- Это тебе, милостивый пан, спасибо! Давай чокнемся да выпьем вместе, ибо дружбу, говорят, надо тотчас полить вином, чтобы не завяла она в самом зародыше.
С этими словами Богуслав подвел мечника к столу, и они стали чокаться, пить да знай подливать.
Спустя час мечник, покачиваясь, возвращался к себе.
- Простой пан! Достойный пан! - повторял он вполголоса. - Лучше его днем с огнем не сыщешь! Золото! Чистое золото! Я бы за него жизнь не пожалел!
Братья между тем остались одни. Им надо было поговорить, да и письма пришли, за которыми к Ганхофу был послан паж.
- Во всех твоих речах о Кмицице, - заговорил Януш, - само собою, ни слова правды?
- Само собою, ни слова! И ты это лучше меня знаешь. Ну, каково? Сознайся, не прав разве был Мазарини? Одним ударом жестоко отомстить врагу и пробить брешь в этой прелестной крепости! А? Кто еще так сумеет? Вот это интрига, достойная первого в мире двора! Нет, что за жемчужина эта панна Биллевич, а как хороша, а как горда, как величава, прямо княжеской крови! Я думал, ума лишусь!
- Помни, ты дал слово! Помни, ты погубишь нас, если Кмициц предаст гласности письма.
- Какие брови! Какой царственный взгляд, да тут невольно станешь почтительным. Откуда в этой девке такое царственное величие? Видал я однажды в Антверпене искусно вышитую на гобелене Диану, которая натравливала псов на Актеона. Точь-в-точь она!
- Смотри, чтобы Кмициц не предал гласности письма, не то псы нас разорвут насмерть.
- Нет, это я обращу Кмицица в Актеона и насмерть затравлю псами. Дважды я уже разбил его наголову, а нам еще не миновать встретиться!
Дальнейший разговор прервал паж, который принес письмо.
Виленский воевода взял письмо в руки и перекрестил. Он всегда так делал, чтобы охранить себя от дурных вестей; затем, не вскрывая письма, стал тщательно его осматривать.
И вдруг переменился в лице.
- На печати герб Сапег! - воскликнул он. - Это от витебского воеводы.
- Вскрывай скорее! - сказал Богуслав.
Гетман вскрыл письмо и стал пробегать глазами, то и дело прерывая чтение возгласами:
- Он идет в Подляшье! Спрашивает, нет ли у меня поручений в Тыкоцин! Глумится надо мною!.. Еще того хуже, ты только послушай, что он пишет: <Ты хочешь смуты, ясновельможный князь, хочешь еще одним мечом пронзить грудь матери-родины? Тогда приходи в Подляшье, я жду тебя и верю, что с божьей помощью собственной рукой покараю твою гордыню! Но коль есть в твоем сердце жалость к отчизне, коль совесть в тебе пробудилась, коль сожалеешь ты о прежних злодеяньях и хочешь искупить свою вину, путь перед тобою открыт. Вместо того чтобы сеять смуту, созови ополчение, подними мужиков и ударь на шведов, покуда Понтус ничего не ждет и в усыпленье позабыл о бдительности. Хованский не станет чинить тебе препон, ибо до меня дошли слухи, что московиты сами замышляют поход на Лифляндию, хоть держат это в тайне. А буде Хованский вознамерится что-либо предпринять, я сам наложу на него узду, и, коль смогу довериться тебе, сам буду всячески помогать тебе спасти отчизну. Все в твоих руках, ясновельможный князь, есть еще время стать на путь правый и искупить вину. Тогда выйдет наявь, что не корысти ради принял ты покровительство Швеции, но дабы отвратить неминуемое падение Литвы. Да вразумит тебя бог, ясновельможный князь, о чем ежедневно молю я его, хоть ты и винишь меня в ненависти.
P. S. Слыхал я, будто с Несвижа снята осада, и князь Михал, исправя разоренный замок, хочет тотчас соединиться с нами. Смотри, ясновельможный князь, как поступают достойные члены твоего рода, и с них бери пример и при всех обстоятельствах помни, что пред тобою выбор>.
- Слыхал? - спросил князь Януш, кончив читать письмо.
- Слыхал! Ну и что же ты? - бросил на Януша быстрый взгляд Богуслав.
- Ведь это ото всего отречься, все оставить, своими же руками разрушить все свои труды...
- И поссориться с могущественным Карлом Густавом, а изгнаннику Казимиру обнять колени, и прощенья у него просить, и молить снова принять на службу, и пана Сапегу просить о заступничестве!
Лицо Януша налилось кровью.
- Ты заметил, как он пишет: <Искупи вину, и я прощу тебя>, - как будто я ему подвластен!
- Он бы не то написал, когда бы ему стали грозить шесть тысяч сабель.
- И все-таки... - в угрюмой задумчивости проговорил князь Януш.
- Что все-таки?
- Для отчизны было бы, может, спасеньем сделать так, как советует Сапега?
- А для тебя? Для меня? Для Радзивиллов?
Януш ничего не ответил; подперев руками голову, он думал.
- Что ж, пусть будет так! - сказал он наконец. - Пусть свершится дело!
- Что решил ты?
- Завтра выступаю в Подляшье, а через неделю ударю на Сапегу.
- Вот это Радзивилл! - сказал Богуслав.
И они протянули друг другу руки.
Через минуту Богуслав отправился спать. Януш остался один. Раз, другой прошелся он тяжелым шагом по покою, наконец хлопнул в ладоши.
Паж, прислуживавший ему, вошел в покой.
- Пусть астролог через час придет ко мне с готовым чертежом, приказал он.
Паж вышел, а князь снова заходил по покою и стал читать свои кальвинистские молитвы. Затем прерывистым голосом, задыхаясь, он тихонько запел псалом, глядя на звезды, мерцавшие на небосводе.
В замке понемногу гасли огни; но, кроме астролога и князя, еще одно существо бодрствовало у себя в покое, - это была Оленька.
Стоя на коленях у своей постели, она сжимала руками голову и шептала с закрытыми глазами:
- Смилуйся над нами! Смилуйся над нами!
Первый раз после отъезда Кмицица она не хотела, не могла за него молиться.
ГЛАВА IX
У Кмицица в самом деле были грамоты Радзивилла ко всем шведским начальникам, комендантам и правителям, коими предписывалось давать ему свободный проезд и не чинить препятствий; но он не решался воспользоваться ими. Он думал, что князь Богуслав еще из Пильвишек разослал во все концы гонцов с предупреждением и приказом схватить его. Потому-то и принял он чужое имя и даже новую личину надел. Минуя Ломжу и Остроленку, где шведы прежде всего могли получить приказ князя, он гнал лошадей с людьми на Пшасныш, откуда хотел через Пултуск пробраться в Варшаву.
Но и в Пшасныш он ехал окольным путем, вдоль прусской границы, на Вонсошь, Кольно и Мышинец, так как у Кемличей, досконально знавших тамошние леса и все лесные тропы, были свои <дружки> среди курпов(*), которые в случае надобности могли прийти им на помощь.
Почти вся приграничная полоса была уже захвачена шведами; но они занимали только крупные города, не отваживаясь углубляться в дремучие, непроходимые леса, где обитал народ вооруженный, охотники, никогда не выходившие из пущи и столь дикие, что лишь за год до этого королева Мария Людвика повелела соорудить в Мышинце часовню и послала туда иезуитов учить обитателей пущи вере и смирять их нравы.
- Чем дольше не встретим мы шведов, - говорил старый Кемлич, - тем лучше для нас.