156092.fb2
- Если бы голова моя сейчас свободна была, я бы охотно послушал, страх до чего люблю подобные истории, как и рассказы любезной супруги вашей, ведь она ни одной подробности касательно фамильного древа не упустит; да только оторопь меня берет, едва слова ваши о дружбе и ненависти вспомню. Боже упаси от такой напасти, боже упаси!
Впрочем, стольника не так-то легко было унять.
- Одного звали пан Дейма, другого - пан Убыш! Оба люди достойные, друзья не разлей вода.
- Ой! Ой! Ой! - застонал Заглоба. - Будем уповать на милосердие божье, что на сей раз такое не случится, а не то - Кетлингу крышка!
- Беда! - помолчав минуту, продолжал стольник. - О чем это я? Ага! Дейма и Убыш! Помню, как сегодня это было... Одна смуглянка...
- Вечно эти смуглянки! Пигалица, того гляди, ветром сдует, а такого пива наварит, хлебнешь - на ногах не устоишь.
- А ты, ваша милость, Кшисю не обижай! - неожиданно воскликнула Бася.
- Если бы Михал в тебя влюбился, не было бы такого, - отвечал Заглоба.
За разговором доехали до дому. При виде освещенных окон сердца у всех забились живее в надежде, что Володыёвский уже вернулся.
Но навстречу вышла пани Маковецкая, озабоченная и встревоженная. Узнав, что все поиски напрасны, она залилась слезами, запричитав, что никогда уж больше не увидит брата; Бася с плачем ей вторила, да и сам Заглоба приуныл.
- Завтра с утречка опять поеду, - сказал он, - может, что разузнаю.
- Вдвоем искать будем, - отозвался стольник.
- Нет уж, вы, ваша милость, женщин утешьте. Ежели Кетлинг жив, я дам знать.
- Слыханное ли дело! Ведь мы в доме у этого человека живем! воскликнул стольник. - Завтра нужно другое жилье подыскивать, а на худой конец шатры в поле раскинуть.
- Ждите вестей, а то опять разминемся. Буде Кетлинг зарублен...
- Полно тебе, сударь, говори тише! - воскликнула пани Маковецкая. Не дай бог слуга услышит, да Кшисе передадут, она и так в чем душа...
- Пойду к ней, - сказала Бася.
И помчалась наверх. Старики остались в заботах и тревоге. Мысль о том, что Кетлинг, убитый, остался в чистом поле, наполняла их сердца страхом. К тому же ночь была душная, темная, где-то вдали погромыхивало, вспыхивали зарницы, а потом и яркие молнии стали вонзаться во тьму. В полночь первая в том году весенняя гроза пронеслась над землей. Даже прислуга проснулась.
Девушки спустились из светелки в гостиную. Там, собравшись, все дружно принялись твердить молитвы, после каждого удара грома хором повторяя по обычаю: <И слово плоть бысть>.
В посвистах ветра иногда им чудился стук копыт, и тогда волосы на голове у Баси вставали дыбом от страха, да и старикам становилось жутко, казалось, вот-вот отворятся двери, и в комнату войдет Володыёвский, обагренный кровью Кетлинга.
Так добрый и почтенный пан Михал впервые в жизни стал для любящих людей тяжелым бременем, потому что одна лишь мысль о нем наполняла ужасом их души.
Но никаких вестей о нем не было. На рассвете, когда буря стихла, пан Заглоба снова отправился в город. Весь этот день прошел в еще большей тревоге и смуте. Бася до позднего вечера подбегала то к окну, то к воротам и глядела на дорогу, не едет ли пан Заглоба. Слуги по распоряжению стольника поспешно укладывали корзины. Кшися приглядывала за ними, стараясь держаться от всех в сторонке. Тетушка при ней ни единым словом не вспомнила про брата, но молчание ее красноречиво говорило о том, что его любовь к девушке, их сговор и, наконец, ее отказ - все из тайного стало явным. А поэтому трудно было бы Кшисе надеяться, что здесь, в этом доме, любящие Михала люди не обижены и не сердятся на нее. Бедная девушка понимала, что так быть должно, отстранились теперь от нее такие преданные ей раньше сердца, и страдала втихомолку.
К вечеру слуги увязали узлы и корзины, на худой конец можно было и ехать. Но пан Маковецкий все еще ждал вестей от Заглобы. Подали ужин, к которому никто не притронулся, и потянулся вечер скучный, унылый, вокруг было так тихо, так глухо, словно бы все только и делали, что прислушивались к нашептыванию часов.
- Пойдемте в гостиную, - сказал наконец стольник. - В стенах этих оставаться тошно.
Перешли в гостиную, уселись, но не успели и словом перемолвиться, как под окнами залаяли собаки.
- Едет кто-то! - воскликнула Бася.
- Собаки визжат, будто своих узнали! - заметила пани Маковецкая.
- Тсс! - сказал стольник. - Тарахтят колеса.
- Тише! - подхватила Бася. - Это пан Заглоба.
Бася и стольник вскочили из-за стола и выбежали из гостиной; у пани Маковецкой отчаянно заколотилось сердце, но, не подав и виду, она осталась с Кшисей, чтобы бедная девушка не догадалась, каких от Заглобы ждут вестей.
Тем временем колеса затарахтели уже под окнами, и снова все стихло.
В сенях вдруг послышались голоса, а еще через мгновенье в комнату как ураган ворвалась Бася с таким лицом, словно встретила привидение.
- Бася, что с тобой? Кто там? - спросила пани Маковецкая с испугом.
Но не успела Бася перевести дух, как двери отворились, в комнату вошел стольник, следом Володыёвский, а за ним Кетлинг.
ГЛАВА XX
Кетлинг был так смущен, что едва догадался поклониться дамам, после чего остался стоять неподвижно, прижав шляпу к груди и закрыв глаза, более похожий на тень, чем на живого человека; Володыёвский, обняв бросившуюся ему навстречу сестру, приблизился к Кшисе.
Лицо девушки было белее мела, и легкий пушок над губой казался темнее обычного; грудь ее высоко вздымалась от волнения, пан Володыёвский мягким жестом взял ее руку в свою и поднес к губам; потом постоял молча, шевеля усами, и наконец, собравшись с мыслями, грустно и неспешно заговорил:
- Любезная панна, нет, скажу не таясь - любимая моя Кшися! Выслушай меня без страха, я ведь не скиф, не татарин, не изверг какой, а друг твой и, сам не умея быть счастливым, тебе счастья желаю. Теперь ни для кого нет тайны, что вы с Кетлингом любите друг друга. Панна Бася в справедливой досаде сказала мне это в глаза, и не скрываю, я в гневе великом вылетел из этого дома, лишь о мщении помышляя. Кто все потерял, тот готов к мести, а я, видит бог, любил тебя всей душой, и не только как кавалер девицу... Если бы я был отцом семейства и господь бог дал бы мне сына или дочку, а потом взял, то и тогда, наверное, я горевал бы не больше, чем сейчас горюю.
Тут голос у пана Михала вдруг дрогнул, но он не дал волю чувствам и, пошевелив усами, продолжил:
- Но слезами горю не поможешь! То, что Кетлинг тебя полюбил, не диво! Да и как тебя не любить?! И что ты его полюбила, тоже неудивительно, куда мне до Кетлинга! На поле брани я ему не уступлю, он сам это подтвердить может, а тут нас равнять нечего. Господь бог одного всем наградил в избытке, а у другого отнял немало, но все же разум ему оставил. Вот и я, как только меня ветром в поле обдуло, поостыв малость, внял голосу совести и подумал: за что же ты их покарать собрался? Зачем кровь друга пролить хочешь? Полюбили - значит, на то воля божья. Старые люди говорят - против любви и гетманское слово не указ. Ежели бы Кетлинг знал, что ты мне слово дала, может, я бы и крикнул ему: <Защищайся!>, но он ни о чем не ведал. Нет за ним вины. И за тобой нет. Он порешил уехать, ты от мирской суеты удалиться. Видно, уж такова судьба. Но ничего, перетерплю. Божий перст указует, что мне суждено быть сиротою.
Пан Михал внезапно умолк, с трудом переводя дух, как пловец, едва вынырнувший из глубины вод, и снова взял Кшисю за руку.
- Любить, всего для себя желая, - не искусство. У троих сердца кровью исходят, - думал я, - пусть одно перестрадает, двоим радость уделом оставив. Дай тебе боже счастья с Кетлингом... Аминь! Дай тебе боже счастья с Кетлингом!.. Ноет у меня душа, но поболит и пройдет. Дай тебе бог, а это пройдет!.. Ничего, перетерплю! - И хоть держался он храбро, но при этих словах стиснул зубы и застонал от боли, а в другом конце гостиной послышался жалобный плач Баси.
- Ну, Кетлинг, будь счастлив, друже! - крикнул Володыёвский.
Кетлинг подошел ближе, пал ниц перед Кшисей и молча с величайшей почтительностью и нежностью обнял ее колени.
А Володыёвский заговорил прерывисто:
- Обними его и ты! Натерпелся бедняга... Благослови вас бог! Не пойдешь ты в монастырь... А я тем утешусь, что не проклянете вы меня, а добром помянете... Бог сейчас со мною, я знаю, хоть и тяжело мне...
Бася, не в силах вынести его слов, выбежала из гостиной. Заметив это, пан Володыёвский сказал стольнику и сестре:
- Ступайте и вы, а их одних оставьте... Я тоже пойду, хочу наедине со спасителем нашим побеседовать.
И вышел.