- Часть осталась для погребения тел, остальные со мною.
В эту минуту Нововейский поднял голову, и на лице его выразилось чрезвычайное изумление.
- Господи! Что я вижу! - пробормотал он.
После чего встал, подошел вплотную к Меллеховичу и воскликнул:
- Азья! А ты что здесь, паскудник, делаешь?!
И протянул руку, намереваясь схватить татарина за шиворот, но тот так и взвился - точно в огонь швырнули горсть пороха, - сделался мертвенно-бледен и, уцепив руку Нововейского своими железными пальцами, сказал:
- Я тебя, сударь, не знаю! Ты кто таков?!
И с силой оттолкнул Нововейского, так что тот отлетел на середину горницы.
Несколько времени шляхтич от ярости не мог вымолвить ни слова, но, переведя дыхание, разразился криком:
- Сударь! Пан комендант! Это мой человек, к тому же беглый! С малолетства у меня в доме!.. Отпирается, каналья! Холоп мой! Эва! Кто это? Говори!
- Азья! - пролепетала, дрожа всем телом, Эва.
Меллехович даже на нее не взглянул. Его взор был устремлен на Нововейского: раздувая ноздри, он с неописуемой ненавистью пожирал глазами старого шляхтича, сжимая в кулаке рукоятку ножа. От движения ноздрей усы его встопорщились, и из-под них показались поблескивающие белые клыки - в точности как у разъяренного зверя.
Офицеры обступили их. Бася подскочила и встала между Нововейским и Меллеховичем.
- Что это значит? - спросила она, нахмуря брови.
Вид ее несколько успокоил противников.
- Пан комендант, - сказал Нововейский, - это мой человек по имени Азья - и беглец. С молодых лет я на Украине в войске служил, там в степи и подобрал его, полуживого, и взял к себе. Из татар он. Двадцать лет в моем доме воспитывался, учился вместе с сыном. Когда сын убежал, в хозяйстве мне подсоблял, пока не вздумал завести шашни с Эвкой, да я заметил и приказал его высеч, а вскорости он удрал. Как он здесь у вас зовется?
- Меллехович!
- Придумал, значит, себе прозвище. Его Азья звать, просто Азья. Он говорит, что меня не знает, зато я его знаю, и Эвка тоже.
- О господи! - сказала Бася. - Да ведь сын твоей милости его сто раз видел. Как же он его не узнал?
- Сын-то мог не узнать: когда он из дому сбежал, им обоим шестнадцати не было, а этот, еще шесть лет у меня прожив, конечно же, переменился сильно - и сам вытянулся, и усы отросли. Однако ж Эвка сразу его признала. Надеюсь, вы скорей шляхтичу поверите, нежели приблудному крымчаку.
- Пан Меллехович - гетманов офицер, - сказала Бася, - мы к нему касательства не имеем!
- Позволь, сударь, я его расспрошу. Audiatur et altera pars*, промолвил маленький рыцарь.
_______________
* Следует выслушать и другую сторону (лат.).
- Пан Меллехович! - со злостью вскричал Нововейский. - Какой он пан! Он мой холоп, назвавшийся чужим именем. Завтра я этого пана в помощники к писарю поставлю, а послезавтра прикажу пана выпороть, и сам гетман мне в том не помешает. Я шляхтич и свои права знаю!
На что пан Михал, пошевелив усиками, ответил уже резче:
- А я не только шляхтич, но еще и полковник, и свои права тоже знаю. С человеком своим можешь судом ведаться, можешь у гетмана справедливости искать, но здесь я распоряжаюсь, я, и никто другой!
Нововейский сразу умерил пыл, вспомнив, что имеет дело не просто с комендантом гарнизона, но и с начальником собственного сына, и притом наизнаменитейшим во всей Речи Посполитой рыцарем.
- Пан полковник, - сказал он уже более сдержанно, - против твоей воли забирать его не стану, но права свои, в каковых не изволь сомневаться, докажу.
- Ну, а что ты, Меллехович, скажешь? - спросил Володыёвский.
Татарин молчал, уставив глаза в землю.
- Зовут-то тебя Азья, это мы все знаем! - добавил маленький рыцарь.
- Да зачем доказательства искать! - воскликнул Нововейский. - Ежели это мой человек, у него на груди наколоты синие рыбы!
Услыхав это, пан Ненашинец широко раскрыл глаза и разинул рот, а затем, схватившись за голову, закричал:
- Азья Тугай-беевич!
Все взоры обратились на него, а он только повторял, дрожа всем телом, словно старые его раны вновь открылись:
- Это мой ясырь! Тугай-беевич! Боже правый! Это он!
А молодой татарин гордо вскинул голову, обвел собравшихся диким, звериным взглядом и вдруг, разорвав жупан на широкой груди, сказал:
- Вот они, синие рыбы!.. Я сын Тугай-бея!..
ГЛАВА XXVIII
Все замолчали - такое впечатление произвело имя страшного воина. Это он вместе с грозным Хмельницким сотрясал устои Речи Посполитой; он пролил море польской крови; он истоптал копытами своих лошадей Украину, Волынь, Подолье и галицкие земли, обращал в руины замки и города, предавал огню веси, десятки тысяч людей угнал в полон. И вот теперь сын такого человека стоял в доме коменданта хрептевского гарнизона и говорил собравшимся прямо в глаза: <У меня на груди синие рыбы, я Азья, плоть от плоти Тугай-беевой>. Но столь велико было в те времена почтение к знатности рода, что, несмотря на страх, невольно вспыхнувший в сердцах воинов при звуках имени прославленного мурзы, Меллехович вырос в их глазах, словно восприял величие своего отца.
Итак, все взирали на него с изумлением, и в особенности женщины, для которых нет ничего притягательнее таинственности; Меллехович же, словно признание возвысило его и в собственных глазах, стоял с надменным видом, даже головы не склонив. Наконец он заговорил:
- Шляхтич сей, - тут он указал на Нововейского, - твердит, будто я его слуга, а я ему на это скажу, что почище него перед родителем моим хребет гнули. Однако он правду говорит, что я ему служил, - да, служил, и под его плетью спина моя окровавилась, что я ему еще, даст бог, припомню!.. А Меллеховичем я назвался, чтоб его преследований избегнуть. Но теперь, хотя давно мог в Крым сбежать, второй своей отчизне служу, живота не жалея, стало быть, ничей я, а вернее, гетманов. Мой отец ханам сродни, в Крыму меня богатства ждали и роскошь, но я, не боясь унижений, здесь остался, потому что люблю эту отчизну, и пана гетмана люблю, и тех, кто меня никогда презрением не унизил.
При этих словах он поклонился Володыёвскому, поклонился Басе - так низко, что едва не коснулся головою ее колен, - а больше ни на кого не взглянул и, взяв под мышку саблю, вышел.
С минуту еще продолжалось молчание; первым его нарушил Заглоба:
- Ха! Где пан Снитко? Говорил я, что Азья этот волком смотрит, а он и есть волчий сын!
- Он сын льва! - возразил ему Володыёвский. - И кто знает, не пошел ли в отца!
- Тысяча чертей! А ваши милости заметили, как у него зубы сверкали в точности как у старого Тугай-бея, когда тот в ярость впадал! - сказал Мушальский. - Я б его по одному этому узнал - папашу мне не раз случалось видеть.
- Но уж не столько, сколько мне! - вставил Заглоба.