— Сделайте одолжение.
За минуту он оделся и быстро ушел. Видимо, и Звездин ждал моего пробуждения, потому что не заставил себя долго ждать, явившись в сопровождении четверых бойцов. Вид у него был нарочито веселый, бодрый, подчеркнуто-дружелюбный... А вот глаза — красные, больные...
— Уже встали? — спросил он, останавливаясь в двух шагах от меня.— Доброе утро, господин Блейз. Как спали?
— Спал крепко. Спасибо. А вы?
Он несколько растерялся. Наверное, он ждал от меня крика, угроз и возмущения, но... Я помню ваши слова, сэр: «Если вы решили убить человека, ничего не стоит быть с ним вежливым».
— И я хорошо,— сказал он.— Я рад, что вы бодры, здоровы и даже выспались. Сегодня мы выступаем в обратный путь.
— Да, но перед этим нам с вами надо решить один незаконченный личный вопрос.
— Послушайте, Блейз...
— Господин Блейз!
— Хорошо, хорошо: господин Блейз,— поморщился он.— Оставьте вы это дело. К вам оно никакого отношения не имеет.
— А я не об этом. Вы кое-что забыли, а я, как джентльмен и офицер, не напоминал вам до тех пор, пока наша общая миссия находилась под угрозой. Теперь отряд прибыл, и мы можем вернуться к этому инциденту.
— О чем вы?
— Во время вашей отвратительной попойки вы имели наглость смертельно оскорбить меня,— пояснил я.
— Что?!
— Вы обозвали меня свиньей.
— Да нет же... Это невозможно... Что за бред?! — растерялся он.— Я ведь даже пил и то по вашей просьбе. Я, конечно, был пьян, но...
— А также вы оскорбили моего короля,— спокойно продолжил я.— Вы сказали, что ваш Троцкий — «Мессия» и вы вырежете всю коронованную сволочь в мире. И перешли на личности. Свое оскорбление я еще мог бы вам простить, но оскорбление Его Величества — никогда.
— Да быть этого не может! — завопил он.— Что вы несете, господин Блейз?! Я ничего такого не говорил!
— Мы, англичане, выдержанный народ,— сказал я.— Сперва я закончил дело, дождавшись отряд и передав предназначенную для господина Троцкого рукопись в руки господина Плаудиса...
Бесстрастный латыш кивнул, подтверждая.
— ... И даже дал вам время отдохнуть и набраться сил,— продолжил я.— К тому же я хотел, чтобы мои действия были правильно истолкованы в присутствии свидетелей. Теперь, когда ваши товарищи знают истинную причину моих действий, я позволю себе перейти к самим действиям.
Сделав шаг вперед, я со всей силы залепил ему пощечину. Он отшатнулся, прикрывая рукой разбитые губы, глаза сузились, но выдержка у него была все же отменная. А может, все проще, и подобные ситуации были для него не в диковинку? Сплюнув кровь, комиссар понимающе покачал головой:
— Вот так вы решили... Правду знаем мы двое. А что дальше? Вы же не рискнете вызвать меня?
— А чем я, по-вашему, занимаюсь? Или мне еще одну оплеуху вам отвесить в знак серьезности моих намерений?
— Да нет, ни к чему,— с притворным сожалением вздохнул он.— Этого я и боялся. Вы сошли здесь с ума, господин англичанин. Россия вообще опасная в этом отношении для молодых идеалистов страна... Как вызываемый, я могу выбрать оружие?
— Разумеется.
— Угу... Вы — самоубийца? Или вчерашний день вас ничему не научил?.. Если вы извинитесь, я могу проявить снисхождение и дать вам шанс...
— Неужели без второй пощечины не обойтись?
— Ну, воля ваша... Товарищи! — обратился он к красноармейцам.— Вы видели, с чего началась ссора, и слышали, как господин иностранец сформулировал ее причину. Это — ложь и бред, но я вынужден принять вызов. В противном случае пострадает не только моя честь, но и честь всей советской власти, которую в моем лице оскорбил этот господин. Он не оставил мне выхода. Вы видели, что я делал шаги к примирению... Вы зря думаете, что незаменимы, господин Блейз. Посылку мы передадим, а ваши руководители пришлют нам нового «блейза». Только больше уже не будем посылать за вами отряды в такую даль. Чести много. Не баре — сами до Петрограда доберетесь. Но не бойтесь: я убью вас быстро. Мы и так слишком здесь задержались.
— Вы закончили? Какое оружие выбираете? Полагаю — сабли?
— Разумеется,— широко улыбнулся он мне.
— Господин Плаудис, вы не одолжите мне вашу саблю?
Латыш посмотрел на комиссара. Тот снисходительно кивнул. Вытащив клинок, Плаудис протянул его мне:
— Это от-чень хорошая сталь. Сам выбирал.
— Я так и подумал,— кивнул я.— Благодарю. Куда прикажете, господин Звездин?
Комиссар оглядел истоптанный снег:
— Разве в этом хлеву место для благородной схватки найдешь? Хотя... Посмотрите: как вам?
Он указал на колокольню. Высотой метров пять, она была достаточно длинной и достаточно широкой для поединка, а уж для «демонстративного наказания героическим комиссаром неразумного юнца» в память и вразумление всем прочим, так вообще являлась образцово-показательным «лобным местом».
— Колокола надо было еще вчера сбросить, да устали с дороги,— вздохнул Звездин.— Ничего, чуть позже исправим... Вы же ждать не хотите?
— Мне они не помешают.
— Небольшая дорожка там есть, нам и ее хватит... Начнем?
Раздевшись до рубашек, мы поднялись на колокольню. Внизу постепенно стал подтягиваться на зрелище народ. Когда гордо вскинувший голову комиссар шагал впереди меня, со стороны, наверное, казалось (да, скорее всего, он и сам так себя чувствовал), что неразумного теленка ведут на убой. Видимо, у господина комиссара все же было изрядное количество комплексов, иначе откуда бы в нем таилось столько дешевой театральщины? Да и вообще, насколько я могу судить, у господ «коммунистов» явный перебор с «кино и цирком». Но на души впечатлительные это действовало: бабки внизу начали охать и причитать...
Я могу догадываться, сэр, с какой улыбкой вы сейчас читаете эти строки. Сколько раз вы журили меня за излишне фанатичное пристрастие к фехтованию, указывая
на современное вооружение офицера и на отошедшие в прошлое дуэли... Забавно, но вновь хочется вслед за отцом Иосифом вспомнить о том, что «случайности — не случайны». То, чему ты посвятил всю жизнь, иногда и пригодится-то может всего на несколько минут. Зато эти минуты могут однажды или спасти тебе жизнь, или стать «минутами славы»... А иногда и то и другое вместе... Лучшие фехтовальщики Британии настойчиво предлагали мне попробовать реализовать свои таланты в профессиональном спорте, пророча блистательную карьеру, а вот теперь я играю всего лишь скромную роль статиста в позерском спектакле самовлюбленного палача. Если б я выпячивал свои скромные достижения так же, как он, вряд ли удалось бы с такой легкостью заманить его в эту ловушку. Иногда скромность не только украшает, но и спасает...