Серж де Фуа хотел придать беседе легкий, непринужденный характер и не затрагивать тем опасных и печальных, но он внимательно посмотрел на напряженные лица собравшихся, и то ли он все-таки плохо контролировал себя, то ли поэт, влюбленный в прелестную и отважную дочь трусливого и вероломного Гастона Орлеанского взял верх над бесшабашным гулякой, но вице-король сказал вполголоса:
– А знаете, мой юный друг, во всей этой истории самый несчастный не кто иной, как Жан де Лавальер. Если, конечно, он такой как мы, а не как они…титулованные лакеи.
– Жан такой как мы, – горячо воскликнул Шарль-Анри, – И поверьте мне, господа, Жан был бы нам добрым товарищем! Жаль, очень жаль, что Жан не с нами. Он с детства мечтал о морских приключениях. Жан мне много чего рассказывал о тех временах!
– Тогда мне вдвойне жаль юного маркиза,- все так же меланхолически продолжал Серж, – Если он дорожит своей честью, если у него представление о чести рыцарское, в наше время архаичное, а не придворное, то титул ''брат фаворитки'' – этим все сказано. Потому ваш полковник и посоветовал Жану искать счастья не в опасных походах, а при Дворе Его Величества.
– Я, кажется, тебя понял, – сказал Оливье.
– А я не понял. Объясните провинциалу, – вызывающе сказал де Линьет, – Что вы хотите сказать, называя нашу честь, рыцарскую честь, архаичным – то есть устарелым понятием?
– Вы жили при Дворе? – спросил Оливье.
– Нет, сударь. Не выпало такой чести.
Оливье взвыл, а Серж мрачно усмехнулся.
– Не жили при Дворе, так и не поймете. Поговорите на эти темы с вашим младшим братом – он уже, похоже, понял разницу.
– Ролан еще ребенок, – сказал де Линьет, – Он грезит наяву, мечтая о славе.
– И герой его грез – доблестный рыцарь Жоффруа де Линьет. Не хмурьтесь, дорогой виконт, я не вышучиваю нашего барабанщика. В трудный момент Жоффруа, незримый и невидимый, придет на помощь и вам и Ролану. Это ваша сила. Вы можете совершать подвиги, мечтая быть достойными своего предка Жоффруа. А Жан, что бы он ни сделал, за его спиной останется шепот завистников и сплетников: ''брат фаворитки''. Даже если бы Жан совершил какой-нибудь блистательный подвиг, нашлась бы сволочь и сказала бы, что орден или звание, да любую награду, какую ни возьмите, Луиза заработала братцу в королевской постели. Вот что значит быть братом фаворитки, господа Пираты.
– Жан еще себя покажет, – сказал Шарль-Анри, – Вот увидите!
– Может, увидим, может, нет, – пожал плечами Серж, – Скорее всего, не увидим. Скорее всего, король не сегодня-завтра вызовет Жана ко Двору, а Двор, скорее всего, его обломает. И вы, вернувшись во Францию, чего я от всей души вам желаю, Шарль-Анри, не узнаете в придворном надушенном маркизе, или, быть может, герцоге, своего приятеля по коллежу, мечтавшего в детстве о морских путешествиях. Да какой мальчишка не мечтал об этом в детстве!
Оливье встал, вонзил свою шпагу в мачту на уровне полутора метров и выкопал из букета самую большую и пышную розу.
– Что это делает наш магистр? – спросил Люк.
– Sillence!* – прижал палец к губам Оливье,- Вы очень много болтаете, и очень много лишнего. Потом сами будете жалеть.
… * Sillence! – Молчание! /англ./
…
– Это у них еще Франция из головы не выветрилась. И Двор Короля, – усмехнулся Гугенот.
– Франция не должна выветриваться из головы! – закричал де Линьет, – Никогда!
– Да я не о том, уважаемый виконт, – сказал Гугенот, – Но Двор должен выветриться. Чем скорее, тем лучше для всех нас. Впрочем, чем дальше мы будем от Франции, тем больше наши разговоры будут приобретать восточный колорит.
– А розу эту,- сказал Оливье, – Я прикреплю к гарде моей шпаги. Вспоминайте древних римлян. Эти ребята умели пить! Взглянув на висящую над пиршественным столом розу, благородные патриции говорили себе: ''Стоп!'' и, как бы ни бухали, но прикусывали себе язык во время самых разнузданных оргий.
– Кыф! – сказал Гугенот, – Это я по-арабски.
– Кыф!!! – со смехом закричала компания.
– А еще, – сказал де Невиль, – Тут, на гарде шпаги, моя роза. Роза Невилей. На гербе. Мы пируем под розой Прованса, которая настоящая и розой Невилей, которая металлическая. О, я уже очень хороший, если заговорил о розе моих предков.
– Ты уже говорил это. Мы все видим, какой ты хороший, – пробормотал Гугенот, – Люк, как вам нравится эта композиция? Шпага, вонзенная в грот-мачту и роза в крестообразной гарде.
– Роза и крест, – сказал Люк, – Поэтично. Художественно. Но все-таки в роли Пиратов вы более оригинальны. Римлянами нынче никого не удивишь. Вернее, псевдоримлянами.
– Посмотрите не розу и не болтайте лишнего, – заявил де Невиль и уселся под своей шпагой.
– Ай, де ми, – сказал Люк, качая головой, – Что твой дамоклов меч. Не будь темно, сделал бы набросок, может, пригодился бы когда. Но я вас запомню, господин де Невиль. Вы не боитесь сидеть под такой острой шпагой? Судя по блеску, она у вас очень остро отточена. Что бритва или мой резец.
– Свое оружие не ранит, – смеясь, сказал де Невиль, – Но вы так и не рассказали нам, как вас встретил герцог де Бофор.
– Отлично встретил, – сказал Люк, – Я пришел в резиденцию герцога как есть, в своей перекрашенной одежде и стоптанных башмаках. Хотя Рауль мне заплатил за картину, я очень торопился и решил приодеться потом, когда улажу вопрос с герцогом. Правда, сначала мой внешний вид эпатировал бофоровскую свиту, но я сказал: ''Я художник, и у меня записка от графа де Ла Фера''. Тогда меня сразу пропустили. И я предъявил Бофору свои бумаги вместе с атосовой запиской.
– Дворянскую грамоту? – спросил Гугенот.
– Нет. Я же говорил вам, шевалье, Бофор не знает. Я предъявил свое свидетельство ''витражных дел мастера'', единственный документ, который мог подтвердить мою профессию.
– Но, молодой человек, мне не нужны витражисты. Какие к черту витражи на войне с арабами? – фыркнул герцог.
– Разве, герцог, завоевав эту страну, вы не будете строить храмы? Тогда и витражист сгодится.
Какие-то важные вояки смотрели на меня как на безумца, а герцог усмехнулся и покачал головой.
– Я, – сказал герцог, – Нарвался еще на одного романтика. И откуда вы беретесь на мою голову?
– У меня к вам записка от вашего друга, графа де Ла Фера.
– Это другое дело, – сказал герцог, – Из-под земли, что ли, милейший Атос выкапывает этих романтиков? Ну, посмотрим, на что вы способны. По записке Атоса я не понял, знаком ли мой любезный друг с вашим творчеством.
– Нет, герцог, не знаком, – честно ответил я, ибо портрет гризетки был для меня обычной работой. Я был способен на большее!
Герцог хлопнул в ладоши. Вошел известный вам милашка-паж Анри де Вандом.
– Что вам угодно, монсеньор? – спросил паж.
– Дай твою акварель и кисти этому господину, – велел герцог, – И поживее, у меня много дел собралось напоследок.
– Слушаю, монсеньор,- ответил паж и вскоре пригласил меня в соседнюю комнату, где стоял маленький мольберт, предназначенный для акварели. Рядом с мольбертом, на столике – стакан с водой и акварельные краски. Все это было… школярское какое-то, несерьезное. Но я не знал, что герцог устроит мне экзамен и свои краски не взял. Я предположил, что сейчас герцог велит мне изобразить этого очаровашку-пажа. Но герцог выбрал не пажа. Он подошел к окну, выглянул во двор. Там было полно народу, в основном солдаты. Какая-то веселая компания под самым окном играла в кости. Парень, которому особо везло в игре, привлек внимание герцога. Это был здоровый рыжий великан, по комплекции не уступавший громиле Портосу.
– Викинг! – позвал его Бофор.
Парень вскочил.
– Поднимись суда!
Детина явился и предстал перед нами. В куртке из буйволовой кожи, с рыжими кручеными усами, с длинной бородой, этот малый сразу заполнил пол – комнаты. Даже Бофор рядом с ним казался юношей. Генералы его сразу как бы стали меньше ростом.
– Изобразите мне этого парня. Но не в куртке, а в гвардейском мундире. Вот, как на господине Д'Аржантейле, полковнике Королевского Полка. И без бороды! Сможете?
– Запросто. Садитесь, сударь.
Я взял карандаши – дело пошло. Через полчаса портрет был готов. За моей спиной то и дело останавливались люди – и начальство, и слуги, и гонцы, и всякий народ.
– Они вас не отвлекают? – спросил герцог.
Все эти бездельники ужасно мне докучали. Но я решил терпеть.
– Отнюдь, – сказал я, – Наш брат художник ко всему привык.
– Похож? – спрашивал всех рыжий.
Все говорили, что похож. Только паж нашел, что в разрезе глаз что-то не то, и в форме носа. Очень дотошный мальчишка, между прочим. Но, справедливости ради, скажу, что замечания были по существу.
– Герцог, этот портрет может быть рекламой нашей экспедиции, – заметил какой-то важный господин. Шишка из морских.
– Д'Эстре, наверно, командующий флотом, – сказал де Невиль, – Простите, что перебил. Продолжайте.
– А что продолжать? Я написал сверху красной акварелью текст, предложенный господином…как вы сказали? Д'Эстре? Господином Д'Эстре: ''Солдат! Хочешь разбогатеть? Вступай в армию Бофора!" – шрифт сделать не проблема. Генералы – или кто там, я не очень-то различал, все казались на одно лицо. Они были зрители, я меня интересовала моя модель с рыжими усами – так вот, зрители дивились, что я этот шрифт сделал а-ля – прима, без линейки и карнадаша. А потом начали наперебой предлагать:
– Господин Люк, нарисуйте сундук с сокровищами.
– Господин Люк, изобразите якорь.
Господин Люк то, господин Люк се – я рисовал что велели. Шпаги, пушечные ядра, мушкеты.
– Отлично! – сказал герцог, – Я вас беру, господин Люк. И мою работу сразу отправили в типографию – и краски не успели просохнуть, а мой красавец к вечеру был растиражирован в тысячах экземпляров.
– Видел я вашего красавца в Нанте, – сказал Жюль, – Даже воровали ваши афиши.
– Польщен такой популярностью, – сказал Люк, – Но я способен на большее.
– В этом мы не сомневаемся, – сказал Гугенот, – Но твой Викинг покорил Париж, а потом и всю Францию. Весь Тулон был обвешан люковыми плакатами. Его и в Тулоне воровали с заборов!
– Это же дешевка, – вздохнул Люк, – Правда, работая над портретом Викинга, я выложился до конца, а шрифт и заставку рисовал играючи. Итак, я подписал контракт, и зашла речь о деньгах. Вот тут-то пришлось торговаться.
– Черт с вами! – махнул рукой Бофор,- Хотя в записке граф представляет вас как ''молодого дворянина'', вы торгуетесь как мои знакомые рыночные торговки.
– Господин де Бофор, все так дорого, а я такой бедный! – сказал я.
Бофор захохотал:
– А что вы беспокоитесь? На лошадь вам тратиться не надо – возьмете любую, когда понадобится. Что есть-пить – не ваша забота. Что касается оружия, ваше дело рисовать, наше – рисковать. Я хочу сказать – драться предоставьте нам.
Художники, кстати, тоже рискуют!
– А краски? – сказал я, – За краски-то надо платить наличными. А у меня как раз кончились…
– Белила! – сказали на этот раз желторотые.
– Белила… Я, чтоб вы знали, портрет Розы заканчивал, вымазывая с палитры остатки белил. Это – чтобы было яснее, как последние капли вина в бутылке. Последние боеприпасы, так понятнее, господа военные?
– Хорошо! – сказал Бофор, – И тогда…
– Его Величество Король! – заорали Пираты.