— Разве есть что-то еще?
— Ты удивишься, но да. Имеется у меня одна задумка. Агент из бюро путешествий дала мне путеводитель, и там указан, в частности, институт Анри Магнуссуна… что-то вроде музея, где хранятся старые рукописи.
По лицу Брюса скользнуло раздражение, но тут же исчезло. Он с улыбкой обхватил ее за плечи.
— Может, хватит об этих старых рукописях, а?
— Нет. Я не могу. Пошли.
Они двинулись в сторону спуска, и Брюс сказал:
— Насколько я помню, первое наше свидание произошло в музее.
— Это правда.
— Значит, стоит сходить и в этот.
— Когда я был моложе, мы называли это «полдниками», — сказал он, одну за другой расстегивая пуговицы ее кофточки.
Когда кофта упала на пол и осталось снять с Джейни лишь кружевную рубашку и трусики, Брюс прошептал ей на ухо:
— Но ты же знаешь нас, парней, — нам нравится выдумывать всякие глупости ночью, как вам нравится трезвонить о своих развлечениях при дневном свете.
Она застонала, когда его пальцы нашли под рубашкой сосок, и еще громче застонала, когда Брюс коснулся его языком.
— Надо полагать, говоря о «развлечениях», ты не имеешь в виду что-то непристойное.
— Ну…
Он скинул на пол брюки. Дыхание Джейни стало медленнее и глубже.
— Может… все же… объяснишь… про «развлечения»?
— Нет, — простонал он, — лучше потом.
— Ох, Брюс! — совсем с другим оттенком возбуждения сказала она. — Ты только посмотри на это.
Они находились в институте Анри Магнуссуна. Брюс подошел к массивному шкафу-витрине, внутри которого поддерживался нужный режим температуры и влажности, взглянул через плечо Джейни, прочел то, что написано на табличке, и перевел взгляд на выставленный в витрине предмет.
— Хм-м… Тут написано, это из тринадцатого столетия.
— Она даже древнее дневника Алехандро.
Он, конечно, не прикасался к витрине, понимая, что это вызовет реакцию охранной системы.
— Шкаф похож на склеп, — сказал он и добавил почти вызывающим тоном: — Твой дневник в книгохранилище тоже держат в таком?
Она покачала головой, читая табличку.
— Скорее всего, нет. Вторая книга с его почерком гораздо древнее. В смысле, тот факт, что обнаружились две книги с одним и тем же почерком, делает дневник Алехандро более ценным и гораздо более интересным, по крайней мере для меня и, наверное, для некоторых ученых. Но даже с учетом этого не думаю, что дневник, который я привезла из Лондона, попадает в ту же категорию, что и эта рукопись.
— Может, не в Соединенных Штатах. Другое дело, в Англии.
Она удивленно посмотрела на него.
— Он больше не в Англии. И никто там даже не знает о его существовании. По крайней мере, насколько мне известно.
— У них не было такой возможности.
Джейни в смятении смотрела на Брюса.
— Если бы он вернулся в Англию и кто-то узнал о нем, — продолжал тот, — он, скорее всего, стал бы памятником литературы. Как минимум памятником литературы искусства исцеления.
Она в смущении отвела взгляд, пытаясь сообразить, правильно ли поняла его намек. Такое впечатление, будто он постоянно хочет, чтобы она избавилась от дневника. Интересно почему?
— По-твоему, мне следовало оставить его там? — спросила она.
— Не знаю, что и сказать. Иногда у меня возникают сомнения насчет того, нужно ли, чтобы он вообще находился у тебя… Думаю, именно это меня и беспокоит. Потому что эта вещь — источник неприятностей.
— В каком смысле?
— Это проблема, и я сам до конца не разобрался в ней. Но у меня нет уверенности, что тебе следовало отдавать его в книгохранилище.
— Он же на иврите. Думаю, там ему самое место. Это для него как родной дом, Брюс.
— Часть его на иврите, но гораздо больше записей на английском и французском. И описанные методы взяты главным образом из английской народной медицины.
— Некоторые методы взяты из английской народной медицины, но большая часть записей сделана Алехандро, а он, как известно, был испанским евреем. Многому из того, о чем там рассказано, он научился у этого француза, де Шальяка.
— Однако по времени дневник дольше всего находился в Англии. Поэтому мне кажется, что он по праву принадлежит ей.
— Нет, ты ошибаешься. Он не принадлежит ни Англии, ни Франции. И он не источник неприятностей, как ты выразился. Я провела множество приятных часов, читая его. И Кэролайн тоже.
— Я могу вспомнить несколько очень даже неприятных часов, проведенных рядом с этим дневником.
— Они могли бы оказаться гораздо более неприятными, если бы его у нас не было.
Они медленно двинулись в сторону другого экспоната. Их резкое расхождение во мнениях потрясло Джейни. Ей отчаянно хотелось покончить с этой проблемой, нейтрализовать негативное влияние неодушевленного предмета на их взаимоотношения, которые внезапно начали казаться более хрупкими, чем ей запомнилось с прошлой встречи. Она спрашивала себя, в чем тут дело. В напряжении, вызванном долгой разлукой? Может, Брюс уцепился за дневник как за предлог, позволяющий ему излить это напряжение?
— Послушай, — сказала она более решительно, чем чувствовала, — теперь дневник у меня. Я рисковала, забирая его оттуда, где он хранился много лет, и могу делать с ним что хочу. А хочу я, чтобы он находился в хранилище.
— Что ж, — ответил Брюс после напряженной паузы, — в конце концов, это твое дело.
Джейни была потрясена тем, до какой степени они не понимают друг друга, и это в тот момент, когда должны были бы радоваться, что оказались вместе. Ее охватило сильнейшее желание исправить ситуацию.
— Давай не будем позволять этому отравлять нам нашу встречу, — мягко сказала она. — Если нам так уж необходимо спорить, можно найти тысячу других тем — что-то такое, в чем один из нас может даже победить. И конечно, мы будем спорить, но… в другой раз. Я даже надеюсь, что будем. Это такое удовольствие — спорить, не задевая друг друга. Но конкретно сейчас времени у нас немного. Давай просто отдыхать и радоваться тому, что мы вместе. Идет?