Дааа... У мужика руки явно из жопы растут... но небо видно, таки да. Все остальное тоже видно. Просто "Ленин в Разливе". Не, совсем некошерный шалаш... Да у писюка больше русской смекалки, чем понятия о еврейской традиции. В такой сукке, наверное, и сало жрать можно.
-- Вот, видите? -- Макс явно гордится содеянным, как всякий рукожопый. Ждет комплиментов. Ох, щас Давид его похвалит, бля буду. Чтобы опередить Давида, выпаливаю:
-- Прогрессивная сукка!
Но нет, Давид молчит. Он занят расследованием причин суккостроительства в отдельно взятой квартире, его не собьешь:
-- А, вот значит, как она выглядит... А если давно хотели, то почему раньше не ставили?
-- Судите каждого по обстоятельствам его... Ну представь, третий этаж. Ставить сукку на земле заведомо влом. Еще как-то обсуждали вариант с крышей, но тоже... Слишком неудобно. Лезть туда через люк, с кастрюльками... Да и бутылку на этом пути можно разбить. Если не первую, то уж вторую -наверняка.
-- А с третьей и самому навернуться,-- поддерживаю я. Типа, помогаю присутствующим гигантам духа опустить общение до моего уровня.
Писюки обозначают вежливое "хи", но так, многозначительно переглядываются, что ясно -- это не "хи", а "фи". Давид смотрит недоуменно... скорее недовольно -- мешаю, типа, разбираться в мистических причинах появления этого соломенного сортира на балконе. Ну и нахер я во все это играю? По причине трудного детства? Блядские социальные роли. А нефиг. Пусть их играют другие. А я лучше в конце автограф попрошу:
-- А что вы сейчас пишете?
О, приосанились. Очень хорошо.
-- Роман пишем.
-- Да-а? Как интересно! Это, наверное, непросто? А о чем? О чем можно сегодня писать роман? Чтобы не чувствовать себя идиотом?
О, заморгали! Но и приободрились.
-- Да трудно сформулировать... О кризисе среднего возраста во всем. И у всех, включая цивилизацию.
-- Я бы сказал -- о кризисе людей среднего возраста в цивилизации среднего возраста.
-- Че, действие в Европе?
Писюки как-то даже сконфузились. Переглядываются. Похоже, все поняли. Интересно, кто у них выносит мусор? Аха, значит Макс:
-- Действие происходит в Иерусалиме. Но герои, скорее, принадлежат к европейской цивилизации.
-- Вот как... Тогда дарю название. "Приключения пинты молодой крови в венах старого карлика".
А, зашевелились, гады! Как две головы на одной шее. Возбудились. Интересно, как они эротические сцены пишут? Если вообще пишут... а если нет, то нахрен тогда писать вдвоем? Надо было Давида спросить, что они вообще ваяют, он-то точно их читал.
-- А при чем тут молодая кровь? -- не без раздражения спрашивает Анат. Грудь у нее все же маловата, даже на возмущенном вдохе: -- Можешь объяснить?
-- В Европе вроде зрелая цивилизация среднего возраста,-- подтявкивает писюк.
-- Если уж на то пошло,-- перебивает Анат,-- молодой крови тут вообще нет. В этом может быть и самая наша проблема. Мы на Ближнем Востоке, как старик на дискотеке.
-- Ага, праотец Иаков, возжелавший быть своим среди окружающей его дискотечной шпаны.
Во, разговорились. Хоть на магнитофон их записывай. Дурацкие мысли вызывают дурацкие действия -- тут же замечаю на лавке диктофон. Он крутится, как падла! Во дают! Ну настоящие писюки! Так пусть сами и поговорят. Наше дело -- спровоцировать:
-- Тогда корректно будет счесть, что наша юность боевая пришлась на Первый Храм, так? Значится, Второй Храм, это когда нам уже надавали по жопе, но еще не дали по башке. Это уже молодость. А весь средний возраст мы на зоне грелись. А че мы еще могли делать? Враги сожгли родную хату, мы и сидели в казенном доме, у параши, гы. Приобретали духовный опыт. Шестерили, дослуживались до хлеборезки, учились у политических, там, у выдающихся умов, образовывались, так?
-- Так, так! -- радуется непонятно чему писюк и разливает по рюмкам что-то незнакомое.-- А потом, значит, с зоны откинулись, сбрили седую щетину, подкрасили виски хной...
-- Средством "Титаник",-- поправляю я.
-- Да. И со справкой об освобождении...
-- Справку ООН выдала,-- подсказываю.
Анат согласно кивает. Если ей Давид про меня рассказывал, то этот образ я разрушил -- это главное. Рассказывал или нет? Надо бы прощупать, гы.
-- Короче, вот он приходит в старую родительскую квартиру...
-- Кто это -- он?
-- Он -- это мы, народ Израиля со справкой ООН об освобождении.
-- Но без прописки.
-- А-а... А я-то думала... И что, потом дискотека?
-- Нет. То есть, да. Но сначала -- борьба за жилплощадь, потому что в родительской квартире -- общага ПТУ. Выкидывает он какого-то ПТУ-шника в клетчатом платке из своей детской в соседнюю комнату... Ну и тут все пацаны хватаются кто за нож, кто за ремень с бляхой...
-- Мухой.
-- Чего?
-- Или под мухой.
-- Хорошо быть молодым, особенно в среднем возрасте...
Давид сидит на табуретке напряженно, как на унитазе -- видно, что мучается. Бля буду, думает о Коте. Наконец, он со вздохом сообщает:
-- Да, мы все здорово набрались.
Наступает пауза. Каждый пытается осознать, здорово ли он набрался. И лишь Давид явно судорожно соображает, как бы понепринужденнее спросить про Кота, ради которого, собственно, он меня сюда и притащил, на ночь глядя, а вернее не глядя.
Давид трезвеет прямо на глазах, вертит головой, осматривая молчащих всех. Затем вздыхает:
-- А где... Кот? Что-то Аллергена не видно. Я Кинологу обещал показать этого зверя.
-- Он с Судного Дня не приходил,-- грустнеет Анат.-- Мы сначала не волновались, потому что он вообще-то гулящий. А теперь вот волнуемся -все-таки столько дней... Жалко если пропал. А он, кажется, пропал.
-- Кто ж в Судный День выпускает упитанное животное в оголодавшую толпу? Нельзя вводить в соблазн страждущего, гы,-- я стараюсь встретиться с ней глазами. Но натыкаюсь на ироничный взгляд Макса. Да ну их нафиг.
Давид, впавший на несколько секунд в прострацию, вдруг вскакивает и путаясь в словах, как пьяный в штанах, спрашивает, обращаясь то к Максу, то к Анат: