Между тем опрос опытных моряков выявил массу противоречий.
Одни отмахивались, не принимая всерьез мои планы. Другие не отмахивались, но говорили, что идти в океан на семиметровой лодке — чистая авантюра. Третьи уверяли, что мореходность не зависит от размеров яхты, — иди и не думай.
Пессимисты пророчествовали, что в соленой океанской воде двигатель за пару месяцев проржавеет до дыр. Оптимисты советовали поставить второй контур охлаждения и спать спокойно. Были мнения, что мачта слишком слаба для серьезного плавания. Сомневались, выдержат ли паруса и ванты…
Ночами я взвешивал все «за» и «против», а утром ехал на верфь, где в цеху зимовала «Дафния», и готовил ее к походу. Так прошел год. Восемнадцатилетняя «Дафния» окрепла и помолодела.
Для понимающих предлагаю краткий список произведенных на яхте работ. Установка сети берегового питания (220 вольт). Монтаж новой сантехники плюс бойлер — водогрей с душем. Новая помпа унитаза. Кардан для спиртовой плиты. Новая генуя из тяжелого дакрона и штормовые паруса. Закрутка стакселя. Ящик для сорока килограммов морских карт. Металлические поручни по периметру кокпита, чтобы было за что хвататься на качке. Замена гребного винта и установка второго контура охлаждения на двигатель.
Кроме перечисленного на яхте появился замечательный нержавеющий фордек с роликом для подъема якоря — вещь совершенно необходимая, учитывая мой больной позвоночник. По этой же причине я поставил дополнительный блок на мачту, чтобы набивать грота-фал в направлении сверху вниз, используя собственный вес, а не наоборот. С учетом моего диагноза была решена и проблема кормового якоря. Для него я соорудил на релинге удобное седло из нержавейки.
говорила легендарная актриса Фаина Георгиевна Раневская.
По этой формуле я вполне здоров.
Проведав о моем намерении идти вокруг Европы, лечащий врач Марк задумчиво почесал небритую щеку.
— А если получится, как в тот раз? — спросил он.
«Тот раз» был несколько лет назад в Рижском заливе. Тогда меня сняли с яхты с отнявшимися ногами. Потом — костыли, палка… «Приведение в чувство» длилось почти два года.
— Я, конечно, напишу списочек лекарств… — неуверенно сказал Марик.
Список лекарств, составленный им, занял две страницы убористого текста.
…начались сразу. На первом же переходе в Кронштадт обнаружился перегрев двигателя. Не работал второй контур охлаждения, недавно поставленный официальным представителем питерской «Вольво Пента» — фирмой под мелодичным названием «Дуэт». Пришлось останавливаться в таможенном терминале, вызывать мастеров-установщиков.
Мастера — Толя и Коля — добросовестно явились по звонку, как всегда на автомобиле, увешенном фирменными знаками, и в хрустящих «вольвовских» комбинезонах. Разложили инструмент и при ступили к работе. «Схватка» с двигателем длилась трое суток. Три дня и три ночи Толя и Коля разбирали и собирали помпу, переставляли расширительный бачок, меняли трубки, по которым не желал циркулировать тосол. Я с тоской смотрел на далекий силуэт Питера на горизонте, полоскал больной зуб и поддакивал гневным речам, которые посылали Толя и Коля в адрес несовершенной шведской техники. На третьи сутки был вынесен окончательный вердикт: не работает помпа второго контура.
— Кто же знал, что у нее пластиковая крыльчатка! — сокрушались мастера. — Вот если бы металлическая…
Паршивую шведскую помпу заглушили и рекомендовали пробираться в Хельсинки под одними парусами.
— Там разберутся, — заверили Толя и Коля.
Делать нечего, вышли в Хельсинки практически без двигателя, то есть двигатель запускался, но всего на несколько минут. Глубокий вздох, прощальное «пока» Толе и Коле…
Финский залив. Восьмиметровый зюйд-вест. У нас пять узлов — отличный ход! Первый раз поставили стаксель на закрутке, не выходя из кокпита, и подняли грот — неплохо. Задраили наветренную сторону тряпочного домика, закрывающего кокпит, наладили авторулевого — совсем хорошо.
А когда закипел чайник и мы попили кофе со сгущенкой, то поняли, что жизнь удалась и… не тут-то было! Ведомый каким-то шестым чувством, зачем-то открываю машинное отделение и… что же я вижу? Весь тосол плещется в трюме, а дренажная трубка злополучного второго контура, которую только что поставили Толя и Коля, прорвана. Делать нечего, закатывай рукава, Аркашка, полезай в трюм… Два часа в позе молящегося мусульманина и по уши в тосоле.
В четыре утра Президент сменил меня у штурвала, и я удалился в «ящик».
«Ящик», назначенный мною каютой капитана, находился в корме и имел размеры два метра в длину, метр в ширину и метр двадцать в высоту. То есть, сидя на койке, которая занимала практически всю площадь апартаментов, можно было еще и спустить ноги. Сходство с жилым помещением «ящику» добавляли иллюминаторы, плафон, вытяжной вентилятор и полка, идущая вдоль борта.
На этой территории я спал, размышлял о смысле жизни и работал, то есть писал заказной сценарий дурацкого сериала из жизни фотомоделей, спортсменов, бизнесменов, имиджмейкеров, бандитов, а также рекламных агентств, бизнес-элит и прочих элит, в одночасье неизвестно откуда свалившихся на наши бедные головы. Под гомон персонажей, музыку, крики и шорох лимузинов я заснул мертвым сном.
Проснулся от грохота заведенного двигателя, и тотчас же свет за иллюминатором перекрыла движущаяся стена. В метре от нас пропыхтел чей-то стальной борт. Когда я выполз из «ящика», Президент уже вовсю отчитывал по рации вахтенного на теплоходе «Свирь», проспавшего штилевшую яхту прямо по курсу. «Свирь» неуверенно отнекивалась, но с нами не забалуешь! «…Не принял никаких мер для расхождения», — грозно начертал в вахтенном журнале Президент. Для незнакомых с правилами движения судов поясняю: по морю — это вам не по Невскому на «шестисотом» с мигалкой. Нет тут ни богатых, ни бедных, «ни эллина, ни иудея». Океанский лайнер обязан сменить курс и уступить дорогу крошечной парусной лодочке, при известных обстоятельствах. Обстоятельства как раз были «известными» — ветер выключился в тот момент, когда «Дафния» пересекала курс «Свири». К счастью, подраненный двигатель все-таки завелся, и Президент буквально вынырнул из-под носа теплохода, идущего на автомате.
«Не многовато ли приключений для первого дня?» — подумал я и тут же получил от Боженьки втык за пессимизм — точно «в морду» подул штормовой ветер.
Как всякая красавица, «Дафния» — дама несуетливая: крейсерский ход пять узлов. А куда, собственно, торопиться комфортабельной красотке? Лавировочный угол и вовсе сто градусов, ведь «Дафния» — мотор-сейлер. На тонну водоизмещения у нее, повторюсь, по восемь лошадиных сил в моторном отделении и солидный винт, благодаря которому она выгребает практически против любого ветра без парусов. Но это когда работает двигатель, а когда нет?
От шторма в финские шхеры уходили под рифлеными парусами. На штормовой волне «Дафния» показала себя превосходно. Тряпочный домик тоже устоял против двадцатиметрового ветра, хоть и добавлял дрейф. Зато какая сухая и комфортная рулежка в закрытой рубке! Ветер воет, по баку гуляют волны, а рулевой в мягком кресле, как в «мерседесе», — крутит себе баранку, прихлебывая кофеек, что и делал безответственный счастливчик Президент с видимым удовольствием. А в моей беспокойной башке роились сомнения.
«Ведь это только первые сутки похода, а как прикладывает, — нашептывал тревожный голос. — Что-то еще будет впереди?..»
Через шесть часов пути — от Гогланда до острова Оррегрунд — мы уже стояли у причала финского пограничного контроля, имея одну визу на двоих (у Президента в паспорте был только шенген, непригодный для Финляндии того времени).
Сказано: все в природе находится в гармоничном равновесии, и на двух питерских горе-путешественников без визы всегда найдется один смышленый финский пограничник. Звали его Петер, и был он полной противоположностью того, каким мы представляем себе педантичного и невозмутимого финского чиновника. Очень молодой, очень живой и подвижный. Короткое знакомство, преодоление языкового барьера… Петер предложил финский, английский, немецкий и шведский. Мы ответили на английском, через два десятка слов исчерпав словарный запас. Но сообразительный пограничник понял всё — и про сломанный двигатель, и про невозможность лавировки, и про то, что всё, как назло, «вэри бед»!
Попросил показать неработающий двигатель.
«Ну вот, началось, — подумал я. — Сейчас учинят экспертизу, следствие и… дальше пирса не выпустят».
Но Петер лишь проверил маркировку нашей «вольвы». Затем куда-то позвонил по мобильнику, после чего сказал, что все «о’кей» и что нам не требуется идти на ремонт в Хельсинки, поскольку в десяти милях от Оррегрунда, в городе Ловиса, есть сервисный центр «Вольво», куда он уже позвонил и где нас завтра ждут. И на карте показал.
— А виза? — несмело спросил я.
Петер сделал успокаивающий жест, еще раз сказал «о’кей» и испарился до утра. Чудеса!..
Что за невезенье! Всю жизнь общаюсь с иностранцами, отработал несколько совместных проектов, побывал в двух десятках стран, знаком, дружен и даже пребываю в родстве с иностранными гражданами, при этом не встретил среди них ни одного типичного носителя национальных черт.
Где эти чопорные англичане? Из «болтливого» итальянца, с которым мне довелось играть в карты в городе Ливорно, слово не выдавишь. Готов свидетельствовать под присягой, что «скупые, прижимистые» немцы осыпали меня подарками. А кто видел девственно-нравственного француза — однолюба и семьянина? — я других не встречал. Скажу больше: я коротко знаком с молодым американцем, который регулярно ходит в филармонию, — хотите верьте, хотите нет.
Не встречал, не видел, не знаю… Или мне как-то особенно везет, но с моей колокольни земля видится заселенной прекрасными, радушными, добрыми и милыми людьми. Подозреваю, что на самом деле это не так, и тем не менее… И вот еще — с возрастом дрянные людишки встречаются все реже. Объяснить эту аномалию не берусь — то ли сам становлюсь невзыскательным, то ли качество населения растет, однако все меньше повода для нелюбви, все больше — для жалости.
На следующий день под рифленой генуей перешли в Ловису и ошвартовались у пирса с надписью «Вольво Пента». Хозяева станции — два брата. Внешне ничем не примечательные, если не считать рук, размер которых превосходил все мыслимые представления о пропорциях. Ладонь такой величины свободно покрывает три октавы на фортепиано, им бы музицировать, но судьба распорядилась иначе — братья заправляли большой ремонтной базой с подъемниками, станками, электронной диагностикой, а также магазином запчастей. В роли переводчика выступала жена старшего, она же мойщик, бухгалтер и кассир. И всё.
Началось с того, что «старшой» запустил двигатель и стал ощупывать его своими нечеловеческими клешнями. Понимая, что именно сейчас решается судьба путешествия, я с замиранием сердца заглядывал в глаза финского Голиафа, пытаясь прочесть в них хоть какую-нибудь мысль, но глаза не выражали ничего, кроме сосредоточенности.
«Господи! — думал я. — Неужели этот туповатый с виду финн, ни слова не понимающий по-русски, способен разобраться в двигателе, с которым не смогли справиться продвинутые „дуэтовцы“ Толя и Коля в фирменных комбинезонах?»
«Старшой» размышлял не больше минуты, потом через жену сообщил, что помпа в порядке, двигатель тоже. Просто надо его помыть.
— То есть как «помыть»? — не понял я.
— Изнутри помыть, — объяснили мне и назвали цену, немалую, с учетом срочности. Я согласился, и тогда за дело взялся «младший». Он разложил инструмент, склонился над «вольвой» и выпрямился лишь через час, когда, разобрав половину двигателя, снял головку блока. Ничего особенного, но как он это делал! Ни одного слова, ни одного лишнего движения… Я внимательно наблюдал и точно видел: «младший» даже на секунду не приостанавливался, переходя от одной операции к другой. Потрясало именно это отсутствие остановок в работе, во время которых мастер говорит себе: «Это я сделал, теперь возьмусь за это…» Ничего подобного. Казалось, что действует робот, которому вместо манипуляторов приделали живые человеческие руки. Мы с Президентом глазели на работу «младшего», как змеи на дудочку заклинателя, не в силах оторваться от потрясающего аттракциона. Так и просидели весь час, даже в город не пошли.
Потом братья водой под давлением промывали каналы охлаждения, вытряхнув большое количество ржавчины и грязи. А через день, когда привезли новую прокладку головки блока, операция повторилась в обратном порядке с той же виртуозностью. Двигатель собрали, и я счастливый помчался в город за продуктами для перехода в Таллин.
На яхту возвращался груженный рюкзаком, полиэтиленовыми пакетами и неподъемной сумкой с продуктами, но все равно в отличном настроении. Город — картинка, магазин отличный, продавщица приветливая, продукты — супер, Финляндия — восторг! И автобус подошел точно по расписанию. Расплатившись с водителем, я принялся устраиваться на задней площадке, но раздутая сумка никак не влезала под сиденье.
«Спереди лучше», — решил я и начал переселяться вперед.
Рюкзак долго не хотел влезать между спинками сидений. С трудом устроил сумку и полиэтиленовые пакеты вначале внизу, потом переложил на верхнюю полку. Наконец сел, вытянул гудящие от усталости ноги, разогнул спину, перевел дыхание, и… автобус тронулся. И только теперь я сообразил, что водитель не начинал движение из-за меня. Чтобы не причинить неудобство, терпеливо ждал, пока я растрясу свои манатки и усядусь. И пассажиры по моей милости безропотно ждали минут десять, не меньше! И никто не вякнул! И не возмутился! И не пробурчал: «Понаехало тут».