- В самую пасть лезли мы Хованскому, и не сожрал он нас. Помните?
- Помним!
- Сегодня надо решиться на большое дело. Удастся - так милостивый наш король господами вас сделает. Ручаюсь головой! Не удастся - посадят вас на кол!
- А почему бы не удаться? - проговорил Сорока, и глаза у него сверкнули, как у матерого волка.
- Удастся! - повторили остальные трое: Белоус, Завратынский и Любенец.
- Мы должны увезти князя конюшего! - сказал Кмициц.
И умолк, желая знать, какое впечатление эта безумная мысль произведет на солдат. Те тоже умолкли, воззрившись на своего полковника, только усы у них встопорщились, и лица стали грозными, разбойничьими.
- Кол близко, награда далеко! - уронил Кмициц.
- Мало нас! - пробормотал Завратынский.
- Это потяжелей, чем с Хованским! - прибавил Любенец.
- Все войско на рынке, в усадьбе у старосты только стража да человек двадцать придворной челяди, - сказал Кмициц. - Они ничего не подозревают, при них даже сабель нет.
- Ты, пан полковник, головы не жалеешь, чего же нам свои жалеть? сказал Сорока.
- Слушайте же! - сказал Кмициц. - Не возьмем мы его хитростью, так уж больше никак не возьмем. Слушайте же! Я войду в покои и через минуту выйду с князем. Коли сядет князь на моего коня, я сяду на другого, и мы поедем. Как отъедем на сотню или полторы сотни шагов, хватайте его вдвоем под руки и - вскачь, во весь опор!
- Слушаюсь! - сказал Сорока.
- Коли не выйду я, - продолжал Кмициц, - и из покоя вы услышите выстрел, бейте из дробовиков по страже и, как только я выбегу из дверей, тотчас подайте мне коня.
- Есть! - сказал Сорока.
- Вперед! - скомандовал Кмициц.
Они тронули коней и через четверть часа остановились у дома старосты. У ворот по-прежнему стояло на страже шестеро алебардников и четверо у входных дверей. Во дворе подле кареты суетились старшие конюхи и форейторы, за которыми присматривал какой-то важный придворный, по одежде и парику - иноземец.
В стороне, у каретного сарая, запрягали лошадей еще в две коляски; огромные гайдуки сносили туда короба и сундуки. За ними следил человек в черном, с виду похожий на лекаря или астролога.
Кмициц, как и раньше, попросил дежурного офицера доложить о себе; через минуту тот вернулся и пригласил его к князю.
- Как поживаешь, пан кавалер? - весело спросил князь. - Ты так внезапно покинул меня, что я уж подумал, не вознегодовал ли ты на меня за мои слова, и не надеялся увидеть тебя еще раз.
- Как же я мог не проститься перед отъездом! - ответил Кмициц.
- Да и я подумал потом, что знал же князь воевода, кого посылает с тайным поручением. Воспользуюсь и я твоими услугами, дам тебе несколько писем к разным важным особам и к самому шведскому королю. Но что это ты вооружился, как на бой?
- Еду туда, где хозяйничают конфедераты, да и в городе, я слыхал, и ты сам, вельможный князь, говорил мне, что недавно тут прошла конфедератская хоругвь. Даже в Пильвишках они крепко пугнули людей Золотаренко, а все потому, что призванный воитель командует этой хоругвью.
- Кто он?
- Пан Володыёвский, а с ним в хоругви пан Мирский, пан Оскерко да двое Скшетуских; один из них тот самый герой Збаража, чью жену ты, вельможный князь, хотел взять в осаду в Тыкоцине. Все они подняли мятеж против князя воеводы, а жаль, добрые солдаты! Что поделаешь! Есть еще в Речи Посполитой такие дураки, которые не хотят с казаками и шведами рвать друг у дружки красное сукно.
- Дураков везде хватает, особенно в этой стране! - сказал князь. Вот возьми письма, да когда увидишь шведского короля, открой ему, якобы тайно, что в душе я такой же его сторонник, как и мой брат, только до времени принужден надеть личину.
- Кому не приходится надевать личину! - ответил Кмициц. - Всяк ее надевает, особенно когда хочет совершить великое дело.
- Это верно. Выполни, пан кавалер, мое поручение, и я буду тебе благодарен и награжу пощедрей князя воеводы виленского.
- Коли так уж ты милостив ко мне, вельможный князь, попрошу я у тебя награды вперед.
- Вот тебе и на! Верно, князь воевода не очень щедро снабдил тебя на дорогу. Дрожит он над своими сундуками.
- Боже меня упаси денег просить, не хотел я брать у князя гетмана, не возьму и у тебя, вельможный князь. На своем я коште, на своем и останусь.
Князь Богуслав с удивлением посмотрел на молодого офицера.
- Э, да я вижу, Кмицицы не из тех, что другим в руки глядят. Так в чем же дело, пан кавалер?
- А вот в чем, вельможный князь! Не подумавши толком в Кейданах, взял я с собою коня благородных кровей, перед шведами хотел покрасоваться. Скажу тебе, не прилыгая, лучше его не сыщешь в кейданских конюшнях. А теперь вот жаль мне его стало, боюсь я, как бы по дорогам да по корчмам не вымотался он, не зачах. К тому же в дороге все может статься, того и гляди, попадет в руки врагу, хоть бы тому же пану Володыёвскому, который personaliter очень на меня зол. Вот и решил я попросить тебя, вельможный князь, возьми ты его на время и езди себе, покуда не приспеет время и я не вспомню о нем.
- Тогда лучше продай мне его.
- Не могу, это все едино, что друга продать. Сотню раз выносил меня этот конь из самого пекла, к тому же есть у него одно достоинство: в бою он страшно кусает врагов.
- Такой добрый конь? - с живым любопытством спросил князь Богуслав.
- Добрый ли? Да будь я уверен, что ты, вельможный князь, не разгневаешься, я бы сотню червонных злотых поставил, что такого коня, с твоего позволения, не сыщешь и в твоих конюшнях.
- Может, и я бы поставил, да не время нынче. Я с удовольствием подержу его, хотя лучше было бы, если бы ты продал мне его. Где же это твое диво?
- А вон там, у ворот, держат его люди! Диво дивное, сам султан позавидовал бы такому коню. Не местный он - анатолийский; но думаю я, что и в Анатолии один такой удался.
- Так пойдем посмотрим.
- Слушаюсь, вельможный князь.
Князь взял шляпу, и они вышли.
У ворот люди Кмицица держали пару запасных коней под седлом, один из них, породистый, вороной масти, со стрелкой во лбу и белой щеткой на правой задней ноге, тихо заржал при виде своего господина.
- Вон тот! Догадываюсь! - сказал князь Богуслав. - Не знаю, такое ли диво, как ты говорил, но конь и впрямь добрый.
- Проводите его! - крикнул Кмициц. - Впрочем, нет? Я сам сяду!
Солдаты подвели коня, и пан Анджей, вскочив в седло, стал объезжать аргамака у ворот. Под искусным седоком конь показался вдвойне прекрасным. Селезенка ёкала у него, когда он шел рысью, выпуклые глаза блестели, грива развевалась на ветру, а храп, казалось, пышет огнем. Кмициц делал круги, менял побежку, наконец, наехал прямо на князя, так что храп коня оказался всего в каком-нибудь шаге от его лица, и крикнул:
- Alt!*