Бася в первую секунду чуть побледнела от волнения, и сердце еще сильней забилось в ее груди, но, видя, что все на нее смотрят, и не заметив ни на одном лице даже тени тревоги, быстро овладела собой. И тут ее внимание полностью поглотила надвигающаяся, точно ураган, орава разбойников. Укоротив поводья, она крепче сжала сабельку; кровь, отхлынув от сердца, снова стремительно бросилась ей в лицо.
- Молодец! - сказал маленький рыцарь.
Она только взглянула на него и, раздувая ноздри, шепнула:
- Скоро мы ударим?
- Еще рано! - ответил пан Михал.
А те мчались, мчались, как заяц, чующий за спиною собак. Вот уже не более полуверсты отделяет их от кустарника, уже видны вытянутые вперед конские морды с прижатыми ушами, а над ними скуластые лица, словно приросшие к гривам. Они все ближе и ближе... Слышно, как храпят бахматы; судя по оскаленным пастям и выпученным глазам, у них дух захватывает от бешеной скачки... Володыёвский дает знак, и частокол казацких пищалей наклоняется навстречу врагу.
- Огонь!
Грохот, дым - и точно вихрь разметал кучу мякины.
В мгновение ока ватага с воплем и воем разлетается во все стороны.
Но тут из гущи зарослей выскакивает маленький рыцарь, а одновременно подкомориева хоругвь и татары Меллеховича, замыкая кольцо, заставляют рассыпавшихся было вражеских всадников снова сбиться в кучу. Тщетно ордынцы поодиночке ищут лазейку, напрасно мечутся, кидаются вправо, влево, вперед, назад - круг уже сомкнут, отчего и они невольно смыкаются все теснее, а вот и подоспевшие хоругви налетают на них, и начинается страшная сеча.
Разбойники поняли, что живым из этого ада уйдет лишь тот, кто пробьется, и, каждый на свой страх и риск, стали защищаться с отчаянием и яростью. Но хоругви обрушились на них с такой неистовой мощью, что в первую же минуту трупы густо усеяли поле.
Солдаты, тесня врага, давили его лошадьми, рубили и кололи с той страшной, беспощадною силой, какой обладают лишь бойцы, для которых война - ремесло. Над бурлящим людским скопищем раздавались звуки ударов, подобные звону цепов, быстро и дружно молотящих на току зерно. Ордынцев били не глядя: по затылкам, по спинам и головам, по рукам, если они пытались прикрыться руками, - били со всех сторон, без устали, без пощады, не зная меры и жалости. И они тоже разили противников кто чем мог: киджарами, саблями, тот кистенем, этот - конской челюстью. Лошади их, отступая внутрь круга, оседали на зады либо валились навзничь. Иные, кусаясь и визжа, брыкались, вызывая в общей толчее неописуемую сумятицу. Схватка началась в молчании, но вскоре вой вырвался изо всех татарских грудей: противник превосходил ордынцев числом, вооружением, сноровкой. Понятно стало, что спасения нет, что не только с добычею, но и живым навряд ли кто уйдет. Солдаты, постепенно распаляясь, наносили все более сокрушительные удары. Кое-кто из разбойников, соскочив с кульбак, пытался проскользнуть между ногами скакунов. Этих топтали копытами, а порою солдат, обернувшись, сверху саблей пронзал беглеца; некоторые бросались наземь, рассчитывая, что, когда хоругви продвинутся к центру, они окажутся у них за спиной и, быть может, сумеют спастись бегством.
Толпа внутри круга заметней редела - с каждой минутою людей и лошадей убывало. Видя это, Азба-бей кое-как выстроил клином оставшихся в живых и, собрав все силы, попытался врезаться в ряды казаков Мотовило, чтобы любой ценою разорвать кольцо.
Но казаки отбросили их назад, и резня сделалась еще страшнее. А тут неистовый Меллехович надвое расколол толпу ордынцев навалился на тех, что бились с казаками, предоставив расправляться с остальными двум рыцарским хоругвям.
Правда, воспользовавшись этим, часть разбойников вырвалась в открытое поле и, словно сухая листва, разлетелась по равнине, но солдаты из задних рядов, которые из-за тесноты не могли принять участия в схватке, немедля по двое, по трое, а то и по одному - пустились за ними вдогонку. Те же ордынцы, что не сумели ускользнуть, падали под ударами мечей, несмотря на отчаянное сопротивление, и устилали телами землю, точно срезанные колосья ниву, на которую с двух сторон вступили жнецы.
Бася ринулась в бой вместе с казаками, что-то крича для бодрости тоненьким голосочком: в первую минуту у нее слегка потемнело в глазах - от быстрой скачки и ужасного волненья. Приблизясь к врагу, она сперва увидела перед собой лишь подвижную, колышущуюся темную массу, и ее охватило непреодолимое желание крепко зажмурить глаза. Она, правда, это желание подавила, но все равно сабелькой махала почти что вслепую. Однако так продолжалось недолго. Отвага в конце концов взяла верх над смятением, и у Баси все прояснилось перед глазами. Сперва она различила конские морды, затем разгоряченные дикие лица; одно из них мелькнуло прямо перед ней. Бася размашисто ударила саблей, и лицо внезапно исчезло, словно оно ей только привиделось.
И тут Басиного слуха достиг спокойный голос мужа:
- Хорошо!
Голос этот чрезвычайно ее ободрил, она пискнула еще тоньше и принялась разить врага уже с полным хладнокровием. Вот опять перед нею щерит зубы какая-то страшная скуластая физиономия с приплюснутым носом; раз - и нет ее... А вон рука заносит кистень; раз - и нету руки; на глаза попадается чья-то спина в тулупе - ткнуть в нее саблей; и вот уже Бася сыплет ударами направо, налево, перед собою, и что ни удар - человек летит наземь, цепляясь за недоуздок и невольно осаживая коня. Басе чудно даже, что это так легко. Но легко ей потому, что с одного боку, стремя в стремя с нею, идет маленький рыцарь, а с другого - Мотовило. Первый глаз не спускает со своей любимой - и то смахнет седока с коня, как пламя со свечи, то концом сабли, почти и не замахнувшись, отсечет руку вместе с оружьем, а порой просунет клинок между Басей и неприятелем, и вражья сабля внезапно взовьется кверху, словно крылатая птица.
Мотовило, воин флегматичного склада, охранял отважную воительницу с другой стороны. И, подобно усердному садовнику, который, проходя меж деревьев, то срежет, то обломит сухую ветку, одного за другим сбрасывал всадников на обагренную кровью землю, сохраняя такое спокойствие и невозмутимость, словно, сражаясь, думал о чем-то своем. Оба знали, когда можно позволить Басе самой нанести удар, а когда надлежит ее опередить или заслонить.
Издали за Басей присматривал еще один рыцарь, непревзойденный лучник, который, намеренно держась в стороне, ежеминутно приставлял стрелу пяткой к тетиве и отправлял не знающего промаха посланца смерти в самую гущу боя.
Скоро, однако, толчея сделалась такая, что Володыёвский велел Басе вместе с несколькими людьми выбираться из этого водоворота, тем более что полудикие кони ордынцев стали взбрыкивать и кусаться. Бася незамедлительно исполнила приказание: хоть она и была полна воодушевления и храброе ее сердце рвалось в бой, женская натура начала сказываться; несмотря на возбуждение, Басе не по себе стало от этой резни, крови, от хрипа умирающих, воя, стонов, висящих в воздухе, пропитанном запахом сукровицы и пота.
Потихоньку пятясь на своей лошади, Бася вскоре оказалась вне пределов круга, в котором кипело сраженье, а пан Михал и Мотовило, избавившись от необходимости ее охранять, наконец позволили разгуляться удалым своим солдатским душам.
Между тем Мушальский, стоявший прежде поодаль, приблизился к Басе.
- Сударыня-благодетельница, да ты как настоящий рыцарь сражалась, сказал он. - Кто несведущий мог бы подумать, Михаил Архангел сошел с небес и плечом к плечу с казаками громит вражье племя... Великая для бандитов честь гибнуть от такой ручки, которую, воспользовавшись случаем, попрошу дозволения поцеловать.
С этими словами Мушальский взял Басину руку и прижался к ней своими усищами.
- Ты видел, сударь? Я вправду хорошо держалась? - спросила Бася, жадно ловя воздух раскрытым ртом и раздувающимися ноздрями.
- И кошка бы крысам такого не задала жару. Ей-богу, просто душа радовалась! А что поле битвы покинула, это ты, сударыня, правильно поступила - под конец самые осечки-то и случаются.
- Так мне муж приказал, а я перед отъездом обещала беспрекословно его слушаться.
- Может, лук мой еще понадобится? Нет! Он теперь ни к чему, пора браться за саблю. А вон и еще трое наших едут - верно, пан полковник прислал охранять супругу. А не то бы я прислал... впрочем, кланяюсь в ножки; там уже конец виден, надобно мне поторопиться.
Подъехавшие трое драгун и в самом деле посланы были для Басиной охраны; убедившись в этом, Мушальский стегнул коня и ускакал. Бася было заколебалась, не зная, оставаться ли ей на месте или, обогнув крутой склон, взъехать на холм, с которого они перед боем оглядывали равнину. Но, почувствовав усталость, решила остаться.
Женское естество напоминало о себе все настойчивей. В каких-нибудь двухстах шагах безжалостно добивали последних разбойников, и все яростнее бурлил черный людской водоворот на залитом кровью побоище. Крики отчаяния сотрясали воздух, а Басе, недавно еще преисполненной боевого задора, стало вдруг не по себе, и к горлу подступила тошнота. Она ужасно испугалась, как бы совсем не потерять сознания, и только стыд перед драгунами помог ей удержаться в седле; она старательно от них отворачивалась, чтобы никто не заметил покрывшей ее лицо бледности. Свежий воздух постепенно возвращал Басе силы и бодрость, но не в такой мере, чтобы ей захотелось снова броситься в гущу боя. Да и сделала бы она это лишь для того, чтобы просить сжалиться над остатками ордынцев. Впрочем, понимая, что ее все равно никто не послушает, Бася с нетерпением ожидала конца схватки.
А бой кипел с неутихающей силой. Отголоски сечи и крики не смолкали ни на мгновенье. Прошло, быть может, полчаса. Хоругви все теснее сжимали кольцо вокруг врага. Вдруг горстка разбойников - десятка два всадников вырвалась из гибельного круга и вихрем понеслась к холму.
Скача вдоль обрывистого склона, они и впрямь могли добраться до места, где косогор плавно переходил в равнину, и найти спасение в высоких степных травах. Но на пути стояла Бася с тремя драгунами. Перед лицом опасности она воспрянула духом и обрела способность трезво мыслить. А подумав, поняла, что оставаться на месте - значит погибнуть: скачущие во весь опор всадники собьют их и растопчут, изрубят в куски саблями.
Старый драгунский вахмистр, видно, рассудил так же, потому что, схватив Басиного скакуна за поводья, повернул его и крикнул чуть ли не с отчаянием в голосе:
- Вперед, сударыня! Быстрее!
Бася помчалась как ветер, но... одна: трое верных солдат грудью преградили дорогу врагу, чтобы хоть на минуту задержать его и позволить любимой госпоже уйти.
Меж тем за беглецами немедля пустились вдогонку солдаты, разомкнув при этом кольцо, до сих пор плотно охватывавшее разбойников, и те кинулись в образовавшийся разрыв - сперва по двое, по трое, а потом и более многочисленными группами. Большая их часть уже вповалку лежала на земле, но человек пятьдесят все же, включая Азба-бея, сумели выскользнуть и теперь стремглав мчались к холму.
Трое драгун не смогли остановить убегающих: после недолгой схватки они свалились с кульбак, а беглецы, следуя за Басей по пятам, с пологого склона холма дружно повернули в открытую степь. Польские хоругви - и впереди всех липеки - во весь опор летели за ними в какой-нибудь полусотне шагов.
В степи, сплошь изрезанной коварными расселинами и оврагами, всадники растянулись наподобие исполинского змея: голова - Бася, шея - разбойники, тело - Меллехович со своими татарами и драгуны, во главе которых летел объятый страхом Володыёвский, немилосердно пришпоривая коня.
В ту минуту, когда противник вырвался из кольца, пан Михал бился в противоположной стороне, и Меллехович опередил его в погоне. У маленького рыцаря волосы на голове шевелились при мысли, что разбойники могут настичь Басю, что она может растеряться и свернуть прямо к Днестру, что который-нибудь из головорезов может, поравнявшись с ней, достать ее саблей, кинжалом или кистенем. И сердце его замирало от страха за жизнь любимого существа. Почти лежа на загривке лошади, бледный, с стиснутыми зубами, с вихрем ужасных мыслей в голове, он колол своего скакуна шпорами, бил саблей и мчался, как стрепет, собирающийся взлететь. Впереди него мелькали бараньи шапки липеков.
- Господи, сделай так, чтобы Меллехович успел. Под ним добрый конь. Помоги ему, господи! - повторял он с отчаянием в душе.
Но страхи его были напрасны и опасность не столь велика, как казалось влюбленному рыцарю. Ордынцам слишком дорога была собственная шкура, и слишком близко чувствовали они за спиной свою погибель, чтобы преследовать одиночного всадника, даже будь он распрекраснейшей гурией из магометанского рая и будь на нем плащ, сплошь расшитый драгоценными каменьями. Басе, чтоб избавиться от погони, нужно было только, сделав круг, повернуть к Хрептеву: преследователи ни за что бы не поскакали за нею обратно в пасть ко льву, когда впереди была река с камышовыми зарослями, в которых они могли укрыться. Да и липеки на своих горячих конях почти уже их настигали. Басин скакун тоже был много резвей, чем простые косматые бахматики ордынцев, очень выносливые, но не такие быстрые, как лошади благородных кровей. И сама она не только не потеряла присутствия духа, а напротив: лихая ее натура воспрянула и рыцарская кровь вскипела в жилах. Скакун вытянулся, точно лань, ветер свистел в ушах, какое-то упоение напрочь вытеснило из души страх.
<Пусть хоть целый год за мной гонятся - все равно не догонят, подумала Бася. - Проскачу еще немного, а потом поверну и либо их вперед пропущу, либо - коль не отстанут - приведу прямо под наши сабли>.
И тут ей пришло в голову, что, если скачущие за нею разбойники широко рассыпались по степи, то, повернув, она может случайно на кого-нибудь из них наткнуться и схлестнуться в поединке.
- Ого-го! Ну и что! - сказала она, как бы отвечая на эту мысль своей геройской душе. - Михал недаром меня учил - отчего б не рискнуть? А то еще подумают, я со страху наутек пустилась, и другой раз не возьмут в поход, а вдобавок пан Заглоба на смех подымет...
Сказав себе так, она оглянулась на разбойников, но те держались кучею. На поединок рассчитывать не приходилось, однако Басе захотелось непременно на глазах всего войска доказать, что она не удирает вслепую, потеряв голову.
С этой целью, вспомнив, что у нее есть два отличных пистолетика, перед отъездом старательно заряженных самим Михалом, Бася стала замедлять бег, а вернее, сдерживая скакуна, заворачивать его к Хрептеву.
Однако, - о чудо! - завидев это, вся орава разбойников несколько изменила направление и начала забирать влево, к краю взгорья. Бася, подпустив их на полсотни шагов, дважды выстрелила по ближайшим лошадям, а затем, описав круг, во весь опор поскакала в сторону Хрептева.