— Я говорю то, что соответствует действительности,— сухо осадил я наглеца, посмевшего усомниться в правдивости моих слов.— Вы сомневаетесь в моей честности?!
— Вах! — воскликнул князь, загремев стаканами.— Ну куда вы спешите, господа? Вопросы — ответы, а еще ни одного тоста, ни одного дружеского слова! Так за столом не сидят! Так за столом мучаются! К нам приехал дорогой гость из далекой Англии, а вы его бросились допрашивать, как в околотке! Не радушно это, Савелий Игнатьевич! Не гостеприимно! Вы простите великодушно наше любопытство, дорогой Джеймс. Признаться, мы все были немало удивлены таким вниманием к вашей персоне со стороны отца Иосифа, вот и не удержались от расспросов. Вы просто еще не понимаете в чем дело, потому не понимаете и нашего любопытства. Отец Иосиф самый удивительный человек, которого я встречал в своей жизни,— честью клянусь! Не знаю, как остальные, а мы с Савелием Игнатьевичем, уже не первый и не пятый раз встречаемся здесь, приезжая к старцу... Но, признаться, в этот раз я испытал нечто вроде ревности! Вот мы и решили заполучить вас к себе, чтобы вы утолили наше любопытство... Но это — потом... Сначала я предлагаю поднять эти кубки за...
— Оставьте ваше велеречие, князь,— вздохнул Пру-жинников.— Какие уж тут «кубки»... Хорошо хоть стаканы нашлись... В стране черт-те что, скоро опять на глиняные кружки перейдем... Знали бы вы, сколько я за этот паршивый самогон выложил: я в Париже столько за «Вдову Клико» не платил. Кто мог представить...
— Э, зачем пессимизм? — князь ловко наполнил стаканы из огромной многопинтовой бутыли.— Мужчине не к лицу! Беды приходят и уходят, а мы остаемся. Зачем беду с собой нести? Пережил — выбросил! Не переживайте вы так, Савелий Игнатьевич — наживете еще товара. Голова при вас, опыт тоже, а деньги — дело наживное. Из Петрограда ноги вовремя унесли — и то хорошо. Там
сейчас и этого самогона нет. Там сейчас вообще ничего нет. И нас нет. За последнее и предлагаю выпить.
— Благодарю вас, но я уже говорил, что не пью,— повторил я и отодвинул стакан.
— Достопочтенный сэр,— неожиданно на чистейшем английском языке обратился ко мне князь.— Как представитель нации, чтящей свои традиции, вы просто не можете игнорировать уважение к национальным традициям других народов. Мы ведь вам не языческий обряд провести предлагаем, в конце-то концов. Наше общество может показаться вам странным с первого взгляда, но не спешите делать поспешные выводы. Я — потомок древнего и весьма знатного рода, и, поверьте, не пью с кем попало. Более того: я очень редко с кем пью. В России, как и в моей родной Грузии, застолье — символ взаимного доверия, повод для объединения, приглашение к знакомству душевному, а не светско-поверхностному...
— Дело не в этом, дорогой князь, на столь же чистом английском возразил ему купец.— Просто господин журналист еще слишком молод и потому излишне щепетилен. Это для нас, стариков, суть важнее формы... К тому же он не знает Достоевского, говорившего: «Не смотрите, что делает русский, смотрите, к чему он стремиться». Господин Блейз не может знать, что и вы, и я, грешный, исколесили практически весь мир, повидали разные культуры и прекрасно знаем, что и в Объединенных Королевствах пьют не меньше чем в России... А с учетом «сухого закона» последних лет у нас в стране, то куда больше... Дело не в спиртном. Дело в брезгливости, верно, господин Блейз?
В английском боксе это состояние называется «гро-ги». В переводе на русский нечто вроде «как пыльным мешком по голове»...
Я молча взял стакан, и собрав все мужество в кулак, осушил его содержимое до дна... Это был неплохой виски, сэр, но какой же он был крепкий!...
Кто-то заботливо сунул мне в руку тот самый пресловутый соленый огурец, и я пал в своих глазах окончательно... Как сквозь туман я услышал, как Стрельников спрашивает жену:
— Душа моя, я не силен в языках, ты знаешь... Расскажи, чем они его так проняли, что мальчишка аж стаканами глушить начал?
— Если взять суть,— задумалась рыжеволосая красотка,— то ближе всего будет смысловой эквивалент: «Ты меня уважаешь?» Бедный мальчик действительно совсем недавно в России и еще незнаком со всеми оттенками азиатской хитрости и коварства...
— Простите? — повернулся я к ней.
— Не поддавайтесь на провокации, господин Блейз,— ослепительно улыбнулась она.— Эти два хитреца просто хотят напоить вас, чтобы узнать, почему отец Иосиф проявляет в вас столько участия. Вы плохо осведомлены, каким уважением в этих краях пользуется этот игумен, поэтому не понимаете причин нашего любопытства. Но ведь в хитростях нет надобности? Вы нам и так раскроете эту маленькую тайну, правда?
— Даю слово чести, что не понимаю, о чем вы говорите,— с трудом восстановив дыхание после «русского виски», признался я.— У меня задание от редакции: описать и проанализировать происходящие в России события. Я просто ехал в Петроград. Едва не замерз... Услышал колокольный звон... Они встретили меня... Я сам удивился, предполагая, что они принимают меня за кого-то другого... Все это было очень странно... Если вам все
это кажется таким же странным, как и мне, то я понимаю ваше любопытство...
— Крепкий орешек,— задумчиво глядя на меня, произнес Пружинников.— Ничего, самогона много... Как думаете, князь, трех литров нам хватит?
— Хватит,— уверенно сказал Маргиани.— Через час он признается даже в том, что он английский шпион.
Неверной рукой я попытался нащупать засунутый за ремень брюк пистолет, но князь уже крепко и дружелюбно обнимал меня:
— Только не обижайтесь на наши шутки, дорогой! Мы грубоваты, но искренни в своем расположении к вам. Мы вам верим. Увы, Савелий Игнатьевич, похоже, мы попали пальцем в небо и происходящее лежит вне нашей логики. Отец Иосиф знает что-то, чего мы знать не можем... Понимаете меня? Может быть, этому мальчику суждено так красочно описать весь происходящий в России ужас, что эти чертовы союзнички наконец-то пришлют долгожданную помощь...
— Сомневаюсь,— покачал головой купец.— Когда это Англия или Штаты упускали возможность подложить России свинью? Сколько раз мы спасали Америку и проливали кровь за интересы Европы и Англии? А они хоть раз сдержали свои обещания? Они как желудок: вчерашнего добра не помнят. Если внимательно присмотреться к истории, то окажется, что не татары или поляки нанесли наибольший ущерб, а как раз «союзнички», к которым мы все с распростертыми объятиями лезем, как подгулявший лапотник на чужой свадьбе... Не обольщайтесь, князь, они не помогут. Во-первых, им выгодно ослабить главного конкурента (а Россия — мировой лидер как в людских ресурсах, так и в природных, чем всех и раздражает). Во-вторых, им просто
выгодно единолично воспользоваться плодами уже выигранной у немцев войны. А в-третьих, они, исторически наделали нам столько пакостей, что настоящими союзниками сами быть не смогут. Прав был покойный государь: «У России есть только два союзника: армия и флот». Я бы, правда, добавил Церковь. Государство без идеологии — навоз, сор, «поле дураков» из детской сказки. У нас всегда поднимались в атаку «за веру, царя и Отечество»... Все отняли... За что сражаться?
— Страшно не это, Савелий Игнатьевич,— задумчиво покрутил ус Маргиани.— С каждым из государств в отдельности можно договориться — на это существует дипломатия... Но они не помогут нам по другой причине. Им просто не позволят. Мы стоим на пороге самой страшной за всю историю мира войны. Вспомните пророческие слова Достоевского. Международные торгаши развязывают самую грандиозную аферу всех времен и народов. Им не нужна монархия. Там, где есть монархия, есть хозяева страны, а значит, интересы капитала страдают. А на смену этой бунтующей голытьбе придут те, кто с удовольствием и за копейки продаст это «общее», а значит — «ничейное». Вот и весь секрет этого бунта. У этого спрута нет сердца, Савелий Игнатьевич. Нет родины, нет армии, нет правительства, которое можно контратаковать. Он называется «деньги». И победить его можно только образованностью, морально-нравственными устоями... А какие сейчас у нас... устои...
— Вы наивны, как ребенок, князь! — пылко воскликнул Пружинников.— Сколько мы с вами говорили об этом, а вы все никак в толк не возьмете... А ведь вам-то, полковнику контрразведки...
Я поперхнулся непрожеванным огурцом и закашлялся. Маргиани любезно постучал меня по спине:
— Да не переживайте вы так, дорогой. Да, полковник, да, контрразведки... И что с того? Увы — бывший... Или вы считаете, что из Грузии Багратионы не выходят? Царицы Тамары там не правят и Руставели свои поэмы не пишут? Не берите в толк. Кого интересует, чем вы сейчас здесь заняты, господин журналист... Соединенные Королевства — все же наши союзники, а в России сейчас посерьезнее заботы есть. Вы смотрите, слушайте, записывайте. Никто за рубежом еще не понимает, что происходит здесь. И, боюсь, еще долго не будет понимать, принимая «события в России» за «русские события»... Давайте я лучше вам еще самогончика налью. Сейчас вам это не помешает... Извините, что перебил, Савелий Игнатьевич. Что вы говорили?
— Я, как человек торговый, привыкший иметь дело с цифрами, принимаю только факты, факты и ничего, кроме фактов. Посудите сами: Теодор Герцель предложил идею сионизма. Клан Ротшильдов начал активное финансирование этой идеи. Я не знаю, как там детально обстоят дела со знаменитыми «протоколами Сионских мудрецов», но, судя по происходящим в мире событиям, на подделку это не похоже. Президентом США был подписан законопроект о передаче печатания денег в частные руки. И как вы думаете, какие банковские дома получили это уникальное право? Денег уже выпущено столько, что, по сути, они уже ничего не стоят, а будет еще больше, потому что глупцы за них все равно продают и покупают. Представьте: сидим мы с вами, печатаем деньги и вдруг нам приходит мысль: а не купить ли нам Африку? И печатаем столько миллионов, сколько запрашивают аборигены за контроль над своей страной. Они получают кучу никчемной бумаги, а мы — ресурсы целой страны. Да любой крестьянин, владеющий
садом и огородом, по факту богаче банкира, у которого только и есть, что огромное количество «нулей» в банке. Потом эта афера раскроется, но по закону-то все будет принадлежать уже новым хозяевам! Целые страны! И поди докажи... Мы наблюдаем за самой грандиозной аферой в истории человечества: попыткой не завоевать, а скупить весь мир. А ведь не «доллар» и не «фунт» должны быть «валютой», а только «грамм» или «карат». Не в нашей многострадальной стране, а именно в Штатах было положено начало самого страшного преступления против человечества. Наша «революция» — только начало освобождения поля для новых игроков. Все эти «коммунизмы» и «демократии» — просто дымовая завеса для кучки банкиров, мечтающих о мировом господстве. Они купили «печатный станок», теперь подготавливают мир к «распродаже». Вот и весь секрет. Из разных стран в Россию хлынули агенты влияния, наделенные правом неограниченного финансирования (деньги-то все равно ничего не стоят, а принесут землю, произведения искусства, ресурсы). Вас не удивляло, почему девяносто процентов руководства «Советов» — евреи? Они прикрываются лозунгами о «свободе, равенстве и братстве», но факты, цифры, статистика свидетельствуют о другом. Идет банальный передел собственности, а проще говоря — грабеж. И рабочие с крестьянами не получат на этом «празднике Пурим» ничего. Наши «маньки» и «ваньки» попросту не знают ни историю, ни Библию, и вот в этом как раз наша вина. Мы думали, что мы удержим, справимся, а народ... Народ — быдло, куда ему что-то объяснять и чему-то учить... И вот теперь оказалось, что не справились. И нас вырезают, словно баранов. Вырезает кучка беспринципных негодяев, которые обладают достаточными деньгами, чтоб про
плачивать наемников и проводить глупейшую, но действенную среди необразованных масс агитацию. Что первым делом приказало Временное правительство, придя к власти? Князь Львов отдал приказ уничтожить «Протоколы сионских мудрецов». У них что, дел важнее на тот момент не было? Исключительно масонское правительство, почему-то называющее себя «демократическим», пожирается кучкой никому не известных «большевиков», почти поголовно состоящих из евреев-эмигрантов: это в каком страшном сне могло такое пригрезиться в православной России?! Это же бред. Это... дурной сон... Но это — факты и статистика... Впрочем, об этом вы вряд ли будете писать, господин журналист?
— Не буду,— признал я.— Один мой знакомый (весьма высокопоставленный человек в нашем правительстве) как-то сказал: «У нас нет антисемитизма, потому что мы не считаем евреев умнее себя». Может быть, вы в чем-то правы — не знаю... Но ответьте мне вот на какой вопрос: «А где же были вы?!» Их же — горстка. Тысяча, ну две... Перед отъездом из Лондона я встречался с человеком, который только что вернулся из России и слышал, как хвастался господин Троцкий: «Мы добились в Петрограде такой власти, что если прикажем завтра выстроиться всем жителям города на Марсовом поле для получения розог, то девяносто процентов покорно выстроятся в очередь для порки, а десять процентов принесут справки, освобождающие их от наказания по причине слабого здоровья». Так какой же дурак из ваших бывших союзников захочет вмешиваться в заведомо проигрышную партию? Вы бы стали?
— Уел он нас, Савелий Игнатьевич,— грустно сказал Маргиани.— Мы и впрямь слишком привыкли говорить и совершенно отучились действовать. Вот за нас и ре
шают... Государство всегда договаривается с государством. А кто сейчас власть в России? Увы, эта банда... А мы даже не можем сориентироваться, за какую Россию нам сражаться.. Царь отрекся... Временное правительство себя уже показало... Вот и бьют нас по одиночке... Мы проигрываем Россию, господа... И я дорого бы дал сейчас за ответ на извечный русский вопрос: «Что делать?»
— А вы — умный,— неожиданно накрыла мою руку своей ладошкой Стрельникова.— Не ожидала от вас. Такой молоденький... Но ошибиться в человеке в лучшую сторону всегда приятно, не правда ли?
Я покосился на ее мужа. Толстяк был увлечен пожиранием копченого судака, и этот увлекательный процесс поглощал все его внимание.
Осторожно я пожал холодные, ухоженные пальцы рыжеволосой кокетки:
— У меня еще много разносторонних талантов, леди...
— Я в этом не сомневаюсь,— заверила она, не торопясь убирать руку.— Признайтесь, вы же не только журналист, а? Это было бы так романтично...
— Увы, но я всего лишь журналист,— вздохнул я.— Хотелось бы вас заинтриговать куда более романтичной историей, но честность мне дороже бахвальства. Я всего лишь тот, кто сумел убедить хозяев газеты выделить мне сумму для этой поездки и написания серии репортажей. Им это принесет доход, а я, возможно, прославлюсь... Неужели от этого я падаю в ваших глазах?
Она осторожно высвободила свою руку из моих пальцев и, явно потеряв ко мне интерес, рассеянно кивнула: