- Пан Михал! - окликнула его наконец Кшися.
Рыцарь вошел и застал Кшисю за вышиваньем.
- Вы звали меня, сударыня?
- Подумала, не чужой ли кто бродит? Вот уже два часа, как я здесь одна.
Володыёвский придвинул стул поближе и уселся на краешек.
Прошла еще минута, показавшаяся вечностью; Володыёвский молчал и шаркал ногами от волнения, пряча их под стул, да усы у него вздрагивали. Кшися отложила шитье и подняла на него глаза; они глянули друг на друга и в смущении потупились...
Когда Володыёвский снова взглянул на Кшисю, лицо ее освещало заходящее солнце, и она была чудо как хороша. Завитки ее волос отливали золотом.
- Покидаете нас, сударь? - тихо спросила она Михала.
- Что делать?!
И снова наступило молчание, которое нарушила Кшися.
- Я уж думала, вы сердитесь на меня, - тихонько сказала она.
- Жизнью клянусь, нет! - воскликнул Володыёвский. - Коли так, я бы и взгляда вашего не стоил. Но клянусь, не было этого!
- А что было? - спросила Кшися, подняв от шитья взгляд.
- Вы знаете, сударыня, я всегда правду говорю, любой выдумке ее предпочитая. Но каким утешеньем были для меня ваши слова - этого выразить не сумею.
- Дай бог, чтобы всегда так было, - сказала Кшися, сплетая руки на пяльцах.
- Дай бог! Дай бог! - отвечал пан Михал с грустью. - Но пан Заглоба... как на духу говорю вам, сударыня... пан Заглоба сказывал, что дружба с лукавым племенем многие опасности таит. Она подобна жару в печи, что лишь подернут золою, вот я и поверил в опытность пана Заглобы, и - ах, прости, сударыня, простака солдата, кто-нибудь наверное поискусней бы фортель придумал, а я... я пренебрегал тобою, хотя и сердце истекало кровью, и жизнь не мила...
Сказав это, пан Михал зашевелил усиками с такой быстротою, какая и жуку недоступна.
Кшися опустила голову, и две крохотные слезинки одна за другой скатились по ее щекам.
- Коли вам, сударь, так покойнее, коли родственные мои чувства для вас помеха, я их от вас скрою.
И еще две слезинки, а за ними и третья блеснули в ее взоре.
Но этого зрелища пан Михал не мог вынести. В мгновенье ока он оказался возле Кшиси и взял ее руки в свои. Пяльцы покатились с колен на середину комнаты; рыцарь не обращал на это никакого внимания; он прижал к губам теплые, нежные, бархатистые руки и повторял:
- Не плачь, душенька! Умоляю, не плачь!
Она обхватила руками голову, как это бывает в минуты смущения, но он все равно осыпал их поцелуями, пока живое тепло ее лба и волос окончательно не лишило его рассудка.
Он сам не заметил, как и когда губы его дотронулись до ее лба, и стал целовать его все горячее, а потом коснулся заплаканных глаз, и тут голова у него пошла кругом, он прикоснулся к нежному пушку над ее губами, и уста их соединились в долгом поцелуе. В комнате стало совсем тихо, только часы по-прежнему важно тикали.
Неожиданно в передней послышался топот ног и звонкий голос Баси.
- Ох мороз! Ну и мороз! - повторяла она.
Володыёвский отскочил от Кшиси, словно испуганный тигр от жертвы, и в ту же минуту в комнату ворвалась Бася:
- Ох мороз! Ну и мороз!!!
И вдруг споткнулась о лежавшие посреди комнаты пяльцы. Остановилась и, с удивлением поглядывая то на пяльцы, то на Кшисю, сказала:
- Что это? Это вы заместо снаряда друг в дружку кидали?
- А где тетушка? - спросила панна Дрогоёвская, стараясь унять волнение в груди и говорить как можно спокойнее и натуральнее.
- Тетушка из саней выбираются, - тоже изменившимся голосом отвечала Бася.
Подвижные ее ноздри раздувались. Она еще раз глянула на Кшисю, на пана Володыёвского, который за это время успел поднять пяльцы, повернулась и выбежала.
Но в эту минуту в гостиную величественно вошла пани Маковецкая, сверху спустился пан Заглоба, и они повели разговор о супруге львовского подкомория.
- Я не знала, что кума пану Нововейскому крестной матерью доводится, - говорила тетушка, - да он, должно быть, открылся ей во всем. Басе покою не давала - все о нем да о нем.
- Ну а Бася что? - спросил Заглоба.
- А что там Бася! Как об стенку горох. Говорит: <У него нет усов, у меня разума, поглядим, кто скорей своего дождется>.
- Знаю, за словом в карман она не полезет, но что там у нее на уме? Ох и хитрое племя!
- У Баськи что на уме, то и на языке. А впрочем, я вашей милости говорила, не почуяла она еще божьей воли. Кшися - статья особая.
- Тетенька! - неожиданно подала голос Кшися.
Но дальнейший разговор прервал слуга, объявивший, что кушать подано.
Все пошли в столовую, только Баси не было.
- А где же барышня? - спросила хозяйка слугу.
- Барышня на конюшне. Говорю ей, ужинать пора, а она в ответ: <Сейчас> - и на конюшню бегом.
- Или стряслось что? Такая веселая была! - сказала пани Маковецкая, обращаясь к Заглобе.
- Пойду приведу ее! - сказал маленький рыцарь, чувствуя укоры совести.
И поспешил на конюшню.
Бася и в самом деле была там: сидела у дверей на охапке сена. Задумалась и не заметила, как он вошел.
- Панна Барбара! - сказал маленький рыцарь, склоняясь над ней.