-- Именно!
(C) ушли на кухню, варганить фирменный экспресс-глинтвейн. Там был грязноватый поспешный порядок -- явно в последний момент перед их появлением что-то заметалось, замывалось и размазывалось. (C) осмотрелись, вздохнули и убежали обратно на балкон с полными бокалами тепла. Начатая тема дожидалась их там, как зайчик под елкой, и тут же бодро забарабанила:
-- Вот смотри -- тысячелетиями коллективное человеческое сознание комфортно обитало в сумеречной зоне между освещенной реальностью и затемненной мистикой.
-- Для человеческого сознания вообще нормально стремиться в сумеречные зоны... Серое вещество тяготеет к серым зонам.
-- И тут появилась еще и третья координата. Виртуальная. И реальности...
-- реальности приходится воевать на два фронта -- мистики и виртуала... Война на два фонта...
-- всегда стратегическая ошибка. Реальность обречена. Если не на гибель, то, как минимум, на размытые границы.
(C) согрелись, увлеклись и подобрели. Еще немного потерзали тему о сгущении рационально-мистического тумана в головах. И замолчали, наслаждаясь ощущением правильно сформулированной правоты. Они просто ощущали в сыром холодном воздухе как все реальное размывается в мистику и виртуал. Современный человек еще шел по земле, но уже почти не чувствовал ее своими подошвами -- каждый шаг сопровождался взмахом двух крепнущих крыльев -мистики и виртуальности. Существо шагало-летело с сосредоточенным лицом и под ноги уже не смотрело.
-- Да нет у него вообще никакого лица,-- вдруг передумала Анат.-- Там дыра.
Макс смотрел на раскачивающиеся, как евреи на молитве деревья:
-- Но и виртуальная реальность становится все менее надежной.
-- Все более лживой она становится! Потому что порождает новые виртуальные реальности. И каждая со своим кривым зеркалом. И через эти зеркала они друг с другом переглядываются.
В дверь постучали.
-- Легок на помине,-- сказал Макс.
-- Думаешь, Давид?
-- А кто еще может материализоваться после такой фразы?
Давид принес выражение обобщенного недоумения на своем новом безбородом лице и решительность в пластике. Раньше он двигался иначе -- словно подкрадывался к спящей птице -- как-то это (C) обсуждали. Теперь птица улетела, и он шел к гнезду, зная где оно.
Давид
Тогда у Кинолога, строя ловушку для Аллергена, мы попались сами. Я попал в расставленные Котом сети. Глупо, легко, сам побежал на звенящий колокольчиками и блестящий игрушками аттракцион. Комната смеха оказалась западней. Потом когти втянулись. Мне вроде бы вернули свободу воли, я снова делаю, что хочу и считаю нужным. Но я-то уже знаю, что это свобода мышки, вольной отбежать на расстояние протянутой лапы, что в любой момент виртуальные когти могут снова подцепить мое сознание и волю. Страж не может быть игрушкой. Поэтому я иду к Аллергену. Проиграв в виртуальном мире, я хочу победить в реальном.
Стучу в дверь (C). И думаю -- почему я не позвонил, как обычно? Неужели только из-за того, что они установили новый звонок? Мяукающий. Содержимое Храмовой Горы превращено в мяуканье. И сделано это с моей подачи, я подбросил им котенка, оказавшегося кукушонком. И теперь (C) -- одно из звеньев цепи... Цепи... потом пойду к Рахели, пусть объяснит почему давнишняя аллегория Белки появилась у Аллергена в журнале.
(C) дома. В коридоре лежат распотрошенные чемоданы. Приехали или уезжают?
-- Давид, как ты узнал, что мы вернулись?
-- Я не знал, что вы уезжали... А Кот дома?
-- Ты, собственно, к нам или к нему?
Странно, что они спрашивают без улыбок. Как будто действительно допускают эту возможность.
-- Я мимо проезжал.
Плохой ответ. (C) живут в тупике. На столе вижу книжки. На одной написано: "Кот Аллерген. В реальности дочерней". Неужели, все-таки (C)? Не может быть, я ведь проверял... Беру желтенькую книжку в руки, открываю. На титульном листе написано каким-то корявым детским почерком: "Дорогой Анат от дорогого Кота". Смотрю на Анат.
-- Видишь,-- улыбается она,-- сам прислал.
-- Почему прислал? -- мне неясен мотив Кота.-- Откуда прислал?
-- Наверное, потому что я Аллергеновский лауреат,-- не без гордости отвечает Анат.-- Кот Аллерген, когда вел Анти-Тенета, отметил мое стихотворение, как лучшее в Сети за неделю.
Я раскрываю книжку Кота. Ну конечно, она открывается "Манифестом Нетнеизма". Первый стих всегда программный. Поэтому я читаю его вслух, медленно:
Мы -- рыжие. Я, осень и огонь.
Меня назначили шутом на праздник жизни,
чтоб забывалась в смехе рвань и голь,
и чтоб спектакль был безукоризнен.
Сгореть в депрессии осеннего огня -
поступок, восхитительный для черни,
но слишком схематичный для меня,
живущего в реальности дочерней.
-- Как ты хорошо читаешь! -- тепло говорит Анат.
-- Стихотворение же хорошее,-- вкрадчиво отвечаю я.-- Или нет? Ты как считаешь? Как ты вообще относишься к стихам Кота Аллергена?
Анат пожимает плечами:
-- Смотря к каким. Ты этот кошмар в Ливжурнале видел, куплетики эти? Если ты, конечно, по-прежнему наблюдаешь за Котом.
-- Нормальные куплетики,-- вдруг говорит Макс таким тоном, что не знай я кто их авторы, заподозрил бы, что это он их насочинял.
Я как раз хотел узнать мнение (C) о Бавильском. И спрашиваю об этом.
Макс пожимает плечами:
-- Критик из обоймы. Пытается пробиться из провинции, что само по себе непросто. На мой вкус для критика слишком бесконфликтный. Хорошист.
-- Мы недавно вообще поняли, что литература -- это барское дело. В смысле, что важен не статус, а как ты его получил,-- Анат, как двуликий Янус, мерцает своими греко-славянскими образами.
-- Если потно, угодливо, суетливо или нечистоплотно, то талант мстит,-добавляет Макс после секундного колебания.