- Эге! - удивился пан Рох. - Черт возьми! Это что же - заставить хочешь?
- Заставить не заставить, но ведь можно тебе поддержать родича, да еще старого, - стало быть, и следует это сделать, ведь, женись я на твоей матери, за милую душу мог бы стать твоим отцом.
- Какой ты мне, пан, родич!
- Да ведь есть два колена Ковальских. Один по прозванию Веруши, на их гербе изображен козел на щите с поднятой задней ногой, а у других Ковальских на гербе тот самый корабль, на котором их предок Ковальский приплыл морем из Англии в Польшу, вот они-то, по бабушке, мои родичи, и потому у меня на гербе тоже корабль.
- Господи! Да неужто ты и впрямь мой родич?
- Разве ты из Кораблей?
- Из Кораблей.
- Ей-же-ей, моя кровь! - воскликнул Заглоба. - Как хорошо, что мы встретились, я ведь сюда, в Литву, к Ковальским приехал, и хоть я в неволе, а ты и на воле и на коне, я охотно заключил бы тебя в объятия: что ни говори, родичи - это родичи.
- Чем же я, пан, могу помочь тебе? Приказали отвезти тебя в Биржи, я и отвезу. Дружба дружбой, а служба службой.
- Зови меня дядей! - велел Заглоба.
- Возьми, дядя, горелки! - сказал Рох. - Это можно.
Заглоба с удовольствием взял у него баклажку и напился вволю. Через минуту приятное тепло разлилось у него по жилам, в голове прояснилось, и ум прояснился.
- Слезай-ка с коня, - сказал он Роху, - да присядь на телегу, побеседуем, - хочется мне, чтобы ты рассказал мне про родню. Я службу уважаю, но ведь это можно.
Ковальский минуту не отвечал.
- Вроде бы не заказывали, - сказал он наконец.
Вскоре он сидел уже на телеге рядом с Заглобой, вернее, лежал на соломе, которая была постелена на телеге.
Заглоба сердечно его обнял.
- Ну, так как же поживает твой старик? Как, бишь, его зовут? Забыл...
- Тоже Рох.
- Верно, верно, Рох породил Роха. Это по Писанию. Должен он был своего сына тоже назвать Рохом, чтобы всяк молодец был на свой образец. А ты женат?
- Как не женат, женат! Я Ковальский, а вот моя пани Ковальская, другой я не желаю. - С этими словами молодой офицер поднес к глазам Заглобы рукоять тяжелой драгунской сабли и повторил: - Другой я не желаю!
- Правильно! - сказал Заглоба. - Ну просто страх как ты мне по нраву пришелся, Рох, сын Роха. Самое это подходящее дело, когда у солдата нет иной жены, кроме этой; я еще тебе и то скажу, что раньше она вдовой по тебе останется, чем ты вдовцом по ней. Одно только жаль, что молодых Рохов у тебя от нее не будет, потому ты, как я вижу, кавалер бойкий, и жалко будет, коль такой род да погибнет.
- Эва! - сказал Ковальский. - Да нас шестеро братьев!
- И все Рохи?
- Поверишь ли, дядя, у каждого коль не первое имя Рох, так второе; святой Рох наш особый покровитель.
- Давай-ка еще выпьем!
- Давай.
Заглоба опять опрокинул баклажку, однако всю не выпил, отдал офицеру и сказал:
- До дна! До дна! Жаль, что я тебя не вижу! - продолжал он. - Темно, хоть глаз выколи. Собственных пальцев не разглядишь. Послушай, пан Рох, а куда собиралось уходить войско из Кейдан, когда мы уезжали?
- Да против мятежников.
- Один бог знает, кто тут мятежник: ты или они?
- Я мятежник? Это как же так? Что мне гетман велит, то я и делаю.
- Так-то оно так, да гетман не делает того, что ему наш милостивый король велит: вряд ли он велел ему соединиться со шведами. А не лучше ли тебе шведов бить, чем меня, своего родича, отдавать им в руки?
- Может, и лучше, да ведь приказывают, ты и исполняй!
- Пани Ковальская тоже думает, что лучше. Я ее знаю. Между нами говоря, гетман взбунтовался против короля и отчизны. Ты об этом никому не рассказывай, но так оно на самом деле и есть. И раз вы ему служите, стало быть, тоже бунтуете.
- Не пристало мне слушать такие речи. У гетмана свое начальство, у меня свое, гетман надо мной начальник, и бог бы меня покарал, если б я ему воспротивился. Неслыханное это дело!
- Справедливые речи... Но ты, Рох, вот об чем подумай: попадись ты в руки этих мятежников, и я был бы на воле, и вины бы твоей в том не было, ибо nec Hercules contra plures*. Не знаю я, где эти хоругви, но ты-то должен знать... ну что тебе стоит своротить немножко в ту сторону.
_______________
* И Геркулес бессилен против многих (лат.).
- Как так?
- Ну вот так нарочно взять да вбок и своротить? И вины бы твоей не было, если бы нас отбили. И я не лежал бы у тебя на совести, а поверь мне, страшное это бремя иметь на совести родича.
- Э! Что это ты, дядя, толкуешь! Право слово, слезу с телеги и на коня сяду. Не у меня ты будешь на совести, а у пана гетмана. Покуда я жив, не бывать этому!
- На нет и суда нет! - ответил Заглоба. - Это лучше, что ты все начисто говоришь, но я-то раньше стал твоим дядей, чем Радзивилл твоим гетманом. А знаешь ли ты, Рох, что такое дядя?
- Дядя - это дядя.
- Это ты умно рассудил, но ведь если нет отца, так по Писанию дядю надо слушать. Это вроде бы та же родительская власть, против которой, Рох, грешно восставать. Ты и то еще заметь, что ежели кто женился, так отцом легко может стать, а вот в жилах дяди по матери течет та же кровь, что и у нее. Я, правда, не брат твоей матери, но моя бабка была теткой твоей бабки, так что знай, в моей крови все добродетели нескольких поколений; все мы, ясное дело, в этом мире смертны, вот власть и переходит от одних к другим, и ни гетман, ни король не могут ею пренебречь или потребовать, чтобы кто-то противился ей. Истинная правда! Да разве имеет право великий гетман или, скажем, польный гетман приказать не то что шляхтичу и хорунжему, но даже какому-нибудь ледащему обознику, чтобы он посягнул на отца с матерью, на деда или на старую слепую бабку? Отвечай мне, Рох! Разве имеют они право?
- А? - сонным голосом спросил Рох.
- На старую слепую бабку! - повторил Заглоба. - Кому бы захотелось тогда жениться да детей родить или внуков дожидаться? Отвечай мне, Рох!
- Я Ковальский, а вот пани Ковальская! - совсем уже сонным голосом отвечал офицер.
- Ну коли ты так хочешь, быть по-твоему! - ответил Заглоба. - Оно и лучше, что у тебя не будет детей, меньше дураков будет на свете. Верно ведь, Рох? - Заглоба напряг слух, ответа не было. - Рох! Рох! - тихонько позвал он.