать?!
Признаться, у меня были некоторые сомнения, что он несколько преувеличивает и по поводу «хорошего стола» и по поводу «хорошей компании»... Я не подозревал — насколько!
В одном из домишек за стенами монастыря, где расселяли паломников, был накрыт длинный, грубо
сколоченный стол. Описать то, что на нем было выставлено, невозможно, ибо в английском языке просто нет слов для передачи сути и вкусовых гамм этих, если так можно выразиться, «кушаний». Во-первых, здесь было несколько видов засоленных и замаринованных грибов! Грибов! Во всем цивилизованном мире этот «подножный корм» брезгуют собирать даже бродяги и бедняки, а у русских, оказывается, существуют десятки, если не сотни рецептов их приготовления. Более того, они их совершенно искренне любят! Но сразило меня на повал не это. Вы не поверите, сэр, но даю вам слово джентльмена, что это чистая правда: они солят и маринуют огурцы! Да-да! Вы где-нибудь слышали о соленых огурцах?! После этого даже такой парадокс, как «квашеная капуста» с клюквой и моченые яблоки с брусникой, уже не так сильно травмировал эстетику моего вкуса. Ведь есть же страны, где едят жареную саранчу, есть страны, где едят лягушек... А есть страна, где едят соленые огурцы!.. Копченая рыба, картофель «в мундире», соленая сельдь, репчатый лук, сало, хлеб грубого помола, чеснок, жирнейшая и острейшая похлебка под названием «тройная уха», груда пирогов со всевозможными начинками — у этих русских очень крепкие желудки, сэр! И все это они называют не обедом или ужином, а странным для данного момента словосочетанием «что Бог послал».
Что же касается «компании», то она была весьма под стать «столу». Плечистый и рослый купец, нервического вида студент и толстощекий, хитроглазый субъект неопределенного рода деятельности с супругой. Вот супруга его заинтересовала меня куда больше всех остальных персонажей этого «застолья», вместе взятых, вместе с их трудноперевариваемым «что Бог послал». Это была та самая девушка, которая привлекла мое внимание
утром, и знакомству с которой помешал чудак-юродивый.
Вблизи она казалась еще соблазнительней. Статная, рыжеволосая, зеленоглазая — она входила в откровенный диссонанс со своим неказистым коротышкой-мужем... Что предоставляло мне дополнительные надежды.
Князь представил мне собравшихся. Купца звали Савелий Пружинников, студент носил фамилию Кольцов, а супругов Стрельниковых звали Яков Петрович и Зинаида Григорьевна.
— Блейз,— представился я в ответ.— Джеймс Блейз. Британский журналист.
— Так это, значит, вас прячет от нас настоятель? — с любопытством посмотрела на меня красотка.— И что же в вас такого таинственного, господин журналист?
— Почему прячут? — удивился я.— Никто меня не прячет. Просто я попросил о постое на время, и они...