Викентий Алексеевич откинулся на спинку дивана и заложил руки за голову, широко раскрыв полы пиджака.
- А чёрт их знает, почему? – недовольно хмыкнул. – Порой так и хочется заорать: кончай, ребята, финтить, играйте попроще! Да разве они смогут и захотят попроще? – и опять вернулся в вертикальное положение. – Раскол в нашем футболе начался с Лобановского и его киевского «Динамо». До него мы играли в красивый комбинационный и изобретательный футбол, не признавая никаких закреплённых тактических схем. Лобановский положил конец игровому произволу, провозгласив на потребу начальникам и партсекретарям хлёсткий лозунг: главное – результат, конечный результат. И неважно, каким он способом, какой тактической схемой, какой игрой добыт. И пошло: дома они играли на победу, добывая 50% очков, а на выезде им для общего первенства достаточно было взять 20%, что и делали, сплошь невыразительно играя на ничью. Футбол превратился в планируемое производство. Это укрепляло позиции тренера, но не футбола. Но тем, кто руководит футболом, не было до этого дела, потому что они не понимали настоящей игры, им нужен был результат, результативный отчёт. Лобановский был тренером не от футбола, а от партмеценатов. Он же стал апологетом силового футбола, физической мощи и выносливости игроков. Они у него носились по полю, не уставая, все 90 минут, в то время как импровизаторы, пытаясь угнаться, выдыхались до изнеможения в середине второго тайма и отдавали победу. Он же ввёл жёсткую, а надо – так и жестокую игру защитников, когда те, не церемонясь, играют не в мяч, а в ногу нападающего. Главное – результат, и ради него всё дозволено. Так теперь играет ваш ЦСКА.
Викентий Алексеевич и ещё бы порассуждал на болезненную тему, благо есть безмолвный слушатель, но его бесцеремонно остановили. Тихо вошла Аннушка, уверенно подсела к гостю, подняла на него укоряющие синие озёра.
- Мне скучно, - и, по-детски быстро осваиваясь с незнакомым дядей, потянула за палец, - пойдём, нарисуй мне зайчика.
- Пойдём, - вздохнув, согласился Вик, поднимаясь, - здесь нечего смотреть – тянут время и жилы. – Извините, - обратился к Ане, - я вынужден вас покинуть.
- Идите, - разрешила она, с любовью глядя на дочь, - я вас позову, когда вашим забьют.
- И на том спасибо, - поблагодарил он, удаляясь за своим пальцем, крепко стиснутым в маленькой ладошке.
Художница специализировалась на портретной живописи и придерживалась авангардно-модернистских тенденций с элементами импрессионизма и кубизма. Это хорошо было видно по косоугольным ящикообразным туловищам и псевдоквадратным головам изображаемой натуры. Палко-руки и палко-ноги для удобства были различной длины и заканчивались различным количеством пальцев. Талантливая последовательница французских, детсадовских и иных примитивистов внесла и свою свежую лепту в развивающееся мутным потоком мутное течение. На её портретах огромные выразительные глаза частично вылезли за контур голов, и можно было, поднатужась, сообразить, что они вылезли из орбит от радости, что определялось также месяцеобразными ртами, насыщенными треугольными зубами, некоторые из которых торчали наружу. У трёх разноростных фигур из квадратов веером торчали волосы, а четвёртая осталась с голой поверхностью, и Викентий Алексеевич сразу узнал себя в соседстве с Аннами. Сходство было поразительным! Семейный портрет с приходимцем!
Лишний в портрете подсел к столу, взял двойной лист чистой бумаги, щедро спонсированной мамой из запасов института, нашёл, покопавшись в горке, чёрный, тупо заточенный, карандаш и, поёрзав на стуле в обдумывании сюжета, приступил к выполнению срочного заказа. Заказчица решила не спускать с исполнителя недрёманного синего ока и, взобравшись к нему на колени, оперлась подбородком на столешницу, внимательно вглядываясь в чистый лист. Потом, решив наблюдать с высоты, встала коленями на его колени, отчего он поморщился, оперлась локтями о стол, и зайчатнику ничего не оставалось, как рисовать под её опущенным лицом. Но и эта поза, слава богу, ей не понравилась, и она забралась на стол и, сев на пятки, наконец, успокоилась.
- Рисуй!
Включив развитое воображение и чётко представив себе разудалого косого, Викентий Алексеевич длинными уверенными линиями изобразил смеющегося зайчишку, одетого в комбинезон, сидящим на пне с морковкой в лапе.
- Это что? – ткнула заказчица пальчиком в овощ.
- Морковка, - ответил смущённый художник, уязвлённый тем, что она не узнала заячьего деликатеса.
- Фу-у! – сморщила Аннушка личико и откинулась назад как от заразы. – Я не люблю!
Пришлось кое-как стереть, отойти от реализма и переделать на эскимо, которое она сразу узнала:
- Мороженое!! – закричала восторженно, опять сползла к нему на колени, надеясь, что и ей достанется, обняла за шею. – Папка, нарисуй… ой! – отпустила родительскую шею и испуганно приложила ладошку ко рту, а в глазах так и сверкают бесенята. – Я хочу ещё собачку.
Он не стал заострять внимания на оговорке и не стал сопротивляться желанию младшей Анны Владимировны пополнить свой зоопарк.
- Будет тебе и собачка. – И, успокоенная, она снова уцепилась за надёжную шею, приятно дыша в его ухо. Как известно, мужская память короче женской, особенно – девичьей, и когда проявилась собачья морда, и из широко развёрстой пасти шпица вывалился длинный язык, маленькая памятливая оговорщица в избытке чувств вернулась к интересной теме, категорически заявив:
- Ты будешь моим папкой.
- Ладно, - не стал он возражать, считая, как и всякий взрослый, что любые самые невообразимые желания малявок растворятся в длинном времени сами собой. Но поскольку его волновало короткое время, то он поставил условие: - Только пусть об этом никто не знает.
- Почему? – закапризничала дочка.
- Бабушка с мамой станут ругаться, что мы у них не спросили разрешения.
Послушница недолго помолчала, соображая, как обойти неожиданное препятствие, и нашла мудрый выход:
- А мы им не скажем, - и, довольная, весело рассмеялась.
- Замётано! – скрепил он негласный договор.
- Что замётано, куда? – она оглянулась, не поняв.
- Значит, договорились, - объяснил он.
К почти готовой зоописной продукции подоспела мама, и не подозревающая о новом папе.
- Как живая! – воскликнула она, заставив ожить притихшую от внимания дочку, запрыгать на коленях отца и зазвончить радостным смехом. – Вы, оказывается, ко всему прочему ещё и хороший художник!
Не прерываясь, он поведал:
- Вы не представляете, сколько ещё в моей кладези не известных вам достоинств.
Аня засмеялась:
- Одной, похоже, точно нет – скромности.
Он, закончив последнюю лапу, повернулся к ней, ссаживая дочку-инкогнито.
- Была. Я верно помню, что была, но от частого употребления поизносилась до дыр и клочьев
Аня ещё пуще развеселилась и не стала спорить.
- Аннушка, - обратилась она к дочери, пригладив её растрёпанные волосы, - сейчас придёт бабушка и будет отдыхать. Ты не шуми и тихонечко раскрась дядины рисунки, а мы с ним пойдём смотреть футбол. Хорошо? – и чуть не упала, когда услышала в ответ:
- Замётано!
Викентий Алексеевич, сделав независимое выражение лица, принялся непринуждённо складывать в стопку чистые листы и собирать разбежавшиеся по столу карандаши, а мама, стрельнув в него синим пламенем, решила отложить воспитательную работу на более позднее время.
- Пойдёмте, - строго приказала провинившемуся, - второй тайм начался. – И столько было металла в голосе, что идти смотреть расхотелось.
На стадионе он осторожно присел на купленное место и постарался сосредоточиться на игре, ожидая неизбежного вопроса и заранее решив отрицать свою вину.
- Есть хотите?
- Нет, - не задумываясь, ответил он, даже не расслышав толком вопроса, а когда осознал, спросил неуверенно: - А что есть?
- Ничего, кроме колбасы и хлеба, - обрадовала она, предупредив скудным предложением, чтобы на чужой каравай хлебало не разевал. – Будете?
- Не откажусь, - согласился он так же быстро, как перед тем отказался. – Знаете, - объяснил приступ жора, - я, когда нервничаю на футболе, всегда для успокоения что-нибудь жую, - и полюбопытствовал, сглотнув слюну: - У вас какая завалялась? Конская шаймиевка или собачий сервелат?
- Хуже, - обрадовала хозяйка, - полунедокопчёная трансгенная, - и ушла на добычу, выждав, очевидно, когда Анна заляжет на просушку.
Вернулась тотчас, неся полкруга транснедокопчёной и два кусмана батона.
- Принимайте, - подала ему один кусок, по-братски разорвала колбасный серп и большую часть отдала нервному болельщику. – Стибрила, - похвасталась, и они, взглянув друг на друга и вспомнив другое слово из того же лексикона, произнесённое детским ртом, расхохотались, окончательно повалив забор поведенческих условностей.
- Как играют? – поинтересовалась, смачно жуя.