-- А знаете что? У меня идея! Напишите, что просто вышла новая книга стихов в интернет-издательстве "Геликон-плюс".
-- Что это "интернет-издательство плюс"?
-- Нет-нет, я пошутила. Напишите просто -- новая книга стихов в санкт-петербургском издательстве "Геликон".
-- Ну вот, так бы сразу! Видите, все можно перевести, когда все просто. Вышла книга стихов в санкт-петербургском издательстве "Голиаф".
-- "Геликон".
-- Да ладно. А вот еще вопрос -- как правильно называется город, где родился Макс?
-- Мне очень неудобно, но -- Днепродзержинск.
-- Простите?
-- А что делать? Да. Я могу медленнее. Дне-про-д-з-е-р-ж-и-н-с-к.
-- Что это?!
-- Город, где мой муж родился.
-- Да, и как он называется?
-- Есть такая река -- Днепр. Первая часть слова -- Днепр.
-- Дьнепрь...
-- Да, а вторая часть слова -- от имени коммунистического деятеля, соратника Ленина. Его фамилия была Дзержинский. Значит -- Днепро-дзержинск.
-- Дьнепрь...зд...жз...зд....к?
-- Точно. Пишите -- родился на Украине.
-- Окей! А ваша фамилия как правильно произносится?
-- Еще хуже. Михайличенко.
-- А, так это как раз легко! "Михаэли" -- это наше имя. А "ченко" я уже научилась! Михаэли-ченко!
Тогда (C) посмеялись и решили, что нет смысла бороться за достоверность биографий. Поскольку писатели-ватики уверяли, что нечто подобное периодически пытались издать в Израиле уже лет тридцать, да так ни разу и не довели до конца. И (C) не то, чтобы ничего хорошего от этой затеи не ждали, а вообще ничего не ждали, то есть практически забыли обо всем этом, а может быть просто суеверно затаились, не признаваясь даже друг другу. Ведь хотелось увидеть свой текст, набранный не банальной кириллицей, а теми же буквами, что и Книга. И вот -- произошло. Без предварительного уведомления, без работы с переводчиком, без верстки.
Потрясенные внезапным падением кирпичей, (C) стояли под фонарем, каждый со своим авторским экземпляром.
-- Название-то... дааа... "Призраки Израиля",-- сказал Макс с непроявленным отношением к предмету.-- Умри, про эмигрантских писателей лучше не скажешь.
-- Как считаешь, призраки отмечают такие события?
-- Призраки всегда отмечают призрачные успехи.
Отмечать решили немедленно, просто тут же повернули и пошли в центр, где люди веселятся, выпивают и закусывают в милых обжитых заведениях.
Тут возник вопрос -- действительно ли идти в обжитые, или обживать новые, как подобает ищущему наблюдений писателю.
-- Ведь писатель рыщет в поисках наблюдений, как акула,-- сказал Макс.-- Акула постоянно движется в поисках пищи и поэтому не тонет. То есть, остановится -- утонет.
-- Как акула -- это не мы. Это Ильф и Петров, братья Стругацкие, кто там еще... Потому что у акульего самца два члена. А у нас, все-таки, один... Кстати, ты с тех пор так и не узнал, как они трахаются?
-- С каких пор? -- заржал Макс.
-- Да ну тебя. С барселонского океанариума.
-- Не узнал. Нет, правда не знаю. Нет у акул вариантов. Разве что -оральный секс.
Прошли мимо здания Верховного суда. И двинулись парком, разбитым над тоннелем, мимо массивного колокола, подвешенного в псевдовосточной беседке. Изысканная японская форма колокола диссонировала с китчевыми надписями на разных языках: мир, Рабин, бхай-бхай.
-- Вот спорим, что ты не помнишь есть у него язык или нет,-- сказала Анат, притормаживая в нескольких метрах.
-- Я точно помню, что он без фляжки не звучит. Поэтому, когда прохожу мимо с фляжкой, чокаюсь с ним. То ли нет языка, то ли им невозможно пользоваться. Черт, действительно ведь сколько раз видели.
-- А значит мы не акулы. Потому что нам проще знать про него главное -что не звучит. Проще придумать этот колокол, чем запомнить существующий. Мы не акулы. Мы рассеянные уроды.
-- Да, мы скорее что-нибудь про него придумаем. Или вокруг него. Вроде: проходя мимо этого японского колокола, Петр всегда приберегал в любимой фляжке из нержавеющей стали последний глоток любимого виски из нержавеющего ячменя... далее -- подробное описание фляжки, вместо подробного описания колокола, потому что она под рукой...
-- И не только для того, чтобы чокнувшись с колоколом изо всех сил, еще раз услышать его вдумчивый утробный голос, который отзовется в его душе и напомнит о вечном. Это конечно тоже, но прежде всего он видел в нем собрата, товарища по несчастью. Ведь и колокол тоже не способен никого оглушить всей мощью, потому что своим родным японским языком он воспользоваться не может, а иврита все еще толком не выучил! М-да...
-- Нельзя нам дергать редиску из жизни напрямую, противопоказано. Вспомни Галину.
Галиной звали жену их персонажа. Вернее, прототипа персонажа. Это был единственный человек, который однажды органично запрыгнул из жизни в их текст и не перестал походить на самого себя. К прототипу (C) относились с искренней симпатией. А вот персонаж вдруг ушел в штопор и начал вести себя совершенно безобразно. Настолько безобразно, что (C) даже растерялись от такого персонажьего хамства. И проявили несвойственную творцам щепетильность -- перед публикацией зачитали прототипу за бутылкой, какого он породил героя. Тот сначала напрягся, но отрывок был длинный, почти до донышка, к его концу хороший человек отмяк и, к большому облегчению (C), не потребовал никакой редактуры.
Книжка вышла, не то, чтобы бойко распродавалась, но часть тиража расползлась какими-то тайными тропами и порой передавала приветы. В том числе и через Галину, которой соседки и знакомые радостно сообщали о книге и жадно расспрашивали о состоянии мужниной печени и точном возрасте его несовершеннолетних любовниц.
-- Значит, придется дергать редиску из собственного унавоженного внутреннего мира,-- вздохнула Анат.
-- А всех писателей можно разделить, как волосы, на пробор. Справа -фотоохотники, слева -- творцы фотороботов.
-- Причем первые ходят по разным кафе, а вторые -- гнездятся в насиженных.
Они уже миновали убогую забегаловку на улице Бецалель, славившуюся своим фалафелем. Расположена она была образцово неудобно -- машину не запарковать, внутри всего два вечнозанятых стула, а пыльный, людный и узкий тротуар отбивал желание есть на ходу. Так что они так ни разу и не попробовали, как жарят здесь этого горохового родственника.
-- Может, наконец, фалафель? -- обозначил Макс опцию, но шаг не замедлил.-- Куда, кстати, пойдем?
-- Счастье -- это оптимальное лавирование между повторением того, что хотелось бы повторить и новыми впечатлениями,-- сформулировала Анат и поморщилась.
-- Так какое счастье будем искать? Счастье узнавания или счастье познания?
-- Счастье броуновского движения.