- В больших сраженьях побратимам можно участвовать, но ежели доведется лицом к лицу сойтись или пред битвой встретиться в поединке, они друг дружке поклонятся и разойдутся с миром. И опять же, если один попадет в плен, другой должен ему житье в неволе скрасить, а то и выкуп заплатить. Ха! Иные и состоянием своим с побратимом делились. А понадобится разыскать кого из друзей или знакомых либо помощь оказать, побратим идет к побратиму, и, по справедливости сказать, ни один народ лучше татар не сохраняет верности клятве. У них слово свято! Можешь рассчитывать на такого друга, как на самого себя.
- А у Михала много таких друзей?
- Трое могущественных мурз, - сказал Володыёвский. - Один еще с лубненских времен. Я его однажды у князя Иеремии выпросил. Ага-беем звать; теперь понадобится, он за меня голову отдаст. Да и другие двое не подведут.
- Ха! - воскликнула Бася. - Вот бы мне побрататься с самим ханом и всех пленных освободить!
- Он бы не отказался, - заметил Заглоба, - неизвестно только, какой бы praemium за это запросил!
- Давайте, милостивые сударыни и судари, - сказал Володыёвский, подумаем, что нам надлежит делать. Итак, послушайте: мне сообщили из Каменца, что не позднее чем через две недели сюда прибудет Пиотрович с многочисленною свитой. Едет он в Крым выкупать армянских купцов из Каменца, которые, когда хан сменился, были ограблены и угнаны в неволю. Среди них, увы, и Сеферович, брат претора. Все это люди весьма богатые, денег жалеть не станут, и Пиотрович поедет не с пустыми руками. Опасности ему никакие не грозят: во первых, зима на носу, для чамбулов неподходящее время, а во-вторых, с ним едет нвирак, полномочный посланник эчмиадзинского патриарха(*), и двое анардратов(*) из Кафы(*), у которых имеются охранные грамоты от молодого хана. Я дам Пиотровичу письма и к посланникам Речи Посполитой, и к моих побратимам. Кроме того, как вам известно, у пана Рущица, ращковского коменданта, есть в орде родственники, которые, будучи угнаны малыми детьми, совсем отатарились и высокие должности занимают. И те, и другие все старания приложат. Сперва, думаю, попробуют миром договориться, если же Мурза заупрямится, самого хана против него настроят, а то и свернут где-нибудь тишком шею. Потому, надеюсь, ежели пан Боский жив, - помоги ему, господи, - через месяц-другой я его непременно вызволю согласно приказанию пана гетмана и присутствующего здесь, - тут Володыёвский поклонился жене, - моего главнокомандующего...
<Главнокомандующий> снова бросился обнимать маленького рыцаря. Мать и дочь Боские только руки складывали, благодаря всевышнего, что свел их с такими добрыми людьми. Обе заметно повеселели.
- Будь жив старый хан, - сказал Ненашинец, - еще легче бы все уладилось: он к нам премного был расположен, а про молодого обратное рассказывают. Да и тех армянских купцов, за которыми пан Захарий Пиотрович едет, уже при молодом хане(*) в самом Бахчисарае пленили, и, говорят, будто по его распоряжению.
- И молодой переменится, как переменился старый; он то же, пока не убедился в нашем добромыслии, был заклятым врагом польского народа, промолвил Заглоба. - Мне это лучше, чем кому другому, известно, как-никак семь лет посидел у него в неволе.
И, сказав так, подсел к пани Боской.
- Мужайся, сударыня! Погляди на меня. Семь лет - не шутка! А ведь вернулся и сколько еще нечестивых псов перебил: за каждый день плена по меньшей мере двоих отправил в ад, а на воскресенья и праздники - как знать, может, и по трое, а то и по четверо придется, ха!
- Семь лет! - повторила со вздохом пани Боская.
- Провалиться мне на этом месте, если я хоть день прибавил. Семь лет во дворце самого хана, - повторил Заглоба, таинственно подмигивая. - И да будет тебе, сударыня, известно, что молодой хан - мой...
Тут он прошептал что-то Боской на ухо, разразился внезапно громогласным <ха-ха-ха> и принялся колотить руками по коленям; в конце концов, войдя в раж, старый шляхтич похлопал по колену и свою собеседницу и изрек:
- Славные были времена! В молодости что ни шаг - неприятель, что ни день - новые проказы! Ха!
Почтенная матрона, чрезвычайно смутившись, несколько отодвинулась от веселого рыцаря, а барышни потупились, без труда догадавшись, что пан Заглоба имел в виду проказы, о которых их врожденная скромность и думать не позволяет, тем паче что мужчины громко расхохотались.
- Надо поскорей послать кого-нибудь к пану Рущицу, - сказала Бася, чтоб пана Пиотровича уже ждали в Рашкове письма.
Богуш поддержал ее:
- Да, да, судари мои и сударыни, спешить нужно, пока зима: во-первых, чамбулы не показываются и дороги свободны, а во-вторых... во-вторых, весной бог весть что еще может случиться.
- Неужто пан гетман известия из Царьграда получил? - спросил Володыёвский.
- Получил, о чем мы с тобой особо побеседуем. И с ротмистрами этими побыстрей надо кончать, как сам понимаешь, когда Меллехович вернется? От него ведь многое зависит...
- У него все дел - уцелевших разбойников добить да тела предать земле. Сегодня еще возвратится либо завтра утром. Я велел только наших похоронить, Азбовых необязательно - зима на носу, заразы можно не опасаться. Все равно волки их приберут.
- Пан гетман просит, - сказал Богуш, - Меллеховичу в его деле препон не чинить: хочет ездить в Рашков, пускай ездит. И еще просит пан гетман татарину этому полностью доверять, так как в его любви к нам нимало не сомневается. Великий это воин и много пользы принести может.
- Пусть себе ездит хоть в Рашков, хоть куда, - ответил маленький рыцарь. - После того как мы с Азбой покончили, он мне не очень-то и нужен. Больших ватаг теперь раньше первой травы не жди.
- Неужто Азба погромлен? - спросил Нововейский.
- В пух и прах! Не знаю, унесли ли ноги хотя бы двадцать пять человек, да и тех по одному переловим, если Меллехович уже не переловил.
- Вот радость-то, - сказал Нововейский. - Теперь можно в Рашков спокойно ехать. - И добавил, обратившись к Басе: - Ежели угодно, мы захватим письма к пану Рущицу, о которых твоя милость изволила упомянуть.
- Благодарствуем, - ответила Бася, - за оказией дело не станет, - мы туда все время нарочных посылаем.
- Гарнизонам надлежит меж собою постоянную связь поддерживать, пояснил пан Михал. - Так значит, ваша милость, вы с этой прелестной барышней в Рашков едете?
- Прелестная барышня! Малявка она еще, досточтимый сударь, - ответил Нововейский. - А в Рашков мы едем потому, что мой беспутный сын там у пана Рущица под началом служит. Скоро десять лет, как из дома сбежал; только письма писал в расчете на мое родительское снисхождение.
Володыёвский даже в ладоши прихлопнул:
- Я сразу догадался, что ты пана Нововейского родитель, и уже было собрался спросить, да, услышав про беды любезной нашей гостьи, обо всем на свете забыл, тотчас догадался: вы и лицом схожи! Значит, это твой сын!..
- В том меня его покойница мать заверяла, а поскольку особа она была добродетельная, не вижу причин сомневаться.
- Я такому гостю вдвойне рад! Только, ради бога, не называй сына беспутным: он отличный солдат и достойный кавалер; иметь такого сына весьма почетно. После пана Рущица он первый наездник в хоругви. Тебе небось и невдомек, что он любимец гетмана! Ему уже не раз доверяли разъездами командовать, и из каждого дела он выходил с честью.
Нововейский даже покраснел от удовольствия.
- Пан полковник, - сказал он, - сплошь да рядом отец для того лишь чадо свое хулит, чтобы кто-нибудь его слова оспорил, и я полагаю, ничто не может сильней порадовать родительское сердце, как противоположные утвержденья. И до меня уже доходили слухи об успехах Адася на службе, но лишь теперь я подлинную испытываю радость, слыша подтверждение молвы из столь славных уст. Говорят, сын мой не только отважный воин, но и держит себя степенно, что мне даже удивительно, ибо прежде сущий ветрогон был. На войну его, шельму, с малолетства тянуло, и лучшее тому доказательство, что мальчишкой из дома удрал. Признаться, поймай я его тогда, хорошенько бы проучил pro memoria*, но сейчас, вижу, придется об этом мысль оставить ну как опять на десять лет сгинет, а старику-то тоскливо.
_______________
* Для памяти (лат.).
- Неужто за столько лет ни разу домой не заглянул?..
- А я ему воспретил. Однако ж, и у меня сердце не камень: сами видите, первый к нему еду, поскольку он службы оставить не может. Хотелось мне, сударыня-благодетельница и милостивый сударь, просить вас девку мою приютить и одному отправиться в Рашков, но коль скоро вы говорите, на дорогах спокойно, возьму и ее с собой. Она у меня как сорока любопытная, пускай поглядит на свет.
- И люди на нее пускай поглядят! - вставил Заглоба.
- Не на что смотреть! - ответила барышня, хотя смелые черные ее очи и сложенные будто для поцелуя губы говорили совсем иное.
- Малявка она еще, истинно малявка! - сказал Нововейский. - Но едва завидит пригожего офицера, точно бес в нее вселяется. Оттого я предпочел ее с собою взять, нежели дома оставить, тем более что и дома девке одной небезопасно. Но коли мне придется без нее в Рашков ехать, будь добра, сударыня, повели ее на привязь посадить, чтоб не выкинула какой-нибудь штуки.
- Я сама не лучше была, - ответила Бася.
- Сажали ее за прялку, - подтвердил Заглоба, - она с нею в пляс, если никого получше не подворачивалось. Но ты, я вижу, сударь, шутник. Баська! Охота мне с паном Нововейским выпить - я ведь тоже пошутить люблю.
Меж тем, еще до того, как подали ужин, дверь распахнулась и вошел Меллехович. Пан Нововейский, будучи увлечен разговором с Заглобой, вначале его не заметил, зато Эвка сразу увидела, и щеки ее ярко вспыхнули, а потом вдруг покрылись бледностью.
- Пан комендант! - обратился Меллехович к Володыёвскому. - Согласно приказу беглецы изловлены.
- Отлично! Где они?
- Я велел их повесить, как было приказано.