Немая тишина была ответом; ни один драгун не выстрелил.
Пан Рох тоже на минуту онемел, затем в ярости набросился на своих солдат.
- Огонь, собаки! - рявкнул он страшным голосом и одним ударом кулака свалил с лошади ближайшего солдата. Остальные шарахнулись от разъяренного офицера; но ни один не подчинился команде. И вдруг драгуны бросились наутек и рассеялись в мгновение ока, как стая испуганных куропаток.
- Я бы все-таки этих солдат приказал расстрелять! - проворчал Мирский.
Увидев, что собственные солдаты оставили его, Ковальский повернул коня навстречу хоругви.
- Там моя смерть! - крикнул он страшным голосом. И ринулся вперед ураганом.
Но не успел он проскакать и половину дороги, как в рядах Заглобы раздался выстрел из дробовика: дробь засвистела на дороге, конь пана Роха зарылся храпом в пыль и рухнул, привалив ездока.
В ту же минуту из хоругви вынесся, как молния, солдат и схватил за шиворот поднимавшегося с земли офицера.
- Это Юзва Бутрым! - воскликнул Володыёвский. - Юзва Безногий!
Пан Рох, в свою очередь, схватил Юзву за полу, и пола осталась у него в руке; тут они сшиблись и трепали друг друга, словно два ястреба, так как силы были оба непомерной. У Бутрыма лопнуло стремя, он свалился наземь и перекувыркнулся, однако не выпустил пана Роха, и они свившись в клубок, катались на дороге.
Подскакали другие солдаты. Сразу два десятка рук схватили Ковальского, который рвался и метался, как медведь в западне, швырял людей, как вепрь-одинец собак, снова вставал и вовсе не думал сдаваться. Он хотел погибнуть, а между тем слышал десятки голосов, повторявших одно слово: <Живьем! Живьем!>
Наконец, силы оставили его, и он потерял сознание.
А Заглоба уже был у телеги, верней, на телеге и обнимал Скшетуских, маленького рыцаря, Мирского, Станкевича и Оскерко и при этом кричал, задыхаясь:
- А что! Все-таки пригодился Заглоба! Теперь мы дадим жару Радзивиллу! Друзья мои, мы свободны, и у нас солдаты! Сейчас мы отправимся разорять его имения! А что, удался фортель? Не тем, так другим способом я бы все равно вырвался на волю и освободил вас! Совсем запыхался, дух не переведу! На имения Радзивилла, друзья мои, на имения Радзивилла! Вы еще о нем не знаете того, что я знаю!
Дальнейшие изъявления радости прервали лауданцы, которые бежали взапуски, чтобы приветствовать своего полковника. Бутрымы, Гостевичи Дымные, Домашевичи, Стакьяны, Гаштовты - все столпились у телеги, и могучие глотки непрерывно ревели:
- Vivat! Vivat!
- Спасибо вам за любовь! - сказал маленький рыцарь своим солдатам, когда они поутихли. - Страшное это дело, что мы должны выйти из повиновения гетману и поднять на него руку, но измена явная, и поступить иначе мы не можем! Мы не предадим отчизну и нашего всемилостивейшего короля. Vivat Joannes Casimirus rex!
- Vivat Joannes Casimirus rex! - подхватили три сотни голосов.
- Учиним наезд на имения Радзивилла! - кричал Заглоба. - Потрясем его кладовые и погреба!
- Коней подать! - крикнул маленький рыцарь.
Солдаты бросились за лошадьми.
- Пан Михал! - обратился тем временем Заглоба к Володыёвскому. - Я вел твоих людей, замещая тебя, и, надо отдать им должное, - что я и делаю с радостью, - они у тебя молодцы! Но теперь ты свободен, и я передаю власть в твои руки.
- Прими, пан, начальство над хоругвью, ты по званию из всех нас самый старший, - обратился пан Михал к Мирскому.
- И не подумаю! Я тут при чем! - ответил старый полковник.
- Тогда ты, пан Станкевич...
- У меня своя хоругвь, и чужую я не стану брать! Оставайся ты, пан, начальником. Ну, что тут разводить церемонии! Ты знаешь людей, они знают тебя и лучше всего будут сражаться под твоим начальством.
- Так и сделай, Михал, так и сделай, задача-то нелегкая! - говорил Ян Скшетуский.
- Ну что ж, быть по-вашему.
С этими словами пан Михал взял булаву из рук Заглобы, вмиг построил хоругвь для похода и вместе с друзьями двинулся во главе ее вперед.
- Куда же мы пойдем? - спросил Заглоба.
- Сказать по правде, я и сам не знаю, - ответил пан Михал. - Не подумал я еще об этом.
- Надо бы посоветоваться о том, что же нам делать, - сказал Мирский. - И совет нам надо держать незамедлительно. Позвольте только мне сперва принести от нашего имени благодарность пану Заглобе за то, что он не забыл нас и in rebus angustis* так счастливо спас всех.
_______________
* В трудную минуту (лат.).
- А что? - с гордостью произнес Заглоба, поднимая голову и крутя ус. - Без меня быть бы вам в Биржах! Справедливость велит признать, что уж если никто ничего не придумает, так Заглоба непременно придумает. Пан Михал, не в таких мы с тобой бывали переделках! Помнишь, как я тебя спасал, когда мы с Геленкой от татар бежали, а?
Пан Михал мог бы сказать, что тогда не пан Заглоба его спасал, а он пана Заглобу, однако промолчал, только усы встопорщил.
- Чего там благодарить! - продолжал старый шляхтич. - Сегодня с вами беда, завтра со мной, и уж, наверно, вы меня не оставите. Так я рад, что вижу вас на свободе, будто выиграл самый решительный бой. Оказывается, не состарились еще ни голова, ни рука.
- Так ты тогда сразу поскакал в Упиту? - спросил у Заглобы пан Михал.
- А куда же мне было ехать? В Кейданы? Волку в пасть? Разумеется, в Упиту, и уж будьте уверены, лошади я не жалел, а хорошая была животина! Вчера утром я был уже в Упите, а в полдень мы двинулись на Биржи, в ту сторону, где я надеялся встретить вас.
- И мои люди так сразу тебе и поверили? - спросил пан Михал. - Они ведь тебя не знали, только два-три человека видали тебя у меня.
- Сказать по правде, никаких хлопот с этим делом у меня не было. Прежде всего перстень твой, пан Михал, был у меня, да и люди узнали как раз про ваш арест и про измену гетмана. Я у них депутации застал от хоругвей пана Мирского и пана Станкевича, которые предлагали собирать силы против изменника гетмана. Как сказал я им тогда, что вас везут в Биржи, так все равно что палку ткнул в муравейник. Лошади на пастбище были, за ними тотчас послали людей) и в полдень мы уже отправились в путь. Ясное дело, я по праву принял начальство.
- Отец, а бунчук где ты взял? - спросил Ян Скшетуский. - Издали мы подумали, что это сам гетман едет.
- А что! Важен был с виду, не хуже его? Где бунчук взял? Да это с депутациями от восставших хоругвей прибыл к лауданцам и пан Щит с приказом гетмана идти в Кейданы, ну и с бунчуком для пущей важности. Я тотчас велел его арестовать, а бунчук приказал носить над собой, чтобы обмануть шведов.
- Ей-ей, здорово ты это придумал! - воскликнул Оскерко.
- Соломон, да и только! - прибавил Станкевич.
Заглоба надулся, как индейский петух.
- Давайте теперь совет держать, что же нам делать, - сказал он наконец. - Коли хватит у вас терпенья послушать, так я скажу вам, что я по дороге надумал. С Радзивиллом войну начинать я не советую по двум причинам: перво-наперво, он, с позволения сказать, щука, а мы окуни. Окуням лучше к щуке головой не повертываться, а то она проглотить может, хвостом надо, тут их защищают колючие плавники. Дьявол бы его поскорее на рожон вздел да смолой поливал, чтоб не очень пригорел.
- А второе? - спросил Мирский.
- Второе, - ответил Заглоба, - попадись мы только через какой-нибудь casus* ему в лапы, так он нам такого перцу задаст, что всем сорокам в Литве будет о чем стрекотать. Вы поглядите, что он писал в том письме, которое Ковальский вез к шведскому коменданту в Биржи, тогда узнаете пана воеводу виленского, коль скоро до сих пор его не знали!