Домой я вернулся в июле 1829 года и сразу же был вынужден участвовать в лагерном сборе военно-учебных заведений столицы в Петергофе. После обеда государь меня вместе с кадетами повёл к Большому каскаду. По его сигналу мы все бросились по уступам бьющих фонтанов к находившемуся на верху гроту. Там маменька раздавала нам призы. Все были мокрые и даже отец. Странное чувство к нему стало зарождаться. Вроде понимаю чужой мне человек, — жестокий, негибкий, упрямый, мелочный самодур, а всё же в такие моменты начинаю его уважать и даже любить.
Но всё же устал я от всех этих поездок и сборов, — не люблю долго дома отсутствовать. Свою истинную природу, как домоседа, я осознал ещё в прошлой жизни. Всегда удивляло, что люди не могут сидеть долго на одном месте. Понимаю, когда можно поехать и получить новые знания, впечатления. Но в последние годы мне стало казаться, что люди с этими поездками стали словно сума сходить. Берут кредиты и едут в какую-нибудь Турцию, Болгарию чуть ли не каждый год, а то и по несколько раз. Буквально стали мериться друг с другом где кто побывал, ещё фотографии вечно в социальные сети выкладывают. Странно это — по мне больше на зависимость от чужого мнения похоже. Я же люблю изучать прежде всего то, что рядом, то что меня окружает. Свой город, улицу, квартиру… Вот и здесь… Натура моя не изменилась, и я всё чаще обращал внимание на новый дом, — Зимний дворец.
Здание восхищало и поражало одновременно. Сейчас Зимний входит в состав музейного комплекса Эрмитаж. Площадь и размеры последнего впечатляют — 60 тысяч квадратных метров, 1084 комнаты, 117 лестниц, 1476 окон. Я в начале 2000-х годов дважды побывал в Эрмитаже. Побывал бы один раз, — но физически не смог просто пройти все залы, и пришлось пойти и во второй. Искусство я люблю, но всё же не до такой степени, чтобы неделями смотреть на картины и статуи. Ещё тогда я задался вопросом — зачем такие масштабы? Это же явный перебор.
Дворец стал местом жительства нашей семьи с декабря 1825 года. Мне он в упор не нравился в отличие от других членов нашей семьи, — чересчур большой и какой-то аляпистый. Слишком много, на мой взгляд, украшательств в архитектуре, комнатах, буквально во всём. И ещё главное, — эта непонятная громадина вечно во что-то влипала…
Во дворце постоянно происходили приёмы, смотры, балы. Эти мероприятия меня здорово злили, так как взрослые вечно лезли ко мне с нравоучениями, но что поделаешь… Но были и общие семейные посиделки. Так, ежедневно между девятью и десятью часами я, Маша, Оля, Александра, Костя, Коля и Миша собирались в угловой столовой и пили с маменькой чай. В это время стоял гул. Малыши Коля и Миша что-то там орали, Маша с Олей жаловались на воспитательниц и фрейлин, Александра тупо сплетничала. У меня от всего этого дурдома начинала болеть голова и ради своего спасения я начал отключать внимание от происходящего. Смотрел на тарелки, ложки, вазы и прочее, выкидывая любую мысль из головы. Так проходили дни, и все немного даже привыкли, что я вроде рассеян по утрам, не сильно обращая на меня внимания. Но однажды случилось то, чего я никак не ожидал — когда смотрел без мыслей на вилку, то она взяла и сдвинулась немного. Я аж прямо подпрыгнул на стуле. Все удивлённо посмотрели на меня.
— Саша, с тобой всё в порядке? — спросила Мама.
- Да, да, всё хорошо.
— А что это ты вдруг так подпрыгнул, — усмехнулась въедливая Оля.
— Показалось, что мышь увидел — сказал я первое, что пришло на ум.
— Мышь? Мама, мама! Тут мышь, — завизжала Оля. Поднялся дикий шум, под который я потихоньку вышел.
Тем временем, осознав, что никто вроде как не увидел этой ерунды с телекинезом, я постепенно приходил в себя. Вечером в своей комнате попробовал ещё раз сдвинуть что-нибудь. Но никак не выходило. Попытался вспомнить свои бывшие при телекинезе ощущения и заново их воспроизвести. Снова отрубил мозг, перестал думать и стал тупо смотреть на одного солдатика. Буквально минуты через три, солдатик неожиданно сдвинулся. Снова охренел. Теперь понятно, что это не случайность, и я владею телекинезом. Нет, подобное я видел и в своём прежнем времени. Тут я не уникален, к сожалению. Некоторые, очень сильные экстрасенсы специально такую способность развивают прежде всего для того, чтобы манипулировать людьми, приходящими к ним на сеансы. Они двигают перед клиентами предметы, показывая, что это вроде как духи их родственников. Мне даже предлагали этому учиться, и я вроде как безуспешно пытался. Нет, не для того чтобы обманывать. Я знал, что никаких духов умерших не будет. После смерти остаются лишь фантомы и призраки, но те всего лишь энергетические остатки эмоций умерших, а никак не духи. Мне просто было интересно, смогу ли я, — особенно после фильма «Телекинез». Когда ничего так и не получилось, я это дело забросил. Но тут, — всё так легко и непринуждённо получилось. Тем более, здесь явно другая техника. Там меня учили, — типа надо волей заставлять двигать вещи. А тут я ничего не заставляю, а просто смотрю и вроде как представляю, что оно само движется, и это происходит. Правда, быстро выяснилось, что мои возможности телекинеза ограничены. Тут получается как с обычной физической силой — есть пределы. Видел я раньше, конечно, когда и тонны двигали, — но это по факту не сами колдуны делали, а неорганические существа по их просьбе. Становиться рабом этих существ я не желал, поэтому такой вариант отпадал. Ну что же, — двигать килограмм 5 вроде могу, да и на расстояние явно небольшое — потом резко начинает мне «плохеть». Чувствую, если буду качать это направление, то может до 20–25 килограмм максимум и дойду. В любом случае в цирке теперь можно выступать точно или людей слабохарактерных на крайний случай пугать смогу.
За исключением невероятного случая пробуждения телекинеза всё остальное шло привычным ходом. Папенька наш после завтрака, в десятом часу обычно шёл к государыне. Он вообще в силу своего контролирующего характера, приходил к ней часто и проверял, как готовит сиделка питьё государыне, что делает она сама и прочее. Жили они, кстати, раздельно, — каждый в своей спальне. Забавно прямо — это не как в современных семьях, где супруги спят в одной кровати. Тут государь имеет свою спальню и заходит лишь в «гости» к своей жене. После восстания декабристов, а также постоянных родов маменька часто болела. Она постоянно сидела в спальне со своей подругой детства, болтливой сплетницей, баронессой Фредерикс. Молодые же фрейлины при маменьке постоянно сменяли друг друга на дежурстве.
Николай от маменьки шёл заниматься делами, а потом в первом часу вновь шёл к супруге и детям, после чего гулял. В четыре часа Николай кушал, в шесть гулял, в семь пил чай с семьёй. Я это его расписание знал точно, потому что Николай был педант и строго придерживался распорядка. К слову, надо отдать должное и другой стороне папеньки. Он имел неплохой музыкальный слух. На домашних концертах Николай играл на трубе, а кроме того, он ещё был страстным поклонником театра. Последнее вообще забавляло. Во французских комедиях, которые давались на половине великой княгини Анны Павловны, — он был уморителен. Тут как бы весь его грозный вид сходил на нет.
В 1830 году в Россию пришла холера или по-другому «собачья смерть». На мои попытки выяснить, почему название такое, получил ответ типа того, что собака нечистое животное, — ест что попало и распространяет заразу. Все центральные губернии, включая Москву и Петербург охватила эпидемия. Торговля практически замерла, не работали банки и часть госучреждений, где-то перестало хватать хлеба. Число умерших доходило до шестисот в день. Умерли цесаревич Константин, фельдмаршал Дибич, многие знатные и известные люди. А уж о простом народе и говорить было нечего, — там смерть была массовой. В церквях молились о спасении земли русской, кто-то вовсю посещал кабаки, которые почему-то упорно не закрывались. Власть главным средством борьбы с эпидемией видела в установлении карантинов. Я даже обалдел от того, насколько всё это было мне знакомо (привет короновирусу). Но уныние и общий страх тогда ощущались чуть ли не на физическом уровне. Ещё бы, болезнь была страшна… Диарея, постоянная рвота, кожа вся синяя словно у утопленника, мышечные судороги и ещё непонятно что-то — всё это, несмотря на все запреты, умудрился увидеть я лично. Больных было слишком много…
В это время в Петербурге разворачивались поистине драматические события. Из-за огромных жертв эпидемии пошли самого дурацкого рода слухи о властях, травящих население. Дело в том, что в качестве дезинфекции тогда стали использовать уксус и хлориновую известь. Начали обрабатывать известью всё что ни попадя, в том числе колодцы. В ответ на это неграмотный народ взбунтовался! Стали говорить, что сами лекари губят людей, что власть-де продалась дьяволу. По городам вспыхивали холерные бунты, с которыми армия уже не могла справиться. Сильно нагадил и папенька. В 1831 году из карантинного Петербурга Николай выехал в Москву. Простолюдинам же все выходы из города перекрывали. Людская ярость нарастала. 22 июня на Сенной площади собралась огромная толпа. Назревал бунт. Вся эта масса двинулась к Зимнему. Узнав о движении толпы, маменька забилась в истерике. Все придворные были в панике. Охрана была никакая. Многие солдаты и офицеры были больны, дворец охраняло от силы человек триста.
Я увидел в окно своей спальни, как огромная масса народа зашла на Дворцовую площадь. Дело было дрянь. Что за ужасы творятся⁈ Надо что-то решать, иначе нам тут всем настанет конец… Быстро забежал в кабинет отца, запер его и снял со стены большую икону. То, что произошло дальше, — рационально объяснить никак нельзя.
Толпа шла вперёд, несколько десятков солдат от страха просто побросали винтовки и пытались сбежать. Стояли перед толпой только офицеры, да набранные в охрану немногочисленные горцы. Очевидно было, что всех их сейчас просто сметут. Распахнув окно, я с усилием направил икону прямо к этой бушующей массе. Сначала несколько человек, а потом все, вдруг увидели, как в воздухе над их головами висит икона Николая Чудотворца. Люди ахнули и пали на колени, многие зарыдали. То, что творилось на площади, не поддавалось никакому описанию. Эмоции просто захлёстывали толпу, она словно впала в какой-то неистовый транс. Это было настоящее безумие. Так, продержав икону над толпой минуты три, я поднял её высоко в облака, а потом отправил в Неву. Еле оправившись от шока, я осознал, что весь истекаю кровью от такого ужасного напряжения. Кровь медленно лилась прямо из ушей и носа. Внутри дворца творился настоящий хаос, кто-то орал, кто-то носился по коридорам. Сняв рубаху, — я с трудом остановил кровь, утёрся и вернулся к себе. В этом дурдоме мне удалось это сделать, не привлекая к себе большого внимания. Спустя час народ с площади стал расходиться, многие продолжали рыдать, а ещё сотни просто оставались на коленях до следующего утра.
В течение года холера в России стала постепенно сходить на нет. Но события, произошедшие в июне 1831 года, оказались неизгладимыми и стали известны не только в России, но и во всём мире. Такого огромного количества очевидцев чуда ещё не было никогда в истории. Количество православных в мире увеличилось в разы, а в честь святого Николая Чудотворца папенька распорядился строить гигантский храм. Деньги на этот храм собирала вся страна в каком-то неимоверном устремлении. Рабочие на стройке отказывались брать плату, а будущему храму отписал своё имущество даже сам архитектор О. Монферран. Россия в 1831 году стала невероятно религиозной, по сути, даже фанатичной в своей вере.
Тем не менее постепенно всё возвращалось на круги своя. Восстанавливалась торговля, вновь заработали банки и театры. А мне становилось всё более очевидным, как Зимний дворец по-настоящему двуличен и даже такие последние шокирующие события не смогли ничего поменять. Это явно демонстрировали и наши «светские хроники». Папенька наш, как всегда, изменял супруге с фрейлинами и актрисами, а вся столица продолжала с удовольствием обсуждать его похождения. Николай же в это время пытался укрепить свою легитимность власти, показать единение царя с народом, но не понимал как. О нём говорили в основном только в связи с очередным любовным приключением.
В эти дни я пытался собраться с мыслями, — впервые я был растерян. Мне становилось очевидным, что я сделал то, что поменяло ткань духовной жизни страны. Имел ли я право на это? На данный серьёзный вопрос я не мог дать ответ. В один из вечеров прервал череду моих размышлений Николай.
— Как ты, сын? Я знаю, что вам пришлось тяжело недавно. Народ сильно волновался.
— Всё в порядке. Обошлось же. Главное, чтобы таких ситуаций больше не случалось.
— Да, тут сам Николай Чудотворец вступился за нашу семью. Романовы отвечают за страну. Вот что значат эти события. Ещё бы народ понял, что власть с ним едина. Решили же дураки, что тут дьявол сидит, и полезли во дворец. Нет понимания у людей, что власть государя от Бога и все страдания их от этого.
— Так, раз лезут в Зимний дворец, то, может, пусть и познакомятся с ним.
— Как это? Не понимаю.
— Может дать возможность зайти народу во дворец, раз так ему хочется, скажем, хотя бы раз в год.
— Ты, верно, шутишь? Простому мужику во дворец?
— А почему нет? Пусть походят, посмотрят, а потом заодно и своим расскажут, что здесь всё красиво, чинно и нет никаких сатанистов.
Николай стоял с открытым ртом и не знал, что на подобное ответить, затем всё-таки собрался с мыслями.
— Но ведь никто не делал так раньше из царей.
— А будьте первым, папенька. Зачем вы сравниваете себя с кем-то. Пусть равняются на вас, а не вы на кого-то.
Последние мои слова явно упали на подготовленную почву огромного самомнения Николая.
1 января Зимний дворец открылся для всех желающих, но полиция, правда, впустила только сорок тысяч человек. Простые мужики ходили по залам, шарахаясь от огромных зеркал и громко восхищаясь красотой выставленных картин и статуй. Многочисленные лакеи раздавали мужикам чашки с чаем и сахаром, а те с удовольствием их пробовали. В этот вечер фрейлины и статс-дамы надели фальшивые драгоценности, за что впоследствии они сами назвали это мероприятие «балом фальшивых камней». Государь же с императрицей обходил залы, раскланивался, беспрестанно повторяя: «Позвольте пройти». Так происходило единение царя с народом.
Такие перемены на самом деле некоторых наивных «обманули». Мой воспитатель и учитель, поэт Жуковский начал вдруг просить за оппозиционных деятелей. Он просил перевести Батюшкова, вернуть из ссылки Пушкина, простить Николая Тургенева. Узнав, что Жуковский написал письмо с предложением амнистии декабрьского мятежа, государь устроил ему разнос. Император упрекал его в тесных связях с людьми беспорядочными и даже осуждёнными за преступления.
— …А ведь ты при моём сыне! Иди и не затевай больше разговора об этом!
Что было плохого в возвращении из ссылки поэтов, писателей, в прощении декабристов? Да ничего вроде. Они же вроде как за народ были. Я сам видел ужасную жизнь простых крестьян, рабочих, но проблема ведь не в этом. Дело в том, что гражданского общества в России как такого не было. Эти все писатели, декабристы не видели леса за деревьями. Ведь богатые дворяне, всеми уважаемые люди могли бы создавать бесплатные школы и вузы, строить дороги, помогать приютам, делать открытия на благо страны. Но чем они в итоге занимались? Предпринимали мыслимые и немыслимые действия, чтобы разрушить всё и установить новый порядок. Откуда такое у них желание? Освободили ли эти декабристы хотя бы собственных крестьян, у них ведь по закону официально была такая возможность, тем более они же за народ вроде выступали, — нет, и ещё раз нет. Вот в чём мерзость! Декабристы эти — сплошь богатенькие, избалованные дворянчики, «золотая» молодёжь, нахватавшаяся модных французских идей и в глубине души желающие просто власти для себя лично. А ведь улучшить жизнь людей не так сложно, — надо просто дать людям нормально зарабатывать и жить достойно, так чтобы все, а не только элита, почувствовали, что у них и их детей есть будущее. А ещё надо сделать так, чтобы народ стал образованным, понимал чего хочет и не верил бы всяким популистам, обманывающим так безжалостно и опасно. Но это всё впереди…