Стук в дверь. Знакомый стук. Неужели явился? Вот уж... Впрочем, что удивительного. Это уже двадцать лет у нас так -- стоит двоим собраться, тут же откуда-то остальные подтягиваются. Но его я, все-таки, не ждал. Не думал, что решится. Во всяком случае вот так, не предупредив, не прощупав почву. Ну что, молодец.
-- Открой ему, Кинолог,-- слишком громко говорю я.-- А я пока ножи спрячу.
Ну и зачем я это сказал? Кинолог зыркает осуждающе и идет открывать. Давид входит осторожно, как будто в воду. А я продолжаю, повернувшись спиной, но видя его в оконном отражении:
-- Не буду, пожалуй, убирать ножи. А вдруг он с топором пришел? Так чего зря суетиться.
Поворачиваюсь. Натыкаюсь на блаженную растерянную улыбку Давида и его полоумный взгляд.
-- Привет, ребята,-- говорит он так, словно выходил за сигаретами,-как здорово, что вы тут оба. Поздравьте меня.
-- Легко,-- говорит Кинолог.-- А ты в обмен нас прости. И помоги бутылочку уговорить.
-- Простить и помочь? -- странным голосом переспрашивает Давид, но трясет головой и продолжает.-- Да, конечно, прости меня Гриша. Ну ты знаешь за что.
-- Пожалуйста-пожалуйста,-- услужливо отвечаю я, вспомнив анекдот про сантехников.
-- В общем, все уже позади, да? -- канючит Давид и заглядывает в глаза.
-- Давид, ты пить будешь? -- спрашивает Кинолог -- он явно не ловит кайф от этого спектакля.-- Или как?
-- О, у меня есть тост! -- восклицает Давид.-- Но я пост ведь держу.
-- Тю, пост! Нормальные люди делают, как Гришаня. Пей, но не жри.
Давид вроде как задумывается. И неуверенно говорит:
-- Вообще-то пить нельзя так же, как и есть. Ничуть не меньше.
-- Тогда я поставлю вопрос иначе,-- хмыкает Кинолог -- он уже сожрал мой ужин и подобрел.-- Ты нас уважаешь? Не уважить людей в Йом Кипур -страшный грех. Самое главное для праведной жизни знаешь что? Выбрать из двух грехов меньший и совершить его. И испить дозу благодати, равную разности между грехами, гы.
Давид упрямо наклоняет голову, мнется:
-- Нет. В любой другой день было бы да. Но не сегодня.
-- Блин! -- возмущается Кинолог,-- а че ты тогда приперся? Неужели ты считал, что Гришаня тебя простит, не выпив с тобой на мировую? Короче, я тебе наливаю, а ты не тормози, как пресловутый осел и выбирай из какой охапки сладостных грехов отведать, гы.
-- Я дождусь третьей звезды, и мы выпьем, ладно?
-- Аха, а я потом поеду домой на велосе пьяный, в темноте и попаду под колеса. И грех, Давид, будет на тебе. Ты че ломаешься? Ты ведь у Гришани не телку увел. А целую музу! Что тебе важнее -- прощение или ритуал?
Давид затравленно смотрит на нас, потом одаривает идиотской улыбкой и поднимает стакан:
-- Ну ладно, мужики, за моего эмбриона! Ему уже три месяца. А я только вчера узнал, представляете?
Давид
У Гриши под дверью велосипед. Проверяю -- тормозные колодки стерты на обоих колесах примерно одинаково. Это хорошо, раз так, значит Гриша нажимает на ручник правой рукой не реже, чем левой. Значит, все не так страшно с десницей. Белка, как всегда, драматизировала. Медлить дальше невозможно. Я вздыхаю и стучу в разрисованную дверь. На ней нежатся те же гаремные красавицы. Раньше Гриша менял картинку не реже раза в месяц.
-- Открой ему, Кинолог,-- с веселой злостью кричит Гриша.-- А я пока ножи спрячу!
Мгновенно перехватило горло от того, что он узнал мой стук. Сколько в мире таких людей? Даже Лея могла бы не узнать. И эта шутка, как будто у него Кинолог... Конечно, заранее приготовился, знал что я не смогу не прийти. Знает меня лучше, чем я сам себя -- ведь до последнего момента не решался.
Но дверь и правда открывает Кинолог. Жующий умиротворенный Кинолог. Гриша делает вид, что отвлекся на вид из окна. Он, конечно, уже больше прикалывается, чем злится:
-- Не буду, пожалуй, убирать ножи. А вдруг он с топором пришел? Так чего зря суетиться.
Хорошие у меня друзья, все-таки.
-- Привет, ребята! Как здорово, что вы тут оба. Поздравьте меня.
-- Легко,-- говорит Кинолог.-- А ты в обмен нас прости. И помоги бутылочку уговорить.
Прости и помоги?.. Ну хватит, сколько можно дергаться из-за этого словосочетания. Здесь-то уж этот "простипом" явно случайно. Хотя, что значит случайно? Так можно сказать, что и Кинолог у Гриши случайно оказался. Но не это сейчас главное. Я пришел за прощением и должен его получить.
И я его получаю. На радостях рассказываю друзьям о беременности Леи. И рефлекторно пью из стакана, который поднял только, чтобы обозначить тост. Откуда, все-таки, тут взялся Кинолог? Он победоносно ухмыляется. Уверен, что убедил меня выпить в Йом Кипур. Ну да ладно, раз так получилось. И если все равно так получилось, то почему бы не продолжить. Есть я тоже ничего не буду, как Гриша. Потому что ограничение себя в чем-либо это проявление уважения к запрету, даже если его нарушаешь. И теперь очень важно случайно что-то не съесть, потому что шаг в сторону должен быть один, а если позволить себе два-три и больше, то это уже бегство, и оно неостановимо. В этом смысле Галаха должна отличаться от устава караульной службы.
Гриша все делает левой рукой. Только стакан держит правой, но как-то неловко. Да и велосипед оказался Кинолога. Плохо. Но выглядит он не несчастным. Он выглядит так, словно внутри у него разворачивается звенящая спираль новой затеи. Если это так -- хорошо. А это так, я его слишком хорошо знаю. Не буду его пока ни о чем спрашивать. Пусть сам расскажет.
У Гриши все вообще здорово изменилось. А что именно? Диван, кресло те же. Картин меньше. На этажерках всякие интересные штуки. Но это все так, пустяки, а ведь ощущение, что именно радикально что-то изменилось... Исчез запах красок и всякой околохудожественной химии. Поэтому у мастерской нежилой облик и какая-то искусственность. Понарошку. И это все из-за меня. В углу теперь компьютер. Интересно, он в Сети бывает?
-- Гриша, а ты к Интернету подключен?
-- Подключен, но не подсажен.
Кинолог перестает есть и хмыкает. Он уже пьян. Значит, мы с Гришей еще больше пьяны. Но Гриша никогда не спускается по ступенькам опьянения. Он словно бы наблюдает за происходящим с лестничной площадки, а потом неожиданно скользит по перилам...
-- Давид,-- говорил Кинолог,-- а это, как ты себя представляешь отцом? Щас... Имею в виду -- каким. Да, вот каким ты будешь отцом? Отвечать не раздумывая!
-- Плохим,-- отвечает за меня Гриша.
Я понимаю, что он прав. Но этого-то я и боюсь. Поэтому буду стараться играть со своим ребенком на опережение рутины. И я зачем-то начинаю объяснять это своим друзьям. Они не понимают.
-- Ты о чем, Давид? -- умиротворенно и сыто растягивая слова, интересуется Кинолог. Как он все не наестся?
-- Ну я же объясняю... Хотя это чисто теоретически, конечно. Я думаю, что главная человеческая, а значит и моя проблема воспитания детей в том, что все идет по одним и тем же схемам. Достаточно предсказуемым, чтобы они заранее вязли в зубах.
Гриша мудро усмехается. Это значит, что он уже на стадии снисходительного презрения к человечеству. Это уже более добрая его стадия, поскольку в трезвом виде он, тщательно и умело это скрывая, презирает человечество остро и горько. И, в общем-то, за дело, во всяком случае после его объяснений, его точку зрения на какое-то время принимаешь.
-- Ты, Гриша, подожди усмехаться,-- я сам с изумлением слышу свой возмущенный голос.-- Это в теории очень просто. Даже слишком просто. Ведь ты знаешь заранее где идет магистраль стандартного процесса воспитания. Поэтому ты можешь не допускать рефлекторной педагогики. А делать что-то нестандартное раньше, чем твои рефлексы отправят тебя на исполнение стандарта. Рефлексия против рефлекса!
Кинолог вдруг начинает истерически хохотать над куском равномерно прожаренной рыбы. Кажется, это камбала.
-- Ты чего? -- вяло интересуется Гриша, тоже наблюдая исчезновение камбалы.
-- Да мужики... Давид тут разливается, город солнца строит, а я же с этими продуктами нашей половой жизнедеятельности каждый день воюю. Эти мелкие суки, это скажу я вам... Ну давай, Давид, за тебя! Короче, сам все скоро почувствуешь!