<Табунок голов на пятнадцать, считай, потеряли! - сказал про себя старый забияка с таким сожалением, как будто он сам выкормил этих лошадей. - Одно можно сказать, - кончилось наше счастье. По доброй ли воле хозяев, против ли их воли, придется сидеть в хате, покуда пан Кмициц не выздоровеет, а что потом будет - это уж его забота>.
Раздумывая так, вернулся он в хату. Бдительные стражи, хоть и видели, стоя у двери, как мерцает вдали во мраке тот самый фонарь, с которым ушли Сорока и смолокур, спросили, однако, кто идет, и только тогда впустили их в хату. Сорока приказал солдатам смениться в полночь, а сам бросился на топчан рядом с Кмицицем.
В хате стало тихо, только сверчки завели свою привычную песенку, мышки скреблись в рухляди, сваленной в кладовой по соседству, да больной то и дело просыпался и, видно, бредил в жару.
- Государь, прости!.. - долетали до слуха Сороки отрывистые слова. Они изменники!.. Я открою все их тайны... Речь Посполитая - красное сукно... Ладно, князь, ты у меня в руках! Держи его!.. Государь, туда, там измена!..
Сорока приподнимался на топчане и слушал; но больной, крикнув раз, другой, засыпал, а потом снова пробуждался и звал:
- Оленька! Оленька! Не гневайся!
Только к полуночи он совсем успокоился и крепко уснул. Сорока тоже задремал, но вскоре его разбудил тихий стук в дверь.
Чуткий солдат тотчас открыл глаза, вскочил и вышел из хаты.
- Что там?
- Пан вахмистр, смолокур бежал!
- Ах, черт побери! Он тотчас приведет сюда разбойников. Кто его стерег?
- Белоус.
- Я пошел с ним наших лошадей напоить, - стал оправдываться Белоус, велел ему ведро тянуть, а сам держал лошадей...
- Что ж, он в колодец прыгнул?
- Нет, пан вахмистр, он между бревнами кинулся, - их пропасть навалено у колодца, - да в ямы, что остались после корчевки. Бросил я лошадей, думаю, хоть и разбегутся они, мы тут других найдем, а сам кинулся за ним, да застрял в первой же яме. Ночь, темно, он, дьявол, место знает, вот и убежал... Чтоб его чума взяла!
- Наведет он нам сюда этих чертей, наведет, чтоб его громом убило! Вахмистр оборвал речь, а через минуту сказал: - Не придется нам ложиться, надо хату до утра стеречь: вот-вот набежит ватага.
И, желая подать другим пример, уселся с мушкетом в руке на пороге хаты; солдаты, устроившись подле него, то беседовали вполголоса, то тихонько мурлыкали песенку, то прислушивались, не раздастся ли в лесном шуме топот копыт и фырканье приближающихся лошадей.
Ночь была светлая, лунная, и лес шумел. Жизнь кипела в его недрах. Это была пора течки у оленей, и в чаще раздавался грозный рык рогачей. Отголоски его, короткие, хриплые, полные ярости и гнева, слышались кругом, во всех частях леса, и в глубине его, и поближе, порою совсем рядом, в какой-нибудь сотне шагов от хаты.
- Они, как придут, тоже станут реветь, чтобы обмануть нас, - сказал Белоус.
- Э, нынче ночью они не придут. Покуда парень до них дойдет, ободняет! - возразил другой солдат.
- Днем, пан вахмистр, надо бы хату обшарить да стены подрыть, - коли тут разбойники живут, у них и клады должны быть.
- Нет клада дороже, чем вон там, на конюшне, - показал Сорока рукой на сарай.
- А не взять ли?
- Э, дураки! Ведь отсюда выхода нет, кругом одна трясина.
- А ведь сюда же мы добрались.
- Бог привел. Живая душа не пройдет сюда и не выйдет, коль дороги не знает.
- День встанет, найдем дорогу.
- Не найдем. Они тут нарочно напетляли, следы-то обманные. Не надо было парня упускать.
- До большой дороги тут день пути, - сказал Белоус, - вон в ту сторону идти надо! - Он показал на восточную часть леса. - Будем ехать, покуда не выедем, - вот и вся недолга!
- Ты думаешь, выедешь на большую дорогу, так уже пан? Да лучше тут пуля от разбойника, чем там петля.
- Это как же так, отец? - спросил Белоус.
- Да ведь нас там уже, наверно, ищут.
- Кто, отец?
- Князь.
Сорока умолк, а с ним умолкли в страхе и остальные.
- Ох! - вздохнул наконец Белоус. - Тут худо, и там худо: куда ни кинь, везде клин!
- Загнали нас, как волков в тенета: тут разбойники, а там князь! сказал другой солдат.
- Чтоб его гром убил! - воскликнул Белоус. - По мне, уж лучше иметь дело с разбойником, нежели с колдуном! Знается этот князь с дьяволом, знается! Завратынский с медведем схватывался, а он вырвал у него саблю, как у мальчишки. Чары на него напустил, как пить дать. А как кинулся потом на Витковского, так на моих глазах вырос с сосну. Не будь этого, я бы живым его не выпустил.
- Все равно дурень ты, что не напал на него.
- А что было делать, пан вахмистр? Подумал я: конь под ним самый лучший, стало быть, захочет он - так ускачет, а напрет на меня - так я не отобьюсь, потому с колдуном человеку не совладать. Он с глаз твоих сгинет иль взовьется столбом пыли.
- Это правда, - заметил Сорока. - Я как стрелял в него, так его будто туманом накрыло, ну я и промахнулся! Верхом всяк может промахнуться, потому конь под тобой не стоит, но чтоб пешему дать промах, такого со мной вот уж десять лет не бывало.
- Да что толковать! - сказал Белоус. - Давайте лучше сочтем: Любенец, Витковский, Завратынский, наш полковник - и всех он один безоружный свалил, а ведь каждый из них не раз выходил против четверых. Без помощи дьявола ему бы такого не сделать.
- Предадим себя господу, а то ведь дьявол и сюда дорогу князю покажет, коли тот знается с ним.
- Да у князя и без того руки долги, вон он пан какой...
- Тише! - сказал вдруг Сорока. - Что-то в листьях шелестит.
Солдаты умолкли и насторожились. Неподалеку и впрямь послышался тяжелый топот, под копытами явственно зашуршала опавшая листва.
- Коней слыхать, - шепнул Сорока.
Но топот стал удаляться, и вскоре раздался грозный и хриплый рев оленя.
- Это олени! Рогач ланей зовет или другого пугает.